Мы из блюза - Дмитрий Игоревич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Соня, что там за шум? — послышался голос из глубины дома.
— Подожди-ка здесь, — велела Ваське горничная, прикрыв дверь. — Минуту, Анна Александровна!
Примерно через эту самую минуту горничная вернулась, погладила Ваську по голове и дала целый пятак.
— Спасибо тебе большое. Ступай.
Вырубова задумчиво смотрела в окно.
— Одеваться? — спросила Соня.
— Пожалуй, нет. Свари мне кофе, пожалуйста. Думаю, просто нужно немного подождать.
Она оказалась права: и часу не прошло, как прибыл посыльный от ее величества, принес по-английски написанную записку: «Дорогая Энн! Жду тебя нынче к чаю. А.».
* * *
Солнце било в глаза, слева то тут, то там блестела старица Туры. Копыта грохотали, пыль клубилась над трактом; кучер в коляске нахлестывал коней. Но, хотя у беглецов и было два часа форы, погоня приближалась: пятеро конных мчали галопом, неуклонно сокращая расстояние.
— Ваше… благородие… — задыхаясь, крикнул казак скакавшему впереди поручику. — Стреляй! Кони вот-вот падут!
Поручик понимал, что гонка не может длиться вечно. Остаться на проезжем тракте в полусотне вёрст от Тюмени — не та беда, но коней жалко. И, главное, не упустить бы убийц!
Вытащил револьвер. Первый выстрел — в «молоко», второй — туда же. Пассажир коляски ответил шестью выстрелами, все, по счастью, прошли мимо. Поручик попытался прицелиться, подловил момент, выстрелил. Попал в лошадь, животное вскрикнуло и сбилось с аллюра…
Уже почти настигнув беглецов, поручик выстрелил в руку тому, кто отстреливался — тот как раз перезарядил револьвер и собирался продолжить отстреливаться, но теперь шансов у него стало куда больше. Казачий урядник, догнав замедляющуюся коляску, вытянул нагайкой возницу по лицу.
— Вылазь… душегубы. Приехали!
* * *
Швейцар в доходном доме на Фонтанке, увидев, кто идёт, распахнул дверь, согнулся в поклоне:
— Доброго вам дня, Фёдор Иванович!
— Благодарствуй, братец! — одарил его гривенником Шаляпин и прошествовал в парадное.
— Сергей Васильевич дома, второй день петь изволят-с! На всю Фонтанку слыхать! — доложил ему вслед отставной унтер, ныне вполне безбедно служащий при дверях.
— Чего это Рахманинов у меня хлеб отнимать затеял? — недоуменно пробормотал Фёдор Иванович, поднимаясь по лестнице.
А в квартире у композитора дым стоял натуральным столбом — войдя в творческий раж, тот курил едва не со скоростью пулемета. И да, он пел! Раскатистым своим басом, слова, правда, сочинял на ходу, не иначе.
А нынче встал я спозаранок,
И мне с похмелья мир не люб.
У Розенштайнера в ломбарде
Я заложил последний зуб —
Всё это правда, мама, но я к иному не стремлюсь.
Как уважать себя заставлю — тебе останется мой блюз!
Далее последовало могучее крещендо, и Рахманинов бросил клавиши.
— Ага! — взревел интеллигентнейший композитор голодным людоедом. — Фёдор Иваныч! Вот вас-то мне и надо!
Шаляпин обомлел. Рахманинов слыл натурою, порой, увлекающейся, но таким он его ещё никогда не видывал.
— Сергей Васильевич, что это с вами?..
— Здравствуйте, дорогой мой! Сейчас всё расскажу.
— Только, умоляю вас, выпустите из комнаты этот дым — вечером в Мариинке царя Бориса давать, петь же нечем будет!
— А, да! — распахнул Рахманинов окно. — Идёмте-ка пока в гостиную. Так вот, позавчера выпал мне случай побывать у князя Юсупова в саду, где давали необычайный концерт. Гитарист — не слишком, впрочем, виртуозный, — никому прежде неизвестный, по дурацкой фамилии Коровьев, играл новую американскую музыку. «Блюз» называется. По сложности — ну, на уровне частушек, что мужики да бабы по деревням поют. Да, по сути, изначально-то это как раз частушки и есть, но на заморский манер. Если наши стараются что-нибудь такое позабористее сочинить, то там как-то всё больше убиваются по тоскливой жизни своей. «Ой, я родился нищим, кривым и косым, денег нет, хожу босиком, работы нет, жена дура, зато четырнадцать детей и все живем под мостом», как-то так, насколько я понял. Но так он — я про Коровьева — интересно и со вкусом подал эту простейшую музыку, что, веришь ли, я загорелся. Теперь думаю, как половчее вплести в наше, местное. Он, Коровьев, кстати, очень верно сказал: к нам в Россию какую скукотень ни занеси — мы ее непременно раскрасим, и чудо-вещь будет. Мы с полчаса, пожалуй, вдвоем с ним музицировали, а потом еще поговорить успели, пока не налетели литераторы и не утащили его водку пить.
— Любопытно, — Шаляпин заинтересовался. — А я-то здесь зачем?
— Да вот, Фёдор Иванович, хочу попробовать этот самый блюз исполнить в нашей классической традиции, да с голосом, но не абы каким, а настоящим, ставленным, академическим. Поможешь?
— Ну… наверное, можно попробовать.
— Пойдём, пойдём!
— Да там…
— Выветрилось уже, точно говорю! — Рахманинов ухватил Шаляпина за руку и буквально силком утащил за собой к роялю. Дышать и впрямь стало легче. — Я буду играть, а ты пой давай. Вот на такой примерно, — он наиграл, — мотив.
— Да что петь-то? Слова где, Сергей Васильевич?
— Слов нет пока, из головы сочиняй. Тут ведь главная идея какова: это песня про то, как хорошему человеку плохо. Ты, Фёдор Иванович, человек не просто хороший, а, без лести скажу, великий. Так что давай-ка пой про то, как тебе плохо.
Не сразу и небыстро, но втянулся певец, поймал кураж.
А у Рахманинова тучи
Клубятся в комнате его.
Дышать я дымом не приучен,
Да и не вижу ничего.
Теперь покой мне только снится, не подведу ли нынче хор?
Как я спою царя Бориса, словлю ли мордой помидор?..
И долго ещё над Фонтанкой разносились раскаты хохота двух гениальных хулиганов.
* * *
До бесконечности куковать в парке я не собирался, и потому вернулся в предоставленное мне жилище, по пути раздобыв газету. Оказался «Русский инвалид», и в ожидании высочайшей аудиенции я прочел его от корки до корки. Нашел там и Сашино объявление — он с упорством, достойным лучшего применения, всё искал человека, который родится еще только через половину столетия. Вот же подсел человек на Летова! Подумав, спросил письменные принадлежности, и записал еще несколько песен. Нотами — только мелодию. Чай, Вертинский сам себе молодец, аранжировку уж как-нибудь напишет. Покончив с этим делом, попросил лакея отправить это всё в Москву Вертинскому до востребования и решил сбегать на перекур, но тут приключилось пять часов, и за мной пришли. Подумав, пошёл с гитарой.
Императрица вышла из образа
