Колдун на завтрак - Андрей Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я узнал его. Это аптекарь. Тот самый, который перекидывался в гиену. Мы с Прохором его застрелили, но он вернулся.
— Анатоль Францевич? Не может быть! Побожись.
— Мамой клянусь.
— Так любой хачик, спустившийся с гор за солью, скажет и соврёт. А на Библии поклянёшься?
— Да.
— А на Коране?
— Нет.
— А почему? — продолжила было дотошная Хозяйка, но, видимо, ей это быстро наскучило. — Ладно, верю. Мне, честно говоря, это недружелюбное привидение тоже показалось больше похожим на горбатую гиену. Слушай, а что ж тогда за байда, вы ведь его точно грохнули?
— Прохор ему полбашки серебром снёс с пятнадцати шагов. Мертвее некуда! — уверенно припомнил я. — Доставили в село, там ещё все осмотрели, палками потыкали. Решили шкуру не снимать, драная она, так и зарыли на болоте.
— Оборотня? Вот просто так зарыли?! О руссо-казаченто-даунито…
— Не ругайся, — сдержанно попросил я. — Почему просто так? Наши его шашками на куски порубали, так фаршем в яму лопатами и скинули.
— А соусом бешамель сверху не полили? Ну вы просто французские кулинары, блин… — удручённо всплеснула руками Катенька. — Сжечь его надо было, ясно?!
— Теперь да, — кивнул я. — Сейчас сбегаю, подниму хлопцев, выкопаем да сожжём. А можно я эту штуку на время с собой возьму? Для самообороны…
— Фен, что ли? — Хозяйка задумчиво поморщила носик. — Да в принципе ради бога, не жалко. Но куда ты вилку втыкать будешь?
— В… а в… не знаю. У нас таких дырочек в стенах нет. Разве что поросёнка замуровать…
— Кулибин с Павловым по тебе в обнимку плачут, — окончательно утвердилась моя звезда, пряча чудесный фен за спину. — Так выкручивайся. К отцу Григорию загляни, он тебя нормальному аутодафе научит. А то спалите в азарте полсела, а я опять виноватой буду. Ну не я, ты будешь… Рыбу оставь!
— И в мыслях не было, — соврал я, вовремя отдёргивая руку.
Катенька напутственно поцеловала меня в щёку и вытолкнула разбираться с недобитыми врагами. Всё честь по чести, без обид, сам виноват, пойду доделаю…
— Подъём, братцы! — Я пристукнул каблуком сапога над Мониным ухом. — Или задремать успели?
— Не-э, ни в одном глазу, — сонно соврали оба упыря. — А ты чё так быстро-то? Небось и чаю не попили, и наласкаться не успели, и…
Львиные головы предупреждающе рыкнули. Шлёма покаянно сам себя крепко приложил мордой об мостовую, а его дружок лишь быстренько уточнил:
— Чего изволит грозная Хозяйка?
— Сопроводите хорунжего к отцу Григорию. Проконтролируйте, чтоб чачей не злоупотреблял. Выведете наружу и свободны. Вопросы есть?
— Никак нет!
— А у меня — есть. — Катенькин голосок буквально лучился миролюбием. — Вы чего такие белые, в баню ходили, что ль?
— Нет, нет, и что ты, Хозяюшка, — обомлели добры молодцы, прячась за мою спину. — Какая баня, там же, поди, моются, а нам, честным упырям, такое дело строжайше запрещено!
— А чего ж вы такие, ну… чистые?
— Грязные мы! Помилосердствуй, Хозяйка, не срами перед всем городом, ещё услышит кто, камнями же закидают!
— Ладно, проехали, — утробно хохотнуло над площадью. — Доставите Иловайского, и нет проблем, я всё забуду. А может, и не забуду, может, весь город оповещу и гигиеной вас, отступников, замылю насмерть! Кто меня разберёт? Пойду-ка я таблетку выпью, живот тяне-эт…
Моня и Шлёма, не дожидаясь худшего, взяли меня под руки и рванули от Хозяйкиных ворот кавалерийской рысью, с присвистом и подскоком. Я хитро поджал ноги, как малое дитятко, так упыри сами бодро доволокли меня до уродливой груды камней, именуемой храмом отца Григория. По счастью, грузинский батюшка был у себя и, по двойному благоприятному стечению обстоятельств, ещё и трезв. Посему мрачен и немногословен, что, собственно, и отвечало моим сиюминутным интересам.
— Куда в храм прёте с мытыми ногами, э?! — с порога обрушился он на бедных упырей. — Ищё раз придёшь пахнущий мылэм, я тебя отлучу, бабуинов катык! Ходит тут чистый вэсь, храм мне осквэрняет, да…
Моня и Шлёма быстренько поплевали на икону Люцифера и жестами дали знать, что подождут меня за дверью. Отец Григорий нехотя благословил их на дорожку и обернулся ко мне:
— Давай абниму, генацвале!
— У меня пистолет заряженный, — честно предупредил я, ибо знаем мы эти объятия. Прижмёт по-дружески, а сам зубами в шею…
— Абижаешь, — ничуть не обиделся всё понимающий грузин. — Тагда садысь давай, угащать буду.
