Алюмен. Книга первая. Механизм Времени - Генри Олди

– Готово! Держи, добрый самурай. Смотри, награди бедную нищенку...

Когда японец, расплатившись, ушел в сторону берега, где его ждала лодка, старуха села – нет, упала на землю, рядом с безголовым трупом пса. Силы оставили ее. Собирая мясо, разбросанное вокруг, она совала кусочки в рот, жевала беззубыми деснами, пуская слюни, и думала о том, как плоха старость. Впрочем, есть вещи, перед которыми старость – невинное дитя.

Так, с мясной кашицей во рту, она и заснула.

Сцена четвертая

Пес выходит на охоту

1

Вечер падал на остров, как хищная птица – на добычу.

Краешек солнца еще выглядывал из-за горизонта, захлебываясь кровью океана. Но день-фрегат налетел на рифы, обломки носило ветром по волнам – и капитан без вариантов шел ко дну. Тени-матросы, уцелев после кораблекрушения, стайкой бродили по берегу. Шурша галькой, они с опаской косились на местные тени – в роще, в мангровых зарослях, под пальмами.

У теней – сложные отношения.

– Я приготовила тянпуру, – сказала шаманка. – Будешь?

Пин-эр кивнула.

Минуту назад ей понадобилось отойти по малой нужде. Всякий раз, сталкиваясь с бытовыми трудностями, такими, например, как эта, Пин-эр вспоминала жизнь в столице Поднебесной. Купаясь в роскоши, не ценишь мелочей. На Утине приходилось довольствоваться жалкими крохами уюта. Кусты и тихое журчание – вместо «дворца уединения». Лист папоротника, влажный от росы, – вместо лохани с теплой водой. Цветок орхидеи – вместо благовоний.

Дома, в Пекине, были слуги. Дома ее кожа не спорила цветом с бронзой, потемнев от густого загара. Ах, дома...

Здесь жили проще. Дядя не желал стеснять семью. С разрешения общины он выделил племяннице, свалившейся, как тайфун на голову, заброшенную лачугу – на окраине Куми-мурэ, ближе к морю. Помог с посудой, подарил ларь для одежды и два одеяла. Кормил на первых порах, не требуя платы. Пытался вызнать: с чего бы «деточке» бежать из Северной столицы на край света?

Опозорила семью? Братец Вэй впал в немилость?

Уяснив, что племянница не расположена к откровенным беседам, дядя отстал. Когда же, узнав, чья дочь посетила остров, к Пин-эр зачастили визитеры, он и вовсе обрадовался. «Откроем школу! – приговаривал дядюшка, хлопая в ладоши. – Но сперва, девочка моя, надо создать имя...»

Он полагал, что Пин-эр, вняв совету, создает имя. Схватка за схваткой... Впрочем, скоро понял: у девушки иные, скрытые даже от гостеприимных родичей намерения. Человек мудрый, а главное, практичный, дядя не стал вникать в подоплеку. Меньше знаешь – крепче спишь.

Он просто «забыл» про открытие школы. Отложил на неопределенное будущее. И, как догадывалась Пин-эр, принимал ставки на победителя.

Дядин улов служил предметом зависти односельчан. Гости являлись со свитой зрителей. Каждый ротозей с удовольствием бился об заклад и раскошеливался в случае неудачи. Лишь двое пришли в одиночку – без приятелей и подхалимов, на закате. Первым был старичок со смешным прозвищем Сямо – Боевой Петух. В прошлом старичок не раз ездил в Пекин и лично знал отца Пин-эр.

– Дитя мое! Глядя на вас, я вижу моего доброго друга Вэя...

Вне сомнений, старик говорил правду. Но Пин-эр его не помнила. Наверное, Боевой Петух жил в Пекине, когда она еще под стол пешком ходила.

Вторым явился чиновник с длинной бородой. Холодно-вежливый, он часто цитировал Ли Бо и Ду Фу, демонстрируя чудесное образование. Дядя раболепствовал перед Боевым Петухом и чиновником, которого звал «господином Канга».

«Знатные люди! – предупредил Вэй Чжи. – Вельможи! Очень, очень знатные...»

Обоим Пин-эр проиграла. Не потому, что знатные, – по-настоящему. К счастью, обошлось без членовредительства. С этой минуты она запомнила: самые опасные приходят без свиты. Позже выяснилось: проклятый Мацумура в юности учился у «вельмож». Она кусала локти – такой случай!.. Ах, если бы...

Именно эти двое никому не рассказали о своей победе над китаянкой.

Узнав об их молчании, Пин-эр впервые подумала, что неутоленная жажда мести выжигает ее душу изнутри. Что она превратилась в бойцового пса. Ест, спит, дерется. Дядя подсчитывает барыши. Пес зевает, ожидая завтрашнего соперника. Приходят не те, чья глотка снится по ночам. И снова – еда, сон, ожидание. Вернуть отцу утраченную честь...

Разве это равно слову «отомстить»?

– Держи миску...

