Сочинения - Уильям Теккерей

Как решаются? Вы думаете, они понимают, что поступили дурно? Вы думаете, господина Скупса мучит мысль о тех, кто напрасно взывал к нему о помощи, или о голодных, которые ни с чем ушли от его порога? Как бы не так. Он горит негодованием оттого, что этот повеса оказался таким дураком, а то, что сам он оказался скрягой, ни в коей мере его не смущает. Ну посудите сами! Молодой человек, обладая такими возможностями, бросает их на ветер! Целое состояние проматывается с шулерами и всяким сбродом! Чудовищно, чудовищно! Пусть недостойное поведение этого несчастного и тяжкие последствия его безумного расточительства послужат тебе предостережением, дитя мое! По законам великой и незыблемой религии фарисеев нам открывается превосходная возможность для высоконравственной проповеди и возвеличения добродетели.

– И подумать только, как мы обманулись в нем! – восклицает леди Уорингтон.

– Печально, очень печально, моя дорогая! – подтверждает сэр Майлз, покачивая головой.

– Трудно вообразить себе, чтобы в одном молодом существе могло вмещаться столько пороков! – продолжает восклицать леди Уорингтон. – Карты, пари, пирушки в кабаках, непомерные траты, верховые лошади и выезды, и все это в компании богатых повес одного с ним пола и, страшно сказать, – самых безнравственных особ нашего пола.

– Ш-ш-ш, леди Уорингтон! – останавливает ее супруг, искоса поглядывая на безупречно добродетельных Дору и Флору, залившихся румянцем и опустивших глазки при упоминании об этих гадких особах.

– Я нисколько не удивляюсь тому, что мои бедные девочки не знают, куда глаза девать, – продолжает маменька. – Ах, мои дорогие, как бы я хотела, чтобы вы даже не подозревали о том, что на свете существуют такие твари!

– Однако же достаточно им побывать в опере или в парке, чтобы эти твари попались им на глаза, – говорит сэр Майлз.

– И подумать только, что мы приняли этого змееныша в лоно нашей семьи! И даже оставляли его в обществе нашего драгоценного невинного агнца! продолжает маменька, указуя на Майлза-младшего.

– О каком это змееныше вы говорите? – вопрошает сей юнец. – То вы говорили, что кузен Гарри дурной человек: потом он стал хороший. А теперь он опять дурной. Так какой же он, сэр Майлз?

– У него есть недостатки, как у всех нас, Майли, мой мальчик. Твой кузен вел себя беспутно, и это должно послужить тебе уроком.

– А разве мой старший брат, тот, что умер… мой гадкий брат, – разве он не вел себя беспутно? Он не был добр ко мне, когда я был маленьким. Ни разу не дал мне ни единой монетки, ни единой игрушки и не ездил со мной верхом и не… Почему вы плачете, маменька? Я ведь очень хорошо помню, как вы вечно бранились с Хью…

– Замолчите, сэр! – в один голос восклицают папа и дочки. – Разве вы не знаете, что не должны никогда упоминать это имя!

– Я знаю только, что люблю Гарри и никогда не любил Хью, – заявляет упрямый маленький бунтовщик. – И если кузен Гарри в тюрьме, я отдам ему свою монетку в полгинеи, которую подарил мне мой крестный, да я отдам ему все, что у меня есть… да, все, ну разве что… разве что оставлю себе мою маленькую лошадку… и мою шитую серебром жилетку… и моих Снежка и Сластену… и… Ну да, и еще заварной крем, когда он будет на сладкое. Последнее было добавлено после небольшой подсказки со стороны сестрицы Доры. – Немножко я с ним поделюсь, – помолчав, решает Майлз.

– Перестань болтать, малыш, и займись своим делам, – говорит папа, которого все это забавляет. Сэра Майлза Уорннгтона нельзя упрекнуть в недостатке юмора.

– Кто бы мог подумать, что он станет так повесничать? – продолжает маменька.

– Как сказать. Молодость – это пора увлечений, моя дорогая.

– А мы-то как обманулись в нем! – вздыхают дочки.

– И даже позволяли целовать себя! – подшучивает папенька.

– Сэр Майлз Уорингтон! Я не терплю таких вульгарных шуток! – заявляет величественная матрона.

– За которой из вас он вчера больше волочился, девочки? – не унимается папаша.

– Еще чего выдумаете! Я все время твердила ему, что обручена с моим дорогим Томом… Да, твердила… Дора, будь добра, объясни, почему ты фыркаешь? – вопрошает красивая дочка.

– Ну, Дора, надо отдать ей справедливость, делала то же самое, говорит папенька.

– Только потому, что Флора временами была рада забыть, что она обручена с ее дорогим Томом, – замечает сестрица.

