Квадрат тамплиеров - Питер Аспе

Между фотографиями детей он обнаружил свадебную фотографию Дегрофа, пожелтевшую, старую, но все еще ясную. Молодая баронесса де Пейнбрук была одета в простое платье и смешную вуаль-тюрбан. Они стояли бок о бок, очень прямо, как на посту. Дегроф, отлично узнаваемый в цилиндре и фраке. Сейчас его волосы были тоньше, а щеки теперь висели мясистыми полумесяцами чуть ниже уголков рта. Но годы были относительно добры к нему. Его твердый характер подчеркивали жесткие линии челюсти и сверкающие глаза. Голова баронессы была повернута в сторону, как будто она искала дорогу для побега. Ван-Ин попытался представить ее без старомодной шляпы, в облегающем наряде Ханнелоре, когда в первый раз она пришла к нему домой. Не было сомнений: Элиза Пейнбрук была исключительно красивой женщиной.

– Извините, что заставил вас ждать. Моя жена очень больна, и я хотел ее проведать.

– И она идет на поправку?

Дегроф стоял рядом с ним. В привычной ему обстановке он казался более уязвимым.

– Ее состояние стабильно в течение последних нескольких дней. Она ничего не знает о похищении, конечно.

– Я понимаю, – сказал Ван-Ин.

Дегроф взял фотографию Бенедикты с камина и медленно покачал головой.

– Как вы можете видеть, я не имел ничего, кроме несчастий с моими детьми.

Ван-Ин был ошеломлен его спонтанной откровенностью.

– Несчастий? – отозвался он.

– Да, комиссар, хотя это, может быть, не так очевидно с первого взгляда. Когда мы были в машине, мне вдруг стало ясно, почему вы хотели говорить со мной в частном порядке. Я полагаю, вы слышали кое-что обо мне в последнюю пару недель, вещи, скажем так, которые нельзя выносить на свет.

Дегроф, казалось, не стыдился своей грязной тайны.

– И вы можете сказать какие? – спросил Ван-Ин, сохраняя хладнокровие.

– Но прежде чем я продолжу, я хотел бы поблагодарить вас за вашу осмотрительность, вы не обратились к общественности с этой информацией.

Ван-Ин кивнул, будучи не совсем уверенным, как на это реагировать. Он не собирался говорить, что Ханнелоре Мартенс знала столько же, сколько известно ему.

– Пройдите.

Дегроф указал в направлении дивана «честерфилд». Он принес пару коньячных бокалов и достал из современного шкафчика с подсветкой полбутылки «Реми Мартин».

– Вы цените хорошие напитки, если я не ошибаюсь, – сказал Дегроф с безвольной улыбкой, наливая в бокалы коньяк.

Они сидели друг напротив друга. Дегроф взял в руки свой бокал.

– Что ж, я полагаю, вы говорили с моей младшей дочерью, – произнес он осторожно.

– Да, – солгал Ван-Ин.

– Я так и думал.

Старик крутил в бокале коньяк.

– А вы верите тем слухам, что она распространяет?

– Я также посетил вашу старшую дочь, – сказал Ван-Ин уклончиво.

– Орели, – вздохнул Дегроф. – И вы, наверное, думаете, что я ее запер, потому что она отказалась делать аборт.

– Это то, что говорят люди, – сказал Ван-Ин, немного пригубив.

– Вы знаете, что они даже подходили к Бенедикте в монастыре с их отвратительными претензиями? Она пыталась покончить с собой пару дней назад. Одна из сестер удивилась, когда она не появилась в часовне для ежедневной мессы, и нашла ее в самый последний момент. Она чуть не умерла от потери крови.

Так мало осталось от авторитарного голоса Дегрофа. У него явно стоял комок в горле.

– Она заперта в монастыре Лес-Суэрес-де-Вифлеем в Марш-ле-Дам, самый строгий монашеский орден в мире.

Они не допускают связи с внешним миром. Когда кто-то вступает в монастырь, с семьей связь порвана. Они остаются в монастыре до самой смерти. – Старик был явно в трудном положении. Его голос дрогнул. – Это исключительный поступок для монастырской настоятельницы – связать семью с одной из послушниц. Даже если одна из них неизлечимо больна, у них не принято информировать семью. Но когда она нашла письма в своей келье, тишина была нарушена. Мой шофер собрал их.

Дегроф порылся в кармане пиджака и протянул Ван-Ину письма от Даниела Феарехье.

– У них был священник в монастыре на этой неделе, молодой человек, высокий, в очках с толстыми линзами, – пояснил он. – Бенедикта чрезвычайно чувствительная девушка, меланхоличная, как ее мать. Ублюдки воспользовались этим.

Ван-Ин бросил взгляд на письма и был склонен согласиться с Дегрофом. Это было низко.

– Но почему она пыталась покончить с собой? – спросил Ван-Ин так, словно он согласен, что письма сплошная ложь.

