Пария - Дэн Абнетт

Нищенствующий монах-побирушка в драных, висевших лохмотьями коричневых одеяниях ждал нас на нижней ступени лестницы. Я была рада видеть его. Я была рада видеть кого угодно, чье лицо не было закрыто белой тканью, спускавшейся с жуткого конуса, нахлобученного на голову. Пока мы спускались, у меня возникло чувство, что это — нисхождение в саму пустоту, что с освещенной лестницы мы сейчас попадем в холодную черноту межзвездного космоса.

Побирушка согнулся в поклоне, снял с шеи большой латунный ключ и вставил его в щель, которая сначала показалась мне всего лишь трещиной в скальной породе, но в действительности оказалась замочной скважиной, пробитой в заржавевшей железной плите. Ключ повернулся, в темноте открылся люк. Он открывался, словно механизм заводной игрушки, разделившись на четыре части; каждая четвертинка втянулась в угол открывающейся норы.

Изнутри лился теплый оранжевый свет.

Помещение, которое мы вошли, могло быть только медной комнатой, о которой упоминал Хоуди. Это была длинная подземная крипта или часовня со сводчатым потолком и стенами, сплошь обшитыми медью. Каждую поверхность украшали вытравленные на металле изображения и барельефы. С настенных бра свисали круглые светильники. Это помещение было читальней или своего рода библиотекой. Повсюду висели полки и шкафы, на которых покоились старинные книги и информационные планшеты, отгороженные от мира запертыми решетчатыми медными дверцами. Открытое пространство в центре помещения было занято множеством столов и конторок для чтения, все они были сделаны из латуни или чеканной меди. Позади нас, слева от входа, располагался огромный медный камин, совершенно пустой, который, казалось, совсем не соответствовал этому помещению. В дальнем конце часовни находился разбитый, полностью утративший первоначальный облик алтарь — возможно, некая знаменитая древняя реликвия, которую несли перед войском в крестовых походах, и наконец разместили здесь, в качестве предмета поклонения. Справа, рядом с дверным проемом, который, похоже, вел в пристройку или соседнюю часовню, виднелся ряд решетчатых дверей — они напоминали входы в кабинки-исповедальни, встроенные в стену.

Я огляделась.

— Медь и латунь — произнесла я вслух.

Хоуди бросил на меня быстрый взгляд.

— Это — приватная библиотека. Медная комната. Медь и латунь гораздо более инертны, чем серебро, золото или железо…

Он осекся. Похоже, он снова обдумывал, не сболтнул ли лишнего… хотя невозможно было сказать ничего определенного, глядя в его скрытое маской лицо.

Внезапно раздался шум: дробный стук и скрип работающего механизма, шипение пневматики и позвякивание металла о металл. То, что я приняла за большой камин, открылось изнутри. Это оказался механизм, проем, оснащенный автоматическими приводами. Огромный трон с сидящим на нем понтификом спустился сверху, влекомый сложными машинами, и проем открылся, впуская его. Он разошелся на створки с металлическим позвякиванием и шипением пневматических приводов; оконечность библиотеки превратилась в тронный зал, где понтифик Урба восседал на своем кресле, доставленном сверху, из базилики, силой этих замысловатых механизмов.

Священники преклонили колена. Хоуди взял меня за запястье и повел к трону. От швов там, где трон вошел в медный проем, поднимались струйки пара.

Сейчас, стоя рядом, я видела, что понтифик серьезно болен. Он выглядел старым и до нелепости тучным. Я подумала, что он вряд ли способен ходить без посторонней помощи. Его раздутое тело было запаковано в рясу и фелонь из пурпурного шелка, словно в мешок. Его голова качалась и кренилась, а рот был бессильно полуоткрыт. Казалось, он не в состоянии сфокусировать взгляд на одном объекте. Я обнаружила, что его золотая митра была прикручена к скальпу тонкой металлической проволокой, чтобы не свалиться, когда он мотал и тряс головой.

— Ваше Святейшество, — начал Хоуди.

Губы понтифика дрожали. От него несло церковным елеем, маслом для миропомазаний.

— Эти обстоятельства не заслуживают внимания, — произнес он ворчливым голосом, напоминающим неровное, прерывистое бульканье, исходившее из его груди, — это темное место, а в нем — две звезды, одна из них — звезда, а вторая — две птицы.

— Мы доставили эту ценность сюда, чтобы вы могли осмотреть ее, — произнес Хоуди.

— Мертвые солнца, — ответил понтифик, расфокусировано вращая глазами. — Я чую их запах.

— Она здесь, святой отец.

Понтифик булькнул горлом, в уголке его рта блестела слюна.