Окажись рядом Андерс Эрстед – нашел бы сходство между утинским тянпуру и ирландским рагу. И то, и другое означало: «мешанина». Шаманка редко ела мясо. Ее тянпуру состоял из соевого творога, мелко порубленных овощей, зелени и приправ. Еще юта обожала горькую дыню, вкусом похожую на огурец. Дыня шла в любую стряпню.

– Спасибо.

– Заверни в лепешку...

Пин-эр не знала, как зовут шаманку. Юта, и все. По какой-то недоступной простому человеку причине юта покровительствовала девушке. Являлась вечером, редко – днем; готовила еду, оставалась ночевать... Во время боев не приходила никогда. Врачевала избитую «подружку» – победы доставались нелегкой ценой.

Рассказывала о себе.

– Если боги избрали женщину, они насылают на нее ками-даари – священное проклятие. Это болезнь. Тяжелая болезнь, которую не вылечить лучшему знахарю. Кружится голова, тело мучают судороги, разум – видения... Кожа покрывается сыпью. От ками-даари нет лекарств. Юта должна найти собственный путь выздоровления. Даже если она узнает, какой дорогой шла старшая юта, это не поможет. Лишь вылечив себя от неизлечимого, юта сумеет исцелять души других...

Слушая, усталая Пин-эр гнала от себя страшное подозрение. Неужели шаманка увидела в ней избранницу? Язва мести – ками-даари? Нет, нет, боги Утины не властны над чужачкой! Ее хранят Будда и семь даосов-праведников!

– Ешь, глупая. Тебе надо много есть. Как грузчику...

В лесу раздался пронзительный вой. Ослабленный расстоянием, он казался жалобой. Пин-эр не испугалась. Зато юта перестала жевать и вздрогнула. Шаманка вздрагивала по любому поводу. Так у нее проявлялись задумчивость, восторг, горе, раздражение... Юта гримасничала, как детеныш макаки, и вдруг перестала.

– Нет, – хмурясь, подвела она итог. – Почудилось.

Вой прозвучал снова, на сей раз – ближе. Должно быть, одичалая собака, предположила Пин-эр. Бродит в зарослях, страдая от голода. Дичь попряталась, в брюхе урчит... Или волк. Местные волки-коротконожки казались ей смешными. Она видела этих хищников – убитых и пойманных живьем, для забавы.

Для жестокой забавы, скажем прямо.

Откинув голову назад, юта завыла в ответ. Ее голос, низкий, как у мужчины, сейчас звучал резко, словно духовой инструмент. В лесу наступило затишье. Впрочем, ненадолго – вой раздался на опушке рощи, которую юта полагала «своей». Вглядываясь в сумерки, шаманка перестала содрогаться. Длинные волосы упали на лицо.

– Не узнаю, – буркнула юта. – Нет, не узнаю. Зверь? Паанту-ками?

– Кто?

– Дух-оборотень. Не бойся, они доброжелательны. Грязью измажет и уйдет...

Пин-эр встала, желая укрыться в лачуге от грязнули-оборотня, – и остолбенела, глядя на сосну, растущую выше по склону. Из-за дерева, как кисель из треснутого кувшина, вытекал туман. Он клубился, сплетался кольцами, формируя силуэт крупной собаки.

Извиваясь по-гадючьи, незваный гость приближался.

Вознося молитвы Будде, превратясь в каменного истукана, Пин-эр смотрела, как собака преодолевает расстояние от сосны до жилища. Юта тоже не шевелилась. Стало слышно, как у нее бурчит в животе, – съеденный тянпуру просился наружу.

Две женщины, две статуи – и один пес, сотканный из бледных прядей.

Припав к земле возле фикуса – от дерева во все стороны змеились воздушные корни, делая фикус похожим на морское чудовище, – собака прыгнула. Целью зверя была шаманка. Упав на юту, опрокинув навзничь, пес обхватил добычу всеми четырьмя лапами – точь-в-точь насильник, охваченный страстью. Но вместо того чтобы вцепиться в глотку, призрак боднул юту головой в грудь.

– А-а-а!

Пин-эр закричала. Видеть это было невыносимо – голова зверя целиком ушла в тело юты. Пес исчезал, всасываясь, погружаясь в добычу. Шаманка молчала, не сопротивляясь. Она лишь тихо стонала: от боли? от удовольствия? Оставалось загадкой: кто кого ест? Возможно, для «трясучек» Утины этот кошмар – обычное дело?

Язычки тумана бродили по телу; миг – и ничего не осталось...

– Юта! Ты жива?

Вместо ответа шаманка бросилась на Пин-эр. Без оружия, без предупреждения, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами. Сбив китаянку с ног, придавила всем весом и принялась душить жертву. Силы юты удесятерились. В обычном состоянии ей никогда бы такое не удалось. Задушить человека непросто, если ты не обучен брать шею в замок...

А если твои пальцы превратилась в клещи?

Хрипя, Пин-эр ладонями ударила шаманку по ушам. Не помогло. Тогда она подбила снизу локти юты, причиняя боль суставам и стараясь не сломать их. Юта не виновата, она просто сошла с ума...