Карточные фокусы - Анатолий Карташкин

– Другие-то маги-чародеи зарубежными именами обзавелись – учуяли, что публика на иностранщину больно охоча. Тогда – если в жизни он Андрей Фролов, то объявляется Флорандом. Коль наречен был Василием Ларионовым, то в балагане он уж – Леони! А Осип Лев и вовсе – "король современной магии" Некельсон, вот ведь как, и не менее того. На всякого воробья довольно мякины. А Гордей Осипович – нет. Так и писал во всю афишу – Иванов. И народ – шел! Не гнушался. Хотя немного смельчаков таких из фокусников находилось – он да Селезнев, вот, пожалуй, и все. Селезнев, кстати, своеобразный мужик был, колоритнейший. Представь – в парчовом халате, в падающих рукавах, в шапочке-беретике пупырчатом, ни дать ни взять средневековый маг! Из веков Людовика там, директора всей Франции, или еще кого – и с окладистой бородой, будто купец! Ну противоречие – а он доволен. Да, Селезнев тоже публику привлекал. А вот сын Иванова, Гордея то есть Осиповича, Федор – тот сдался моде. Считал, что иллюзионировать способнее в обличье зарубежника. Короче, назвался он Теодором Гарда, а сталось это аж в 1904 году, вон когда!

– А вы? – спросил я. – Был у вас псевдоним?

– Почти нет, – качнул головой Логинов. – Поначалу не потребовалось – я и в кабаках и в кафешантанах к столикам выходил, в паузах между хорами, а потом меня знать стали, так что вроде и ни к чему. Да понял к тому времени: псевдоним стреноживает. Писаная торба к ученью глуха.

– Почему в кафе-шантанах? – не понял я. – Вы ж в балагане работали.

– То – по-первости, – улыбнулся Логинов, прихлебывая чай. – Они же в немного человек выступали, каждый на учете и на любого – по нескольку ролей. Меня в клоунады включали, а мне ихний крик-ор не по душе был. Ну, про штуки шутейные и вспоминать-то не хочется. А было ведь! Вбегаешь в уборную после одной роли, а через пять секунд – другая, должен быть готов. Хватаешь новый костюм с гвоздя, на плечи накидываешь и бегом назад. А по дороге смотришь – руки в рукава не лезут. Кто-то двумя-тремя стежками зашил рукава! Зрители смотрят, как путаешься, хохочут, а те, кто вместе с тобой на раусе, вообще за живот держатся, да еще словами подсекут: растолстел, мол, одежка мала оказалась. В другой раз подложили мне в карманы по блину навоза. Чувствую – фрак, вроде, тяжеловат стал, да в спешке не осознал, отнес это на счет карт, монет, шариков разных. Выскочил на раус, одной рукой газовый платок из-за шиворота махнул, тот взвился, а следом ему навоз вверх полетел – я его пальцами захватил и от фалды тотчас швырнул, в темп. Не среагировал на мягкость и текучесть. Публика, припоминаю, даже обиделась: "У нас в деревнях навозу и так полно, а тут его за деньги показывают – почему?". Зато наших клоуна с акробатом аж к стенке качнуло от хохота. Потому главное, мне еще и пеняли: "Иллюзионистам все можно: коровий помет кинул, и ничего. А мы попробуй выйди с такой нагрузкой – хозяин сразу головы оторвет". Хоть и не часто такое случалось, да все ж приятного мало. Главное, конечно, в другом – не любил я балаганной разгульности-разухабистости, не моя стезя.

– Потому и пришли в митрофановский кабак?

– Именно. Да только как пришел, так и ушел. Попросили.

– Вот это да!

– Как хочешь, а из-за женщины. Пела она в ихнем хоре – цену себе знала, держаться умела. Глаза очень красивые. Повлекло меня к ней, хотя всего второй-третий день на ангажементе. А она почти тамошней звездой считалась. И тут вдруг новичок взгляды начинает иметь. Грубых слов от нее не слышал – только улыбки да взгляды заманчивые. Меня изнутри кочегарит, однако мыслей дурных – ни-ни. Полное обожание. Дальше же выхожу в зал, затовариваю в руки колоду карт, оборачиваюсь, ищу столик подходящий да вдруг слышу:

– Эй, голубчик! Подойди-ка сюда, все равно здесь сшиваешься… А пригласи-ка сюда вон ту, из хора – слева. Вот тебе за труды. Давай, милок!

Меня как кипятком ошпарило. Попробовал отговориться:

– Что вы, ваше превосходительство, у нее и голосок-то не ахти. Потому с краю и стоит.

– От непонятливый! Голосок-то ее нам не надобен. Мы и сами, если потребуется споем за милую душу. Ты ее позови – поговорить о том, о сем, познакомиться. Она вон худенькая какая. Угостим. Держи еще подарочек. Иди, зови.

– А трюк-с? Загадка с картами?

– Потом-потом, дорогой. Делай, что сказано. А то рассержусь, да сам подойду. Да еще деньги у тебя отниму. Не доводи до греха, приглашай.

