Изгнание из рая - Елена Крюкова

Метелью денег, Митя, не забудь, метелью денег. Ты же прекрасно понимаешь, уже поднаторев в изучении денежных операций, как и каким способом можно нажиться на войне, на любой – от вшиво-локальной до катастрофно-мировой. Люди, что развяжут Третью Мировую, ни перед чем не остановятся, чтобы чертовски заработать на ней, даже перед ядерной зимой. Да и во всех ужастиках все равно лицемерно написано про спасительные бункеры, где главари отсидятся до наступленья последнего пепельного мира. Иногда перед Митей брезжил призрачный холст, картина, которую он мог бы написать. Горсть пепла, выженная земля, руины; в пепле, посреди холста, валяется на камнях, ярко горит зелено-золотым светом золотое, с хризолитами, колье Великой Княжны Татьяны Николаевны. И все. Ни зверя, ни человечка, ни сожженного взрывом танка. Только ветер, излучающий смертоносные бэры, ветер свистит вокруг.

Митя думать не думал, что нос к носу столкнется с людьми, страстно и молитвенно, с истовостью мусульманина, творящего намаз, приближающими этот час пепла и пустого ветра, дующего в душу.

Инга назначила ему встречу в ресторане гостиницы «Интурист». «Ты будешь наконец одна… или опять с Региной?..» – не выдержав снова грозящего ему созерцанья хорошенькой и надоедливой спутницы, спросил Митя. Ему плохо удалось скрыть раздраженье в голосе. «Если тебе неприятно видеть нас вместе с подругой, мы можем вообще не видеться». Ухо Мити не обманули веселость и тихий смешок. «Нет, нет, что ты, я буду ждать тебя… во сколько ты освободишься?..»

Он пришел в «Интурист» в восемь вечера. Все глаза проглядел, стоя в холле, рядом с входом в ресторан, переминаясь на темном сукне ковра, бесцельно слоняясь мимо газетных автоматов и стойки администратора. Инга не пришла. Что-то случилось?.. Его впервые в жизни охватил беспричинный, дикий, лютый, как сибирский мороз, страх. Ему захотелось вернуться в дом на слом в Столешниковом, броситься в каморку к дурочке Хендрикье, забыться у нее под мышкой, погрызть ее жареную вонючую рыбу. Ему захотелось спокойного нищего прошлого. Неведомое предчувствие грядущего ужаса сжало его уже подзакалившееся в ненавязчивом цинизме сердце могучей мускулистой ручищей в черной кожаной перчатке. Где она?! Ее убили! Первая, погибельная мысль. Он закинул руки за спину. Не поддаваться истерике. На него из зеркала глянуло бледное, гладко выбритое лицо. Эка он побледнел. Длинных богемных волос уже не наблюдалось. Он коротко, модно постригся. Он стал похож не на художника, а на всех этих молодых людей с белозубой улыбкой, в моднючих смокингах, с кейсами в руках, с невидимым «ТТ» в заднем кармане. Да, он стал как все. Он не должен был отличаться от всех. И все же он отличался.

У него взгляд был сумасшедший. Да, да, сумасшедший, бешеный. Знавший то, чего не знал никто вокруг. Может быть, он обладал… способностями?!.. Чушь, Митька, ты же не Нострадамус. Купи на книжном развале и перечитай его идиотские «Центурии». Что все в них находят?.. Ну, бред и бред зарифмованный, и все про европейских королей, все про тогдашние войны, про тогдашние сверженья с трона. Вот если б этот бородатый Мишель и вправду об Афганистане или о Чечне написал, Митя бы, может, ему и поверил.

Она не придет, сказал себе Митя угрюмо, а он уже проголодался, свиданье свиданьем, а жратва жратвой, желудок просит своего. Он крупными сердитыми шагами прошествовал за столик, уселся, подозвал официанта. Официантик, смазливый паренек лет восемнадцати, обернулся к клиентам за столиком напротив, бросил извиняющимся тоном: «О, экскьюз ми, плиз!..» – и наклонился к Мите. С его запястья свисала салфетка. Весь он был чистенький и ухоженный, как новоржденный поросеночек. Такого бы – заливного, с хреном.