На каменном алтаре мигом появился кусок мятого сыра, половина аджарского хачапури и гора травы — кинза, реган, тархун, базилик.
— Вина нэт, чачи нэт, чем гостя поить буду, э? Стыдно савсэм, да…
— Я по делу, отец Григорий. — Не съесть совсем ничего было бы невежливо. — Хлеб и зелень возьму, спасибо, а пить мне нельзя — служба!
— Ай! Служба, панимаю. Но галодный нэ воин, давай кушай, дарагой, всё бэри, пожалуйста. А я тебя слушать буду.
— По правде говоря, это мне нужен ваш совет. Проблема в следующем, помните вашего оборотня-аптекаря?
И я вкратце напомнил ему ту историю, когда внешне законопослушный гражданин Оборотного города своевольно превращался в злобную гиену, убивая и людей и нелюдей. Мы с Прохором его остановили, но эта тварь вернулась зыбким привидением и вот теперь пытается отомстить всем виновникам своей смерти. Хозяйка считает, что мы его неправильно похоронили. А как надо-то?
— Лаваш бэри, сыр бэри, — нестрого прикрикнул отец Григорий. — Будешь кушать, я гаварить буду. Такой вапрос — нэпростой вапрос, да…
Я кивнул, послушно набивая рот.
— Труп выкопай, он плохой савсэм, пахнуть будет, фу-у… А ты не нюхай, да! Ты лицо башлыком завяжи, дыши и радуйся. Потом всё на кастёр палажи, но не шашлык жарить, нэт! Хитро палажи — сначала асиновые драва, патом крэстом на них рябину зелёную, как ткемали. Сверху звэря клади, глаза ему закрой, и многа сена свэрху. А патом из сухой берёзы дравами аблажи, и ах как харашо будет! Башлык развяжи, пой, пляши лезгинку, из писталетов стрэляй, да! Агонь бальшой будет. Очень бальшой! Греться не надо, надо сматрэть — если дым чёрный, то харашо будет. Если серый, значит, мало асины было, ещё раз жги. А если на тебя дым пайдёт…
— Я в сторону отойду.
— Ай, маладец, — искренне порадовался за меня добрый грузинский батюшка, размахивая во все стороны клювастым носом, так что я даже посторонился. — Умный такой, да! Люблю тебя, дай пацелую, как брата!
— Кунаки не целуются. — Я вновь пресёк его хищные объятия. — Но вина вместе выпьем. Как в следующий раз приду, с меня донское красное.
— Вай, что за вино, э-э? Донское, да? Это рэгион? А красное это цвэт, да?! Саперави пить надо, хванчкару, киндзмараули, цинандали, напареули, — опять-таки не обидевшись, пустился перечислять он, но договорить не успел, в двери без стука влетели Моня и Шлёма:
— Прячься, хорунжий! Там бесюган-охранник весь народ перебаламутил, без Хозяйкиного приказа тебя есть идут!
Отец Григорий властно остановил мой порыв выхватить дедову саблю и, мельком глянув в маленькое окошко храма, быстро скомандовал:
— Крышку с алтаря снимай, э! Тащи к двэрям, так ставь. Ай, маладцы! Не войдут тэперь.
Пока упыри с натугой баррикадировали дверь, я из чистого любопытства заглянул в ту яму, которую они только что открыли. Что бы вы думали — под алтарём оказался целый склад оружия! Мне, конечно, не раз доводилось видеть этого сына гор, с ног до головы увешанного оружием, как коллекционер боевыми экспонатами, но подобного не предполагал, уж точно. Отец Григорий явно готовился к затяжной войне или как минимум к вооружённому перевороту. Мы достали шестнадцать ружей, восемь шашек, двадцать два пистолета, восемнадцать черкесских кинжалов и потрёпанное белое знамя с пятью красными крестами!
— Христианские символы, да… — виновато опустил взор батюшка. — Но это с маей родины, я там так давно не был. Забыл кагда даже, а до сих пор, как усну, Тифлис над Курой снится. Чачу пью, забыть чтобы, чтобы спать бэз снов, э…
— Приближаются, отец Григорий, — выглянув в другое окошечко, обеспокоенно доложил Моня. — Окружают, видать. Чё делать-то будем?
— Свой аул защищать, как мужчины, да!
Мы распределились по двое у двух окон: Моня с настоятелем нечистого храма слева, а мы со Шлёмой справа. У каждого по несколько стволов, каждый вооружён до зубовного скрежета, и будь меж нами шестирукая индусская богиня Кали, с высунутым до подбородка языком, — мы бы легко и её экипировали с ног до головы.
— Заряжай, э! — скомандовал отец Григорий, и все дружно взвели курки, обновляя порох на полках.
Грозная масса озабоченных горожан замерла широким полукругом, видимо до безобразия поражённая тем, что им вознамерились сопротивляться. Верховодил всем маленький бес-охранник в парадном мундирчике офицера-атаманца. Не успокоился парень. Бывает. Сейчас успокоим.