Ячейка 402 - Татьяна Дагович

– Она здесь, – бросил один другому. Не обращаясь к ней, ничего не объясняя, Анну сдёрнули за локоть со стола. Она растерялась, испугалась, начала сопротивляться, но они, крепко держа её, влекли за собой – не глядя, словно тяжёлую вещь.

– Стойте, ублюдки, куда?! – закричала вслед Каролина.

Пришлось приложить усилия, чтобы выпрямиться и идти в их темпе, несмотря на подламывающиеся каблуки. Сопротивляться больше не хотела – у неё был опыт. И не было интереса. Привели к регистратору, тому привлекательному молодому человеку, который встретил её в первый день. Отпустили. Боязливо опустилась на стул. Регистратор, в той же позе, с тем же вежливо-равнодушным выражением лица сидел за монитором, словно и не вставал все эти недели. Назвал её имя и фамилию, спросил, она ли это.

– Я. Это я.

– Ну и где ты была, Анна Николаевна? – поинтересовался, уставившись в монитор.

– Когда была?

– Ага, ладно. Понятно. Чудесно. Скажи мне, пожалуйста, Анна Николаевна, а что тебе больше всего понравилось на концерте?

Теперь регистратор впился в неё красивыми глазами. Непонимающе посмотрела на его стол с бумагами. Хотела отвечать правильно, но не ориентировалась, о чём речь.

– Ничего. Я его не смотрела.

– Интересно-интересно. А что ты смотрела?

– В окно смотрела. В окно в коридоре.

– Ну и как, намного окно интереснее концерта? Много насмотрела?

– Я выпила лишнего за обедом. Меня тошнило. Поэтому я там стояла… Не дошла.

– На дискотеке ты тоже не была?

– Нет.

– И чем же ты занималась всё это время?

– Я спала. Где-то… Я не знаю, там трубы такие… Там ещё ведро и один рулон. Как из резины.

С тоской отвела глаза на календарь со старинной машиной. Что сказать, что ещё сказать в свою пользу?

– Спала? Или пряталась?

– Я спала. Там, там ещё швабра.

– Швабра? М-да…Странно, что ты не была на дискотеке. А между прочим, тебя там видели. И не кто-то видел, а я сам. Вот этими вот глазами, – регистратор поднёс два пальца к лицу, указывая на глаза. Зацепил ресницы.

Съёжилась.

– Я зашла сначала. А потом ушла.

– Так ты плохо себя чувствовала и пошла на дискотеку?

– Мне стало лучше.

– Потом опять хуже?

– Нет. Потом мне захотелось спать.

– Как долго ты была в танцзале?

– Не знаю.

– А я знаю. Тридцать две минуты.

– Ого. Мне кажется, меньше.

– Что у тебя было в руках, когда ты вошла в зал?

– Ничего.

– Это когда ты вышла, не было ничего. А когда вошла?

– Я не помню. Может, что-то и было. Не знаю. Я искала своего друга, Сергея.

– Почему, когда ты вышла, ты не осталась у входа? Ты искала закрытое место, так? Место, в котором ты будешь в безопасности во время взрыва. Из-за которого легко присоединиться к остальным во время паники. Ты даже губу себе раскроила, чтобы не выделяться. Раненая, блин!

Анна машинально подняла руку к язве, расползшейся за время сна по всей губе.

– Это не раскроила… Это герпес…

Медленно, туго складывался в голове пазл: взрыв. Случайный или взрывчатка. Взрывчатку кто-то должен был подложить. Войти в танцзал и выйти. Спрятаться. – Это неизлечимо, герпес… – Она не знала, чем можно усилить оправдание. – Это не я!

– Неизлечимая? Ничего, для тебя это уже не страшно, – добрым голосом сказал регистратор. – Так что, Анна Николаевна? Сейчас всё быстренько рассказываем? Может, зачтётся, а?

Анна хотела ответить, рассказать ещё раз, как всё было, с подробностями, хоть и не помогут подробности, но в этот момент вошёл незнакомый человек в костюме, наклонился к регистратору и забормотал ему в ухо, косясь на Анну.

– Как? – не понял регистратор. – Да?

Вошедший несколько раз кивнул, махнул рукой, быстро ушёл.

– Ты можешь идти, – разрешил регистратор равнодушным тоном.

– Куда? – не поняла.

– Куда хочешь, – он потерял к ней всякий интерес.

Анна нерешительно поднялась и проскользнула наружу. Почему-то не чувствовала облегчения. Лишь пустоту. Паника улеглась. Мелькали белые врачи. Сергей подошёл к ней, словно ниоткуда. Видимо, ждал здесь.

– Знаешь, их уже нашли, – сказал он утешительно.

– Кого?

– Кто бомбу подбросил на дискотеку. Противников.

– Хорошо. Быстро.

– Да, хорошо. Я совсем рядом был. Жутко. Столько крови.