– Что желаете?..

– Что-то ведь по-настоящему желаю, – жестко сказал Митя, окидывая поросеночка сверлящим взглядом, – сам я не знаю только, чего. Ну, принесите мясное ассорти… и чего-нибудь попроще, лапоть мяса, ну там антрекот, лангет. И бутылку… хм… красного. «Киндзмараули».

Любимое вино Лоры. Он наморщил лоб. Пьяным не напьешься, но слегка подзабудешься. Поросеночек едва успел принести заказ и отскочить от его стола к другому, как он услышал – рядом с собой, сзади себя – хриплое дыханье, странное грубое сопенье. Оглянулся. За его ссутуленной над принесенным ужином спиной стояли четверо. И вид у них был отнюдь не вызывающе-сопливый, как у щенков, играющих в мафиков, у Лангусты, Боба и Пашки. Заросшие черными бородами и бритые морды были учтивы, с виду даже веселы. Только в глаза подошедших к нему людей не надо было смотреть. А он посмотрел. И он увидел.

Странное оцепенение, будто он хлебнул браги или сибирской медовухи, сковало его ноги. Если б ему сейчас крикнули: встань, Дмитрий!.. – он бы не встал со стула.

– Привет, га-спа-дин Морозов, – сказал с явным восточным акцентом чернобородый, по виду – старший из четверых, измеряя Митю взглядом закройщика: сколько одежки и какого качества можно выделать из Митиной дорогой кожи. – Рады видеть вас. Поговорим, если па-зволите.

Митя кивнул. Холод обнял его лоб. Револьвер, когда он, дуралей, купит наконец револьвер!

Чернобородый мужик, высоченный, как он сам, уселся, жестом пригласив остальных сделать то же. Стулья скрипнули. Митя переводил взгляд с лица на лицо. Холодный и колючий венец все сильнее, нестерпимей сдавливал его затылок, лоб, виски, как обручем. Он не мог знать, кто они. Он знал твердо: ему – хана.

– А вы похожи чем-то на волка, га-спа-дин Ма-розов, – чернобородый взял в толстые коричневые пальцы ножку хрупкого ресторанного бокала, – на хорошего, большого, красивого волка. Если бы вы отрастили бороду, мы бы приняли вас за нашего человека, честное слово. Па-смотрим. Если вы будете ха-ра-шо… правильно себя вести, мы, может быть, и примем вас в нашу компанию.

– Что вам угодно? – ледяно спросил Митя. – Для начала представьтесь.

Волк и четыре собаки, окружившие зверя. Да какой он волк. Так, тщедушный волчонок. Он еще не знает, как вести себя в стае. Он еще тычется мордой в замерзшее дерьмо. Он еще громко скулит, подняв морду к звездам, когда все вокруг, прижав уши, молчат.

– К чему лишние церемонии, – внезапно грубо, оскалившись, бросил бородатый. – Эмиль сдал нам тебя. Со всеми потрохами. Мы не шантажисты, да-ра-гой. И не убийцы. – Митя перевел глаза с лица на лицо – у них были морды закоренелых убийц, а руки… Топорные пальцы, цепкие фаланги, запястья в шрамах, кулаки как головы младенцев. – Мы предлагаем тебе отличную сделку. Лучше ты не придумаешь, даже если будешь думать так, что твоя голова задымится. Ты даешь нам свою картинку. Мы сами везем ее на Филипс. Видишь, мы даже тебя не убиваем, мальчик. – Бородатый выдохнул – Откупорь-ка «киндзмараули», Тимур!.. – Выбритый до лиловой синевы Тимур взял в грубые руки бутылку, чуть не выронил. Щелчком пальцев подозвал официанта, жестом показал: штопор, неучи, бутыльку забыли открыть. – Мы тебя не убиваем и старинную мазню твою не крадем, мы благородные, мы просто помогаем найти тебе хорошего покупателя, а взамен берем из денег, заплаченных за твоего Леонардо, процент, который… – Он взял наполенный Тимуром бокал. Темно-красное вино выплеснулось на белую скатерть, сладко запахло. – …нас устроит.