Гонконг - Николай Задорнов

Держать Точибана взаперти, как полагал Осип Антонович, нет никакого смысла, – в самом деле, человек он скромный, тем более что и наши матросы, хотя и считалось, что ходят на работу и с работы под надзором унтеров, на самом деле, наверно, и отстают, и отпрашиваются, и всюду бывают. Кто за ними усмотрит, кто их разберет!

– Мне очень хочется рассказать в Гонконге... о прогрессе в нашей стране, – говорил японец, – и о значении в этом русских, как они могут быть полезны в Азии...

– Пожалуйста, рассказывайте, это ваше желание.

– Спасибо, спасибо...

Через несколько дней Точибан явился в новом черном костюме, сшитом китайским портным, на этот раз по последней моде, в крахмальном воротнике и шелковом шарфе-галстуке на груди, как у лондонского денди. Показал подкладку, на которой вышито золотыми нитками: «Especially made for mister Tochiban Pribilov. The best tailor of colony, M-r Fun-Tin-Shi»[56].

Точибан все время с офицерами и как бы сам себя считает офицером. Сел, закинув ногу на ногу, и закурил сигару.

– Вы знаете, – сказал он Сибирцеву и Гошкевичу, – я свел знакомство с богатыми китайскими компрадорами, которые приглашают меня для прочтения доклада в свое общество.

– Когда вы читаете?

– Скоро... Но хотел бы посоветоваться...

– Ах, вот как! А вы знаете, что это за общество? – спросил Гошкевич.

– Богачи, всегда очень нарядные, очень умные и умелые, как они сказали, все, что англичане продают и покупают, проходит через их руки. Я думаю, в их руках торговля...

– Что смущает вас?

– Мне помогает один человек...

– Кто же?

– Мистер Вунг. Или, как все его называют, Джолли Джек. Или Ред Роджерс. Вы знаете, прежде, когда он торговал одуряющей и разжигающей сладострастие жидкостью для английских матросов, его звали Ред Роув. Что это такое!

– Что такое «ред роув»? Это, кажется, пиратский флаг, – сказал Сибирцев.

– Поэтому потом ему стало неудобно носить такое имя и он отказался от популярности и переменил прозвище на Ред Роджерс, а еще его зовут Джолли. Общество предложило мне сделать доклад. У них свобода слова. Поэтому Джолли Вунг пригласил меня.

– Вы были у него в усадьбе?

Точибан поклонился, но не ответил – могло означать что угодно.

– Хороший у него дом? – спросил Сибирцев.

– Довольно красивый, но слишком богатый. Мистер Вунг уверяет: «В моем доме пахнет книгами!», но я еще не заметил... Из библиотеки вынесены книги, там у мистера Вунга собственная опиокурильня. Много дорогих предметов! Отсутствует поэзия скромности. Недостаток вкуса вполне возмещается гостеприимством.

– А где же проверяют подлинность серебряных монет? Для этого у мистера Вунга существует целая фабрика?

– Банк имеет мастерские, там производятся испытания и ставятся штампы. Работают опытные специалисты по серебру. Конечно, он прекрасный человек. Очень хочет видеть вас у себя и сказал, что послал вам приглашение. У него есть собственный мудрец и философ. Как у всех великих китайцев... Стиль жизни, противоположный основным понятиям, которые во мне воспитаны. Вы знаете, японцы очень скромны!

– А господин Вунг?

– У господина Вунга есть китайская важность, – застенчиво ответил Прибылов. – Вы знаете, – обратился он к Сибирцеву, – я познакомился с китайской барышней. Она хорошо знает вас, Аресей.

– С какой барышней вы познакомились?

– Она лодочница!

– Ах, да... Я нанимал лодку...

– Ее сестра передавала вам привет.

– А куда ездили вы?

– Совсем недалеко. Я ездил в Китай.

– Как – в Китай?

– Да, лодочница перевезла меня на ту сторону бухты. Вон в ту деревушку. Там Китай, и всем было бы интересно. Ее сестра сказала про меня, что еще никогда не видела такого мужественного иностранца.

– Что же тут удивительного, если вы ей понравились...

– О-сё-фу-сан, – с чувством обратился Точибан к Гошкевичу, – я очень хотел бы встретиться с мистером Боурингом и попросить у него разрешения читать доклад на обширной китайской аудитории.

– Какая же тема вашего доклада?

– Значение России для азиатских народов. «Почему народы Азии тянутся навстречу России, как тараканы на сахар». Это не вопрос, это объяснение.

– Не советую вам ходить к сэру Джону, – заметил Гошкевич.

– Он может не разрешить? Мне кажется, это его заинтересует.

– Конечно, он исправит ошибки, – сказал Алексей.

– Не знаю, как он вас примет. Но лучше бы не ходить, – повторил Гошкевич. – Все, что делается у китайцев, они не контролируют.

– Прошу вас, О-сё-фу-сан, сделать это для меня. Вы знаете, что вам разрешат... Попросите приема. Если нам будет отказано, то я могу быть спокоен.