Отправился я за кулисы – хор уже откланялся и двинулся уходить. Бреду, а меня всего колотит. "Что ж, – думаю, – своими руками симпатию передавать буду?". Зашел за дверь, постоял, набрался храбрости, вышел – и прямо к столику.

– Нет, – говорю, – у артистов сейчас отдых, и велели не беспокоить. А если еще и мысли дурные, то пальтишко можете взять с раздевалки.

Тот побледнел, но молчит. Я развернулся – и к себе, в закуток с реквизитом. Какой тут карточный сеанс?! Вхожу в коридор, а она здесь же стоит, дымит папироской. Я ей все и рассказал – путаясь, конечно, запинаясь, да не докончил. Как она в меня молнией стрельнет!

– Ты, – говорит, – мне клиента отбил! Он, может, второй раз и не заглянет! Ах, ты…! А ну показывай, где он!

Я шторку откинул, а тот господин уже что-то метрдотелю строго выговаривает. В общем, в тот вечер все для меня и закончилось. Отказал мне хозяин. Больше я в то заведение – ни ногой. Пуганая ворона свинье не товарищ. Может, оно и к лучшему. Потому что дальше пошли кабаки почище, а затем уже и кафешантаны. Работал я хорошо, посетителям нравилось, да и с хозяевами я не конфликтовал.

Комментарий к рассказу Логинова. Один из самых первых русских кафе-шантанов, называвшийся "Салон де варьете", был открыт иллюзионистом Рудольфом Беккером в Москве на Большой Дмитровке в начале 90-х годов XIX века. Это увеселительное заведение, пользовавшееся необыкновенным успехом, соединяло в себе эстрадный театр и ресторан – посетители, сидевшие за столиками, во время ужина одновременно смотрели мюзик-холльную программу. Однако Беккер прогорел – исключительно по той причине, что вся полученная от ресторана прибыль уходила на гигантские гонорары выписанным из-за рубежа лучшим европейским артистам. "Салон де варьете" закрылся, но инициативу Беккера подхватили русские предприниматели – в Москве и Санкт-Петербурге стали открываться развлекательные заведения подобного рода. Многие из них носили зарубежные (преимущественно парижского толка) названия: «Фоли-Бержер», «Шато-де-Флер», «Париж», «Мон-плезир», «Альказар», «Орфеум», «Эрмитаж» и т. д., однако работали в них уже не иностранцы, а российские артисты (в том числе и Логинов), получавшие за выступления весьма небольшие суммы. Репертуар подобных кафе-шантанов был достаточно стереотипен – женские хоры (русские, венгерские и цыганские), шансонетные певицы и танцовщицы. В некоторых кафе-шантанах между певческими и танцевальными номерами публику так же, как и в кабаках, развлекали фокусники, демонстрировавшие карточные и другие чудеса прямо на столиках перед посетителями.

– Мне рассказывали, – произнес я, – что вас называли лучшим российским шанжировщиком?

– Было такое, – откликнулся Тимофей Данилович. – В 1910 году в Москве выступал знаменитейший манипулятор Александр Сяк. Однажды кто-то, кажется, Стауэр побывал у него, а потом сообщил, что Сяк предложил всем чародеям, что ни есть в России, собраться в ресторане «Ампир» – поговорить, обменяться опытом, пообщаться. Пришло, кажется, человек 15; из них половина – факиры, чревовещатели, клоуны. Состоялось несколько показов. Сяку сразу присвоили титул "король карт", мне – "лучший санжировщик". Да, я тогда здорово подменял карты. И не хвалился ни перед кем, что тоже важно. Действовал по народной мудрости: не говори «топ», молчание – золото.

– Не покажете искусство?

– Э, мил человек, ты, я смотрю, хваток. Прямо но пословице: правда хорошо, а в глаз – лучше. Правильно, конечно, чего ж. Ладно, попробую. Не обессудь, если что – картишками давно уже не баловался.

Логинов достал из ящичка колоду, с треском пролистнул ее и включился. Легкая раскидка колоды, два-три вскрывания, пара переворотов, врезка, снова переворот – карты метались в его руках, меняя масть прямо на глазах. Только что он показывал трефового короля, и вдруг, перевернувшись, на стал ложился король червей.

– Извольте-с, – приговаривал Логинов. – Может и не по-современному, так ведь свиному рылу в зубы не смотрят. А вот еще.

Бубновая двойка легко вытягивалась им из колоды, поднималась вверх и, щелкнув в пальцах, вдвигалась в развернутый веер уже в качестве двойки пик.

– Хорош приемчик? – ликовал Логинов. – Да-а, что там в энциклопедии-то прописано? Мал золотник, да костей не соберешь. Превращу-ка я эту двойку пик – в какую карту хочешь?

– В пикового туза! – произнеся.

– Эка заказал! – усмехнулся Тимофей Данилович. – Знаю – поперек батьки и кошке приятно. Только вот туза-то в моей колоде и нету – старая уже Авдотья, потерялся туз. Глянь-ка сам. Нету? Вот видишь – утратила куда-то Авдотья. Ай, нет-нет-нет! Не потерялся туз. Я ж его в руке держу. Вот он. Понял? Так-то, мил человек; не плюй в колодец: выскочит – не поймаешь.