Удар змеи - Александр Прозоров

Откровения османа смог прервать только его секретарь, вернувшийся со свитком:

– Я переписал весь полон в один список, досточтимый Барас-Ахмет-паша, - с поклоном подал он грамоту. - И скрепил ее твоей личной печатью. Осталось поставить только подпись.

Походная чернильница с пером находилась на поясе тощего турка. Барас-Ахметпаша сам выдернул перо из горлышка и, не читая, украсил документ размашистой подписью с завитками.

– Уговор надобно утвердить у твоего господина, посол русов, - пояснил секретарь, - с его подписью и печатью доставить досточтимому Барас-Ахмет-паше. Коли расхождений по ряду не случится, то мы велим собрать к сроку полон на берег, ты же доставишь уговоренный откуп.

– Как здесь хорошо и покойно, - лежа на подушках и глядя на море, признал наместник. - Я рад, что ты приехал в исар и сказал мне столько приятных слов. Мыслю, я буду добр к тебе всегда.

В этом умиротворенно-безразличном состоянии Андрей и попытался его удержать. Теперь ему хотелось только одного: как можно быстрее уйти.

– Ты можешь уплыть на лодке, - сообщил тощий секретарь. - Внизу, под горой, есть причал. На лодке добираться в порт Балаклавы намного быстрее и удобнее.

– Благодарю, - склонил голову Зверев. - Но у меня у ручья люди. Я не могу их оставить.

– Воля твоя, посол русов. Ты можешь идти.

Андрей почтительно поклонился Барас-Ахмет-паше, сбежал по лестнице, под настороженными взглядами стражи пересек двор и вышел в открытые ворота. Только здесь он смог позволить себе схватиться за виски и застонать от боли. Но расслабляться надолго не следовало - все же вражеская твердыня над головой. Князь расправил плечи и быстро зашагал по тропе. Правда, спустившись с горки, он снова остановился и, морщась от боли, начал массировать голову. Когда резь немного отпустила, продолжил путь.

– Что с тобою, княже? Басурмане зашибли? - кинулись от стоянки навстречу Никита и Боголюб, но Зверев только отмахнулся:

– Все в порядке! Собирайтесь, дотемна еще верст пять пройти успеем.

Голова пульсировала огненным шаром, но ученик чародея ничего с этим поделать не мог. Взятая в плен чужая воля, удаляясь от хозяина дальше и дальше, устраивала в его черепушке настоящий бунт. Память подсказывала только один выход. Коли заклятие на побратимство связывало его с османом узами отныне и до смерти - значит, и избавить его от боли способна только смерть…

Однако Барас-Ахмет-паша был нужен князю живым. Он должен был утвердить договор, он должен был отдать пленников. Если он умрет - тот, кто займет пост наместника, вряд ли так легко подтвердит уменьшенный чуть не втрое выкуп.

– Куда идем, Андрей Васильевич? - поинтересовался Никита.

– Куда? - Андрей задумался.

Секретарь наместника советовал ему плыть в близкую Балаклаву на лодке. Там порт, корабли, торговцы. Время уже теплое, снег несколько дней как сошел, листики на кустах зеленые, трава отовсюду лезет. А коли так…

– На дороге налево повернем, Никита. До порта отсюда день пути, не больше. Авось, повезет…

Время

Балаклава представляла собой огромный, длинный и извилистый водяной «чулок», зажатый между горными склонами. Не очень высокими и не очень крутыми - но все же весьма неудобными для передвижения вне извилистых утоптанных дорог.

Вход в бухту держала под прицелом древняя крепость Чембало, но основная жизнь кипела не в ней, а возле длинных причалов, плотно заставленных кораблями, среди многочисленных складов, беспорядочно настроенных в низине в конце бухты, возле двухэтажных домиков, прилепившихся к скалам вдоль берега над самыми волнами.

Издалека бухта напоминала один большой муравейник. Все постоянно шевелилось, двигалось, перетаскивалось. Сотни амбалов несли с причалов и на причалы тюки шерсти и тканей, корзины с солью и зерном, бочки железа и олова, короба зерна и сухофруктов. Ткани, пенька, солонина, шкуры, жир, парусина, канаты… Далеко не сразу становилось ясно, что все это добро люди не просто таскают с места на место, а загружают в трюмы одно, извлекают другое, упаковывают в дорогу третье, отбирают на припасы четвертое.

В этом глубоко погруженном в дела муравейнике никто не обратил внимания на два десятка путников, идущих чуть в стороне от причалов. Андрей оглядывал корабли, пытаясь на глаз отличить мореходные посудины от речных судов. Но здесь все больше собралось кораблей с глубокой осадкой и несколькими мачтами: нефы, каравеллы, бригантины, барки. Только пройдя больше половины бухты, Зверев наконец углядел низкую, широкобортную ладью с одной мачтой и небольшой надстройкой на корме. Князь повернул на причал, окликнул людей, заколачивающих киянками крышку трюма:

– Эй, православные! За хозяина кто будет?