– Пожалуй, если так надо, я попрошу.

Гошкевич рассказал все собравшимся товарищам. Офицеры дружно рассмеялись.

– Подите с ним! – сказал Шиллинг. – Посмотрим, что получится.

Договориться с Боурингом оказалось делом несложным. Сэр Джон намеревался учить японский язык и начинал интересоваться Японией. Точибан явился во дворец губернатора в одиночестве.

Хозяин встретил его на широкой мраморной террасе, темной в этот солнечный час дневного отдыха от обильно вьющейся зелени. Как густые зеленые ковры, она спускалась с каменной крыши между колонн. Вся терраса была увита лианами в цветах.

У Точибана был такой вид, словно он заблудился, ослаб в смятении, даже осунулся.

Боуринг увел его в кабинет и стал переписываться с ним иероглифами.

Не в правилах сэра Джона приглашать кого-либо к своему столу, но этот воскресный урок затянулся до вечернего обеда. Говорят, что японцы не едят мяса, однако Точибан с жадностью съел бифштекс и приободрился.

– Вам бы хотелось в Англию? – спросил Боуринг.

– Да, очень.

Точибан все это говорил бесстрастно и цедил английские и русские слова сквозь зубы.

– Какая же тема вашего доклада?

– «Значение России для азиатских народов, или Почему народы Азии с большей надеждой смотрят на Россию, чем на Англию или Францию». Видимо, нельзя разрешить?

– Почему? – вскричал сэр Боуринг. – Читайте! Очень интересно!

Сэр Джон решил не только позволить чтение доклада. Он охотно бы напечатал такой доклад в своей типографии.

Уходя от губернатора, Точибан воспользовался своими гениальными способностями: минуя адъютанта, он проскользнул мимо швейцара и гвардейцев в красных мундирах у входа так, что его, кажется, не заметили, хотя он всем вежливо кланялся.

Когда Точибан возвратился в гостиницу, Гошкевич заметил, что он волнуется. Словно что-то хочет сказать, но не решается. Что с ним? Что ему там сказали?

– Вы знаете, О-сё-фу-сан, мне кажется, что сэр Джон неправильно меня понял. Он что-то мог подумать. И поэтому я очень ира-ира[57]... Скажу под большим секретом: в разговорах с подданными Великобритании мне приходится лгать. Если до вас дойдет, то, пожалуйста, поймите это.

На вопрос, зачем же лгать англичанам, Точибан не ответил, и Гошкевич впервые в жизни увидел, как Точибан смутился и сразу закрыл глаза.

И не надо спрашивать! Его дела! Придет время – захочет – сам расскажет. Пусть у него какие-то тайны сохраняются!

Глава 23

ЛАТЫШИ И ТАТАРИН

На другой день десять матросов к обеду вернулись невеселые.

– Помолились? – спросил их старший унтер-офицер Маслов.

– Да-а, – невесело ответил Берзинь.

– Не пон-ра-ви-лось! – отчеканил Мартыньш, снял ремень и бросил. Стал снимать и новую рубаху.

– Ребята очень печальные, – рассказывал за обедом товарищам Ванька Пухов. – Они пришли в церковь, а там, мол, все как в костеле и поп – китаец.

– Слова не может как следует выговорить, – подтвердил услыхавший этот разговор Лиспа.

– А ты бы его спросил: «Сольти ё?» – посоветовал из глубины палубы кто-то из матросов. Все захохотали.

– Служба походит на вашу? – серьезно спросил Маслов.

– Нет, совсем не так. Служат не так и молятся не так. Да что об этом говорить! – недовольно молвил Берзинь.

Латыши явно были разочарованы. После обеда разговорились по-своему и немного повеселели.

...В церкви все заметили высокую и тонкую девушку в опрятном платочке, белокурую и голубоглазую, со скорбным бледным лицом, острым и нежным, напоминавшим такие же родные лица сестер и их подруг. Походила на печальную девушку-крестьянку с хутора. Стыдно сказать, но как на обманутую бароном... У многих матросов при виде ее дрогнуло сердце. Откуда здесь такой ангел, в этом гнезде воров и разбойников?

Когда выходили из церкви, Янка с ней поздоровался вежливо. Она ответила поклоном, но не переменилась. Что-то горькое, трагическое таило ее милое бледное лицо. «Ты откуда ее знаешь?» – спросили Янку товарищи. Но он умолчал. «Вот, очень ловкий и нечестный...» – подумал Мартыньш.

Мотыгин понял, о чем расспрашивают Янку. Все знали, что из-за молока и сакэ Берзинь жил в Японии с экономкой самурая. Матрос рассказал, что на ферме губернатора, куда они с Берзинем ходят работать, эта девушка дойщица коров. Они с Янкой видятся каждый день. Она недавно приехала из Англии, выписал ее сам Боуринг. Казалось, что все успокоились. Только Мартыньш подумал, что Янка не остановится на этом, не смирится.