Яжмаг. Трилогия (СИ) - Белянин Андрей Олегович

То есть допустимо использовать любое зеркальце, серебряный кулон, золотую серёжку, кольцо с гранёным камнем, надраенную пряжку ремня, полосу сабли, а молодым ведьмам в некоторых случаях хватает и лака на ногтях или блеска туфель. Правда, Синий будет видеть всё в зеркальном отражении и вверх ногами, но к таким вещам быстро привыкаешь, а он всё-таки профи. Справится.

Моя белая гостья практически клевала носом за столом. Такое бывает. Медиумы очень беззащитны после каждого сеанса, а сегодня она явно выкладывалась изо всех сил. Поэтому, невзирая на слабые протесты, я на руках перенёс её на кухонный диванчик и укрыл пледом.

Потом убедился, что сладко похрапывающий Гэндальф продолжает процесс отрезвления, но, поскольку на улице не было ветра или дождя, ждать, пока из призрака выветрится (вымоется) весь алкоголь, придётся никак не меньше часа, а то и двух.

К этому моменту я уже точно знал, что мне предстоит сделать. И хоть оно ни капельки не радовало, однако другого выхода не было. Речь об оружии. То есть о магическом оружии, без которого совершенно невозможна сегодняшняя авантюра, а мои запасы агрессивных заклинаний были практически исчерпаны.

Если кто думает, что один раз научились испепелять противника заклинанием огня и это же заклинание будет у вас вечным, так нет! Всё меняется, жизнь не стоит на месте, любая магия развивается вместе с обществом, а потому постоянно нуждается в новых технологиях и усовершенствованиях. Хочешь не хочешь, надо идти в ногу со временем.

Чаще всего я довольно мирный яжмаг, но в последнее время все буквально нарываются на конфликт. А изрядная доля горячей крымско-татарской крови не позволяет мне спускать обиды на тормозах. Поэтому мне нужны самые токсичные заклинания!

– Присмотри за всем в доме, – попросил я Фамильяра, уже стоя в прихожей.

– В том нет урона твоей чести, когда на смерть пойдём мы вместе, – попытался остановить меня чёрный кот. – Тебе там явно же не рады. Позволь стоять с тобою рядом.

– Это лишнее, когда знаешь, что у тебя за спиной домашний демон, то легко впасть в излишнюю самонадеянность. В одиночку мне будет легче контролировать собственный язык.

На этом мы и расстались, он вернулся к охране дома, я же вызвал такси до Невского проспекта. Машину подали быстро, сейчас в Питере несколько конкурирующих бригад, поэтому все стараются переманить клиента, кто ценой, кто комфортом, а кто именно скоростью. Дорога была довольно короткой, невзирая на вынужденное стояние у светофоров, но тем не менее позволила мне хоть немного задуматься над правильностью своих шагов…

Есть вещи, в которых не испытываешь сомнений. То есть хочу ли я вернуть Нонну? Да. Разумеется. Но могу ли объяснить самому себе, почему я этого хочу? Попробую. Прежде всего потому, что фактически её забрали из моего дома, не спросив моего и даже её разрешения или желания. Я не знаю, хорошо ли ей там, где она сейчас находится. Я не могу с ней связаться. Меня жёстко ограничили в самых элементарных человеческих правах.

И хуже всего, что теперь, после получения определённой информации, можно быть уверенным, что ничего хорошего её там не ждёт! Так почему я должен допускать, чтобы ради неких маловразумительных, но недосягаемо высоких идеалов защиты всего человечества принесла себя в жертву одна наивная девушка?

Пусть даже не особо близкая мне, пусть между нами ни разу ничего не было, но она варила отличный кофе, делала бутерброды, не свинячила в доме, ладила с моим котом, она искала у меня защиты, говорила со мной о Боге и честно пыталась помочь всем, что в её силах.

Почему именно её маленькое, горячее сердечко ляжет на обагрённый алтарь прогресса и почему я должен молчать?! Меня это не устраивает, а «незащищённое» человечество прекрасно может подождать. В конце концов, мы, люди, великолепно справляемся с программой самоуничтожения, без особой помощи так называемых сил Тьмы. Я не люблю, когда мной манипулируют, но ещё более нетерпим, когда моих живых друзей превращают в бездушное оружие сил Света. По-моему, это уже за гранью добра и зла.