– Орели давно отравила ее ум целым рядом нелепых историй. Они были неразлучны в то время. Орели жила в мире фантазий, и она погрузила в этот мир свою сестру. Она также убежала из дома, как сделала Натали. Орели подверглась сексуальному разочарованию. Она нуждалась в компании молодых людей, а я подумал, что она была слишком молода.

– Вы были строгим отцом?

– Думаю, что да, – сказал Дегроф, расслабившись. – Но в те дни это было естественно. Я так же растил и Шарлотту. Возмущается ли она?

Он ничего не сказал о Гислае. Сознание того, что его сын гей, слишком тяжело для него. Он, видимо, никогда не смирится с этой мыслью.

– Орели неудачно вышла замуж, когда ей исполнилось двадцать один год. И она это сделала, чтобы причинить мне боль, и ничего больше.

– Вы не могли помешать ей выйти замуж, потому что она достигла совершеннолетия.

– Именно так, – произнес Дегроф с облегчением. – Я лишил ее наследства, и собираюсь сделать то же самое теперь.

– Но прошло не так много времени, когда она вернулась к вам с просьбой о помощи?

– Вы хорошо информированы, комиссар. Тем лучше. Элиза, моя жена, просила меня взять ее обратно, и я сделал это, при определенных условиях конечно. Как я и предсказывал, ее брак развалился, когда ее муж обнаружил, что у нее нет ни цента своих денег. Она была вся в синяках, когда мы приняли ее обратно. Все было хорошо в течение шести месяцев, но потом она вернулась к старому образу жизни. Она проводила ночь за ночью в кабаках, ложилась с кем попало и однажды забеременела. Я вышел из себя и настоял, чтобы она сделала аборт. У Орели началась истерика, она побежала в кухню, схватила хлебный нож и напала на меня.

Дегроф расстегнул рубашку и задрал майку. Его морщинистый живот был покрыт белыми шрамами.

– Врач, мой друг, заштопал меня. Я сказал всем, что мне удалили гнойный аппендикс. Последнее, что я хотел сделать, – это сообщить в полицию.

Пока Дегроф-старший продолжал свой рассказ, Ван-Ин чувствовал, как его гипотеза рушится, подобно замку из песка во время прилива.

– Ей заморочили голову сестры, она полагает, что, наконец, отомстит мне, и составила историю обо мне, что я насиловал ее почти каждый день с одиннадцати до семнадцати лет.

Дегроф сделал большой глоток «Реми Мартина».

– Она встала между нами, заверив их, что она не должна была говорить о своем прошлом, чтобы защитить их. Она сказала им, что их постигла бы та же участь, если бы они не выполняли мои желания.

Дегроф посмотрел Ван-Ину прямо в глаза, словно в подтверждение того, что он говорит правду.

– Именно тогда я решил согласиться на ее лечение. Психиатры даже обвинили меня в том, что я слишком медлил. Моя жена была чрезвычайно расстроена из-за этой трагедии. Она изменилась, стала чахнуть и пренебрегать младшей дочерью. Мне было тяжело наблюдать, как запутывается Натали. Я был сильно загружен в те дни и не мог посвятить время ее воспитанию. Она стала наркоманкой в пятнадцать лет. Два года спустя стала называть меня отвратительным ублюдком и уверяла, что у меня не будет возможности воспользоваться ею. Я мог только догадываться, кто заполнил ее ум такой ерундой.

Ван-Ин тяжело вздохнул. История Дегрофа-старшего не решала вопрос. Ван-Ин ожидал чего-то другого и больше не знал, что думать о достоинстве и несгибаемости человека, находившегося перед ним.

– Я полагаю, у вас другая история, – сказал Дегроф, посмотрев Ван-Ину в глаза еще раз.

– Я не собирался обсуждать это с вами, – сказал Ван-Ин уклончиво. – Но все равно думаю, что есть связь между вашим прошлым и сегодняшней ситуацией, но на другом уровне.

Дегроф изобразил удивление, но не очень хорошо.

– Я весь внимание, комиссар.

Ван-Ин откашлялся:

– Когда на прошлой неделе ваш сын стал жертвой таким странным образом, я сразу подумал о мести. Также стало ясно, что виновные должны были получить поддержку кого-то из семьи.

Дегроф слушал, не дрогнув. Если бы даже он знал все, не стал бы это демонстрировать.

– Грабители знали код сигнализации, но понадобилась взрывчатка, чтобы вскрыть сейф.

– Да, – сказал Дегроф.

– По словам вашего сына, комбинация не менялась двадцать лет. И вы, и ваш сын знали ее наизусть. Вы только что разменяли шестой десяток, когда сейф был установлен. Сигнализация, напротив, была оборудована только семь лет назад или около того, когда вам было семьдесят три.

Дегроф кивнул:

– Гислай знает, что у меня есть трудности с запоминанием цифр. Чем старше становишься, тем быстрее забываешь простые вещи. Гислай предложил код, который я никак не смогу забыть.