— У них жабры и перепонки на лапах, но они играют веселые танцы! — произнес понтифик. По его телу прошла дрожь, он хихикнул и повторил, словно про себя: — Веселые танцы.

Внезапно его лицо посерьезнело. Он повел взглядом и уставился на что-то позади нас, на что-то, чего здесь не было.

— В темноте, — прошептал он, — оттуда — сюда.

Он взглянул на Хоуди.

— Я видел, на что похожа темнота, когда включают свет, — продолжал он. Он протянул левую руку и стиснул руку Хоуди.

— Не говори им, что это был я, Клеман, — прошипел он. — Они все записывают. И свистят. Свистят. Как чайники. Фьюююююю! Когда солнце прячется за тучу, они скачут повсюду. Они думают, я их не вижу, а я вижу.

— Да, Ваше Святейшество, — заверил Хоуди.

— Фьююююю!

— Вас зовут Клеман? — спросила я.

Хоуди взглянул на меня.

— Нет, — коротко произнес он.

Мой голос наконец привлек внимание понтифика. Его голова тряслась, когда он старался повернуть ее, чтобы взглянуть на меня.

— Почему она выше мыши? — поинтересовался он сварливым и удивленным тоном.

— Это… на то воля Императора, — ответил Хоуди.

Понтифик кивнул.

— А… ну, хорошо, — произнес он, удовлетворенный этим ответом. — Хорошо. Она может быть ничем, или превратится в ничто? От нее идут круги, когда она падает в бассейн? Я… я ведь, вроде, еще что-то помнил, но забыл.

— Мы сделали несколько предварительных тестов, — произнес Хоуди. — И, как мы полагаем, она — темная душа. Особый фрагмент генома, возможно, созданный селекцией, но однозначно не искусственного происхождения. И не подделка. Король знает свое дело.

— Король, пароль, играет роль, — произнес понтифик, пуская слюни на свою шелковую фелонь.

— С вашего позволения, мы приступим к испытанию? — настойчиво спросил Хоуди.

— Розовые черви в сердце, которое старается не биться, чтобы никто не понял, какую мелодию оно выстукивает, — отозвался понтифик, с истерической суетливостью шлепая руками по подлокотникам трона. Каждое слово давалось ему с большим трудом — похоже, одновременно с разговором он пытался запеть.

— Исповедник, посредники здесь, — кашлянув, произнес один из священников.

Мы оглянулись. За решетчатыми деревянными дверцами в дальнем конце помещения зажегся свет и в кабинках за ними появились три фигуры — скорее всего, они вошли из соседнего помещения, которое находилось по ту сторону стены. Это были лишь неясные, гуманоидных очертаний, силуэты на фоне решеток; они видели нас, но мы не могли полностью рассмотреть их.

Вместе с тем, я была практически уверена, что они — не люди. Возможно, это была лишь игра света и теней — но они казались чересчур высокими.

Один из них заговорил. Из динамика, вмонтированного в решетчатую дверь, раздался голос — глубокий и холодный, словно океанская пучина.

— Выражаем недовольство, — произнес он. — Вы должны были начинать совет без нас.

— Динь-дон, — бормотал понтифик. — Дурачки-чки-чки…

Им все больше овладевало нервное возбуждение. Он хлопал в ладоши, его голова яростно тряслась. Похоже, он по-прежнему не мог сфокусировать взгляд на чем-то определенном. Внезапно я почувствовала вонь — кажется, он обделался. Два священника подошли, чтобы сделать укол ему в шею.

— Мы не начинали, — ответил Хоуди, поворачиваясь к решетчатым дверцам, — потому что собрались совсем недавно. Понтифик только что прибыл, и мы дали ему время, чтобы устроиться. И никакие дела не делались и не будут делаться без вашего присутствия.

— Эта мелкая самка — и есть та, кого мы вызвали для испытания? — его голос был даже ниже, чем первый, если такое вообще возможно.

— Она заслуживает вашего внимания, — заверил Хоуди.

— Нет, — возразил первый. — Она — не темная душа. Даже когда носит ограничитель — мы измерили и увидели это. Она — всего лишь «пустая». Ваш поставщик ввел вас в заблуждение.

— И его следовало бы наказать за это, — подхватил второй.

— Полагаю, ее по крайней мере стоит испытать, — заметил Хоуди.

— Ты заставляешь нас терять время, мы теряем терпение, — произнесла третья фигура за решетчатой дверью.

— Молоко! — неожиданно завопил понтифик. — Сотня тысяч серебряных глаз, и все смотрят вниз! Слово, которое значит «слово».