Примерно полчаса спустя «Книжная лавка писателей» на Невском гостеприимно распахнула передо мной двери. И да, меня здесь о-очень ждали…

Стоило переступить порог, как милая девочка из-за кассы едва не бросилась на меня, выпустив когти. Если бы не обычные, рядовые покупатели, она бы с наслаждением впилась мне в горло. То есть попробовала бы, но кто ж ей позволит-то?

– Мне не назначена встреча, но, быть может, ваше начальство не слишком занято сегодня?

– Яжмаг Ярослав Мценский, ах ты сук…

– Ярослав ибн Гауда Мценский. Как сыр. Напоминаю, если вы забыли, – обезоруживающе улыбнулся я. – Всегда лучше обращаться к перспективному клиенту его полным именем.

– Убью-у…

– Дорогуша, тут очередь желающих меня убить можно до Екатеринбурга выстроить в нетрадиционной, ракообразной позе, занимайте в конце. Но сначала предупредите начальницу, что я пришёл, я жду и надеюсь на ответные чувства.

Девочка до крови прикусила нижнюю губу, с наслаждением слизнула длинным, раздвоенным языком собственную кровь, стекающую к подбородку, и нажала кнопку селекторной связи. Что-то быстро прошипела на змеином языке, а потом мрачно кивнула:

– Идите. Вас примут.

Я и не сомневался ни капли. Дорога была мне знакома, в подвале молодой человек, лысый как картофелина, тоже попытался было поизображать жутко могучего Воланд-де-Морта, но шарм уже не тот, пугалка не выросла, а дешёвые фанфики редко кого пугают всерьёз. Я даже неприличный жест ему не стал показывать из жалости, не то чтоб всерьёз каким-нибудь заклинанием поперёк морды шандарахнуть. Хотя, признаюсь, искушение таки было.

Горилла дожидалась меня в том же кабинете. Выражение морды лица – нечто среднее между удивлением-удовлетворением-ненавистью-голодом-предвкушением и вожделением. В общем, чоткий Сотона и тот ногу сломит в тайнах женской психологии…

– Яжмаг?

– Вы проницательны как никто.

– Мы знаем тебя.

– Опять верно, вас не обманешь.

Горилла поманила меня корявым пальцем. Я подошёл и спокойно позволил ей осуществить захват, теперь она могла сломать мне шею одним движением. Но было понятно, что она не сделает этого, пока не узнает…

– Тот, кто сумел выбраться отсюда живым, вряд ли вернётся добровольно. Что вы скрываете от нас, Мценский? – нежнейшим, кукольным голоском пропела она.

– Вряд ли я скажу то, чего вы не знаете, – спокойно ответил я, страшные руки на горле нервировали, но не причиняли боли. По крайней мере пока. – Нонна Бернер – нефилим, сейчас она находится у Хранителей, они намерены её использовать для борьбы с такими, как вы.

– Это не новость.

– Да, а я намерен её забрать. Точнее говоря, вернуть себе.

Руки неуверенно разжались.

– Но для этого мне нужна ваша помощь.

Горилла очень медленно опустилась в своё кресло и начала задумчиво накручивать на указательный палец прядки кудрявого парика. Её широкие ноздри задышали розовым, а в маленьких чёрных глазках сверкнула искра здорового любопытства.

– Говорите. Я жажду услышать подробности.

Вот и отлично, не сомневался, что это сработает. Никогда ещё во всём культурном Санкт-Петербурге никто не отказывался настучать по сопатке силам Добра. По крайней мере, мне о таких лохах неизвестно. Поэтому я пошёл ва-банк, ничего не скрывая и ни одной карты не оставляя в рукаве. Лгать было бессмысленно, даже опасно. Следовательно, сейчас в моих интересах говорить правду, только правду и ничего кроме правды!

Я пел, словно курский соловей, словно бандеровец на допросе, словно Басков в гостях у Кадырова, не затыкаясь ни на минуту, глотая слова, забывая вдохнуть и выдохнуть, лишь бы наверняка быть услышанным. Мы, яжмаги, редко можем позволить себе роскошь стоять на одной стороне, чаще всего приходится лавировать, в разумной доле придерживаясь принципов, но и не обязательно умирая за них.

Я рассказывал всё, что знал, без утайки и всякой задней мысли, потому что нуждался в покупке заклинаний, и только это было на данный момент самым важным. Где её держат, кто пойдёт со мной, почему и зачем это моим друзьям, какая военная помощь мне требуется, способен ли я за неё заплатить и как это отразится на хрупком, но достаточно устойчивом равновесии сил в городе… Меня честно слушали минут десять – пятнадцать, потом я выдохся.