Легенда о смерти (СИ) - Кристина Миляева

Глава 10. Решимость и проклятие

Антон Трупников

Агония туманила разум, она разрушала все на своём пути. Казалось, сделай ещё хотя бы один судорожный вздох и весь чёртов мир взлетит на воздух. это было неправильно… Это было порочно… Это было моим миром… Тем постоянным, что удерживала баланс в равновесии, как бы банально и смешно не становилось от осознания факта собственного бессилия. И я знал… Точнее осознавал головой, что ещё немного и на мои плечи обрушатся все тяготы этого необдуманного поступка. Но изменить уже ничего нельзя… Даже если бы судьба дала мне миллион шансов, я бы все равно поступил так, как поступил. Потому что это мой выбор…

Город засыпал… Точнее подёргивался лёгкой вуалью умиротворения. Ведь Москва никогда не засыпала. Она была вечной, постоянной, живой и какой-то до ужаса родной и понятно. Я был чем-то не неё похож. Стоял у распахнутого настежь окна, смотрел вниз и понимал, что безумие давно поглотило мой разум. Смешно? Ни капельки. Мы те, кто должны защищать свою страну, свой дом и всех, кто мирно спал в этот час. Стоять на страже родины и до последнего вздоха делать всё, что в наших силах, чтобы завтра стало чуточку лучше, чем было вчера. Это то, ради чего мы рождались на свет и то, с чем мы умирали на устах.

Вот только я был согласен с Сашей лишь в одном: нельзя было втягивать Вергилию во все это. Она заслуживала мирной жизни. Даже её мать перестала настаивать на соблюдение древних традиций. Королевский двор стоял на ушах целую неделю. Император рвал и метал, что вековые устоит рушились в одно мгновение, осыпаясь водоворотом перьев, страз и шума высшего света. Но ни я, ни Готьер не собирались втягивать глупую девчонку в эти игрища. И когда казалось все с этим смирились, произошло чёрти что! Она сама влезла туда, где не было место хрупкому и прекрасному цветочку, не способному отличить добро от зла.

Это было всё равно, что швырнуть немеющего плавать в океан и надеяться, что он догонит лотку и не пойдёт ко дну. Вергилия… Маленькая, нежная и хрупкая. К ней страшно было прикоснуться. Мы едва с ума не сходили, каждый раз, когда она появлялась у здания МВД с новым поклонником. С тем, кто был её недостоин. Но вынуждены были терпеть, ведь Маркиза чётко и ясно дала понять, что оторвёт каждому голову, если покой её дочери будет потревожен и идеально выстроенный план полетит в тартарары.

Как бы смешно это не звучало, но два мужика вполне обоснованно боялись миниатюрной женщины с прекрасным, кукольным личиком. В нем таилась жестокость всего этого мира. Она бы не на мгновение не остановилась перед выбором: убить или помиловать. Первая фрейлина императрицы, знающая, как и что сделать для того, чтобы Россия засверкала ещё сильнее. Покровительница искусства, науки и теократии. Как бы странно это не звучало, но в Ольхонской-старшей сочеталось, казалось бы, несочетаемое. И тем притягательнее на её фоне выглядела дочь.

Но теперь ситуация неожиданно развернулась на сто восемьдесят градусов и накалилась до предела. Я не понимал, в какое мгновение власть начала уплывать из наших рук? Со смертью Готьера-старшего? Или ещё раньше, когда мою мать использовали, как рычаг давления? Или на заре Российской империи, когда на тот момент королевская семья приняла закон и приравняла магические навыки к обычным? Девятый век… По всему миру царил хаос и гонения на ведьм и магию, а мы так спокойно смотрели в будущее, приравнивая божественное вмешательство и магическое проведение. Может быть, теперь приходилось потомкам платить по счетам предков?

Что вообще значило жить в новом мире? Где проходила грань добра и зла? Люди всегда пытались обелиться и тем самым падали ещё глубже в бездну пороков и отчаяния. Легче было существовать в зверином прайде, где всем правили законы силы и влияния, чем выживать в современном обществе, пропитанном похотью, развратом и проблемами, которые даже не снились предкам. И это было так забавно… Я стал частью этого мира… Злился… Ненавидел… И принял его. Законы, работающие не для всех, стали нашим секретом, нашим будущим и возможностью хоть что-то исправить.

Мы оба слишком сильно любили Вергилию, чтобы причинять ей боль. Но в тот момент, когда труп моей матери нашли в багажнике главы центрального банка, розовые очки разбились. Чтобы не писали в прессе, я понимал, как прежде для меня не будет. Да и Саша не слыл идиотом, хоть и играл отведённую роль на публику. Пока наша девочка была слаба, мы не могли втягивать её в это. Надо обладать качествами леди Франчески, чтобы без зазрения совести выгрызать себе путь в будущее, которое становилось все мрачнее и мрачнее. И все же, от судьбы никто не может убежать и теперь нам придётся не только за себя сражаться… Но и уберечь её от всех бед этого тёмного и кровожадного мира.

Ночной воздух проник глубоко в лёгкие и я задышал равномернее, спокойнее, как-то безразлично. Мелодичный свист эхом терялся в полупустом пространстве офиса. Я ненавидел захламлённость, любил минимализм, граничащий с аскетизмом. И даже в этом придерживался каких-то своих принципов, над которыми отец постоянно посмеивался и говорил, что я пошёл в прабабку-цыганку, а не в Трупниковых. Я стянул с себя пиджак и отбросил в сторону галстук, который напоминал удавку. Пошарив по карманам, достал пачку сигарет, и губами вытянул одну. Вкус предвкушения смешивался в лёгких с дымом яблочных сигарет. Это было правильно… Привычно…

Он позволял расслабиться, остудить голову. Сигарета между пальцев успокаивала и напоминала о том, что мы все невечные. Лишь простые пережитки, которым суждено так же сгореть в лёгкой дымке с привкусом зелёных яблок. Я стряхнул прогоревший пепел на самую простую, дешёвую пепельницу. Она была чем-то символичным. Нужным… Тем, что давало мне способность дышать полной грудью. Я купил её когда-то давно. Словно в прошлой жизни. Хотя, тогда мне было лишь двадцать один. Чуть больше шести лет прошла, а кажется целая вечность.

Отец ни орал, ни говорил, что придурок и что гублю своё здоровье. Он просто пожал плечами и сказал, что если сигареты меня успокаивают, то это лучше, чем колеса или наркота. Медицина в наше время творит чудеса, от никотина в крови не остаётся и следа. Одно зелье и нет зависимости. Так что это мой выбор и моя жизнь. Я сам должен совершать ошибки