– У себя хозяин, - указал на кормовую хибарку паренек с густыми рыжими кудрями. - А ты, никак, полоняников у татар выкупил?

– Да, - кивнул Андрей. - Коли на Русь поплывете, хочу…

– На Русь, - не дослушал его парень. - Коли с нами хотите, то условия простые: харч свой, на волоках и порогах нам помогать. Ветра не будет - с бурлаками в упряжке пойдете. Серебра же с вас не спросим. Грех деньги брать, кто из неволи басурманской вертается.

– А хозяин?

– Терентич согласится, - уверенно заявил рыжий, снова берясь за молоток. - Дело-то святое - пленников вывезти. Всегда соглашается. - Он осенил себя широким знамением. - Православных выручаем.

– Лед-то на реках сошел, как думаете?

– Не боись, боярин. Не впервой, проплывем, - вышел из каморки на корме плечистый купец с длинными густыми усами и остроконечной бородкой, в темнокоричневом кафтане, больше похожем на бурку. - Коли повезет, на половодье попасть удастся. Тогда и вовсе ляпота. Все днепровские пороги под парусом али на веслах проскочим, и волок не понадобится.

– Днепр? - насторожился Андрей. - Он же весь по Литве течет!

– По Литве течет, у Смоленска вытекает, - небрежно парировал купец. - Мы люди торговые. Пошлину заплатим - и хоть схизматики, хоть басурмане, дорогу всякий дает. Сколько у тебя людей-то, боярин?

– Со мною двадцать пять.

– Нормально, уместитесь. В тесноте, да не в обиде. Ты поспешай, боярин. Вишь, трюмы ужо зашиваем. Мыслю, да заката уйдем. А тебе, вижу, еще коней продать надобно да харчами запастись. Ты на торгу финики, солонину, курагу с изюмом бери. Орехи. Пшеницу соленую. Оно все сытное, и варить не надо. Горячего готовить у нас, коли повезет, не получится.

– Не страшно на ночь в море? - поинтересовался Никита.

– За швартовку золото отдавать страшнее, милок. Особливо, коли и не нужна уж стоянка. Так что, добры люди, не обессудьте. С закатом с вами, без вас - но отвалю. У меня токмо до заката плачено.

Успеть оказалось несложно. В портовом городе знали нужды путников. В ближайшей лавке и припасы в дорогу сразу нашлись, и лошадей купец забрал без препирательств. Недоплатил, правда, изрядно. Зато быстро. И когда на лазурную рябь Балаклавы упали алые предзакатные лучи, ладья смоленского купца Икуна Агафия Терентьевича уже проплывала мимо грозных башен Чембало.

Первую ночь путники провели все же на рейде, недалеко от горнила бухты. С рассветом опустили на воду весла и, сменяя друг друга каждые полчаса, гребли до самого заката. Невольники наравне с купеческой командой, князь Сакульский наравне с невольниками.

Андрея никто не заставлялл - но делать все равно было нечего, да и голова не так болела, когда руками работал.

В сумерках Агафий Икун решил, что они прошли достаточно, повернул к северу, ладья поймала попутный ветер и бодро побежала по волнам. Поутру парус приспустили, подвернули к берегу. Купец долго вглядывался в одному ему известные ориентиры, наконец что-то определил, выправил руль, велел поднять парус, послюнявил палец, подставил под ветер, решил:

– До полуночи можно идти так, тут еще верст сто одна вода кругом. А далее токмо при свете, дабы на косу Ачи-Кали не вылететь. Что ни год, там с десяток ладей сидят. А раз и турки, видел, загорали.

– Скажи, купец, - при словах о турецком корабле Андрея кольнуло неприятное воспоминание. - Ты слышал, как османы у острова Джербе фрягов и испанцев в морском сражении разбили?

– Кто ж не слышал, боярин? О позапрошлом лете так растрепали - от силы пара кораблей у схизматиков домой вернулись.

– Угу, - кивнул Зверев, ушел на нос и уселся, прижавшись спиной к люку трюма.

Получалось, что сейчас шел уже тысяча пятьсот шестьдесят второй год! А он был уверен, что шестьдесят первый! Как же так? Как целый год потерять можно? Вроде только-только царицу хоронили. И вдруг на тебе!

Или это он уже так в здешнюю тягомотную жизнь втянулся, что года, ровно дни, замечать перестал? Что такое время в нынешнем веке? Матушку навестил - два месяца долой. В Москву съездил - уже полгода. В Крым из дома во весь опор мчался! В четыре месяца вроде уложился… Да и то несчитаны дни давно. Неделей больше, неделей меньше.