Анна посмотрела на Сергея. У него было серое лицо. Серое и лишённое выражения.

– Дискотека… Смешно, когда взрослые люди, как подростки, дёргаются на дискотеке.

– Мы тоже имеем право веселиться. Что бы ни говорили эти гниды… Противники.

– Серёжа, мне пусто. Совсем пусто.

– Пройдёт. Постарайся успокоиться. Пройдёт. Меня ждут ещё внизу. Надо помочь… Я потом к тебе обязательно подойду. Но вечером он не пришёл в 402. Уже погасили лампы, а женщины всё не замолкали, одни говорили не переставая, и никак не могли заткнуться, другие выли и никак не могли заткнуться. Одна ячейка, на противоположной стороне стойки, внизу, осталась пустой. Анна не могла вспомнить, кто там обычно спал. Сначала думала, что это маленькая рыжая дамочка, у которой справа блестели металлические зубки, но потом увидела эту дамочку с другой стороны.

15

Жизнь продолжалась, хотя многое шло наперекосяк. Быт Колонии быстро наладился. Легкораненые очухались, остальных раненых перевели в пятый корпус. Погибших похоронили. Среди них не было знакомых, поэтому Анна не ходила на поминки. Каролина, конечно, ходила и описала ей во всех подробностях церемонию прощания в актовом зале, не забыв добавить, что потом гробы вынесли из корпуса, а где закопали – никто не знает, но одна знакомая знакомого видела, что гробы просто поставили на асфальт, крышки рядом, всю ночь погибшие лежали в гробах как были, а с первыми лучами солнца все вместе поднялись, целые и здоровые, взялись за руки и шеренгой ушли в восточном направлении. «Угу», – сказала Анна. Ничего что в Колонии вместо Интернета локальная сеточка – в него всё равно не поместилось бы столько слухов, сколько в голову Каро. К слуху имелась система доказательств: во-первых, «гробы были те же, что в прошлый и позапрошлый раз, трещины и пятна на них многие узнали. Тебя тогда ещё не было. Значит, пустые потом забирают обратно, могут пригодиться». Во-вторых, «ты погулять снаружи любишь – ты когда-нибудь видела поблизости что-то похожее на кладбище? А?» Анна, совершенно зря, ответила: «Считают, что с нас и крематория хватит». Каролина вся съёжилась от этих слов и до конца смены не произнесла ни звука.

Она и так поглядывала на Анну с лёгким подозрением после Дня основания. То ли в противничестве, то ли в проблемах с головой. Они немного охладели друг к другу, но продолжали разговаривать во время смен, чтобы не рехнуться со скуки.

Сергей ещё некоторое время переживал происшествие – ходил подавленный, все разговоры сводил в больной теме. «Сколько можно размусоливать! – не выдержала Анна как-то. – Ты же взрослый мужик». Он кивнул согласно. Потом спросил, неужели она до сих пор его ненавидит за тот день. Ответила, что любит его. Иногда она читала в устремлённом на неё застывшем взгляде Сергея непреодолимую антипатию. Но он не предпринимал попыток освободиться от неё.

Она тоже не предпринимала попыток освободиться от Сергея. Он был частью её общественной жизни: почти у всех здесь были пары. В последнее время ей всё реже хотелось спать с ним. Он не был виноват, он ласкал её прилежно, несмотря на мелкие дневные размолвки – просто нужные гормоны не выделялись и не хотелось секса. Слишком много работы, слишком холодно в спальне.

В эти дни какое-то новое, непреодолимое одиночество охватило её – сильнее, чем в Лилиной квартире. Сейчас, когда вокруг жило и говорило столько людей, она оказалась одна среди них, совершенно одна. Никто нигде не мог ждать её, любить её; ни с кем не было тепло, ни о ком не хотелось думать. Все слова и жесты привязанности, естественные для сброшенных судьбой в одну дыру людей, стали автоматизированными знаками роботов, приличными, нужными, но не имеющими для неё значения. Иногда тоска становилась столь сильной, что она на несколько секунд переставала дышать, а потом долго кашляла без причины – без першения в горле или бронхах. Одиночество не отхаркивалась, сжимала зубы, чтобы прекратить дурацкий кашель и гладила дальше.

Когда появились дети, тоска смягчилась до меланхолии и фальшивый бронхит прошёл.

Как-то после обеда Анну подозвал шеф-повар, сообщил, что её очередь нести еду детям. Она понятия не имела ни о каких детях, но ей сунули составленные одна на другую железные тарелки, недовольно бросили, что дети внизу. Встретившийся Сергей сказал, что проще всё съесть самой и не заморачиваться; ответила, что не голодна. Их комнатку нашла – ориентировалась по шуму и смеху, которые смолкли, как только открыла дверь. Дети опустили глаза, лишь самая маленькая девочка смотрела прямо – оценивающе и сердито. Пять кроватей у стен.