– Никогда, никогда! И в мыслях у меня не было порывать с Томом! Это гадко так говорить, Дора! Это ты всегда насмехалась над ним и завидовала мне, потому что я… потому что джентльменам кажется, что я недурна собой, и они отдают мне предпочтение перед некоторыми другими особами, невзирая на их ученость и остроумие! – воскликнула Флора, поглядывая через плечо в зеркало.

– Почему ты вечно смотришься в зеркало, сестрица? – вопрошает бесхитростный сэр Майлз-младший. – Что, ты своего лица не знаешь, что ли?

– Некоторые особы смотрятся в зеркало ничуть не реже, дитя мое, хотя и не имеют столь же веских к тому оснований, – галантно замечает папенька.

– Благодарю вас, сэр Майлз, вы, должно быть, намекаете на меня, восклицает Дора. – Небу было угодно наградить меня таким лицом, какое у меня есть, и получила я его от моих маменьки и папеньки. Не моя вина, если я больше пошла в папенькину родню. Если у меня скромная внешность, то, по крайней мере, в голове есть кое-какие мозги. Подумать только, чтобы я стала завидовать Флоре оттого, что этот бедняга Том Клейпул обратил на нее внимание! Эдак, пожалуй, можно гордиться, поймав в свои сети какого-нибудь деревенского парня!

– Может, ты скажешь, что твой мистер Гарри из Виргинии много умнее Тома Клейпула? А ты бы бросилась ему на шею, помани он тебя пальцем! – восклицает Флора.

– А вы бы не бросились, мисс? И живо выставили бы своего Тома Клейпула за дверь! – восклицает Дора. – Вот уж нет!

– Вот уж да!

– Вот уж нет! – И опять все сначала. Сестры фехтуют, ловко нанося и отбивая яростные удары.

– О дети, как можно! Вы должны жить в мире и согласии! – восклицает добродетельная маменька, откладывая в сторону вышивание. – Какой пример подаете вы этому невинному агнцу.

– А мне нравится, как они сцепились, миледи! – ликует невинный агнец, потирая руки.

– Так ее, Флора! Не давай ей спуску, Дора! А ну, еще, еще, ах вы, плутовки! – подстрекает их шутник-папенька. – Недурная забава, а? Что ты скажешь, Майли?

– О сэр Майлз, о дети! Подобные ссоры вам вовсе не к лицу. Они разрывают мое материнское сердце, – заявляет маменька, величественно указуя на свою истерзанную грудь, однако сохраняя при этом завидное самообладание. – Возблагодарите лучше небо за то, что ваши бдительные родители своевременно воспрепятствовали возникновению каких-либо неуместных уз между вами и вашим беспутным кузеном. Если мы заблуждались в нем, то по милости божьей обнаружили свою ошибку вовремя. Если кто-нибудь из вас испытывал к нему некоторую симпатию, то ваш превосходный здравый смысл, мои дорогие, поможет вам преодолеть и вырвать с корнем это суетное чувство. А то, что мы были добры и заботливы к нему, – это никогда не станет для нас источником сожаления. Это служит лишь доказательством нашей доброты. Вот о чем нам действительно приходится, к несчастью, сожалеть, – так это о том, что ваш кузен оказался недостойным нашей доброты и, вращаясь в обществе игроков, актеров и тому подобных субъектов, посмел внести заразу в нашу чистую семью и, боюсь сказать, чуть не осквернил ее!

– Ну, пошли маменькины проповеди! – заявляет Флора, в то время как миледи продолжает свою речь, вступительную часть которой мы привели здесь. Папенька тем временем, тихонько насвистывая, на цыпочках удаляется из комнаты, а бесхитростный Майлз-младший запускает волчок прямо под юбки своих сестриц. Волчок жужжит, затем начинает пошатываться и, повалившись, точно пьяный, на бок, замирает задолго до того, как проповедь леди Уорингтон приходит к концу.

– Ты внимательно слушал меня, дитя мое? – спрашивает миледи, кладя руку на голову своего драгоценного сыночка.

– Да, маменька, – отвечает тот, держа во рту веревку и снова приводя в действие свою игрушку. – Вы сказали, что Гарри очень беден теперь и мы не должны помогать ему. Так ведь вы сказали, верно, маменька?

– Ты научишься лучше понимать меня, когда подрастешь, сыночек, говорит маменька, возводя глаза к потолку, где она постоянно черпает опору.

– Убирайся отсюда, паршивец! – восклицает сестрица Дора, ибо простодушный ребенок норовит запустить теперь волчок у нее на ступне и радостно хохочет, видя, как он ей досадил.

Но что случилось? Кто идет сюда? Почему сэр Майлз возвращается в гостиную и почему у Тома Клейпула, который шагает следом за баронетом, такое растерянное выражение лица?

– Ну и дела творятся на свете, миледи, – говорит сэр Майлз. – Вот уж, девочки, поистине чудо из чудес.

– Благоволите сообщить, что произошло, господа? – вопрошает добродетельная матрона.