Шалости нечистой силы - Татьяна Светлова

— Прости.

— Да чего там… Знаешь, Кис, беречь свои нервы — это только их расшатывать. Вроде того, как держать все время ноги в тепле — только быстрее простужаться будешь. Лучше их холодной водичкой обливать… Так и нервы. Ничего страшного: что было, то было, и я не собираюсь играть с собой в прятки…

— Ты умница.

А вот он с собой — играет. Упорно до идиотизма играет в прятки со своей любовью к Александре, и конца этим пряткам не предвидится… Он никогда не отважится заговорить с ней о своей любви, — ему вовсе ни к чему отказ, приправленный какой-нибудь язвительной колкостью. Он, в отличие от умницы Александры, бережет свои нервы. Может, зря?

И вдруг, неожиданно для себя, не веря собственным ушам, Кис произнес: «Ты сказала этой девочке, что выбираешь из тех, кто тебя любит… Я не совсем понял, как это?»

Он ведь сам с собой договорился: никаких разговоров и намеков!

Болван, куда он лезет!

— Очень просто, Кис, — улыбнулась Александра. — Есть люди, которые любят. А есть люди, которые отвечают на любовь. Я принадлежу к последним.

— Не понял.

— Ну, некоторые как бы присматриваются, прицеливаются: кого любить?

И в случае, если кандидатура намечается, начинают брать ее в оборот, окучивать со всех сторон… Добиваться взаимности, одним словом. А другие замечают только тех, кто уже в глаза смотрит, кто уже в поклонниках ходит, а дальше решают, кто им больше по душе… То есть, одни любят, а другие отвечают на любовь.

— А… Тогда выходят, что эти, которые отвечают, они не любят сами, что ли?

— Ну почему! Любят. Просто вот есть два таких типа, каждый любит по-своему…

— Нет, погоди, — разгорячился Кис, — ты сказала: «выбирают»! Это как же? Как галстук?

— До чего ты несносный, Кисанов! Причем тут галстук? Выбирают…

— Вот-вот, как выбирают? Кто лучше? Кто богаче? Кто красивее? Кто больше любит? Когда есть отбор, то есть и принципы отбора! Любовь — она неразборчива и слепа, а выбор — вещь сознательная! Вот и объясни мне, неразумному, на каких принципах строится выбор! Может, тебе надо предоставить резюме с послужным списком и перечнем достоинств, как при приеме на работу?

Чтобы тебе проще было выбирать?

Кис так раскипятился, что до него не сразу дошел смысл ответа, когда, уже замирая в воздухе, в ушах еще звучали ее слова: "…Ну зачем же!

Достаточно сказать, что ты меня любишь…"

Он думал, что ослышался. Нет, он наверняка ослышался, он что-то недопонял!

Александра смотрела на него со своей обычной усмешкой: полные губы подрагивали, словно едва удерживались от смеха…

Кис только и сумел, что вскинуть брови, да так и замер с этими двумя вопросительными знаками на лбу. Александра встала, обогнула стол, подошла к Алексею сзади и опустила руки ему на плечи. Он не пошевелился, он не понимал, что она делает, зачем, почему; он не знал, как относится к ее невероятному, но очевидному происходящему, и как себя вести.

Александра спустила руки пониже, ему на грудь, причем правая въехала в расстегнутый ворот его рубашки (Кис галстуков терпеть не мог и носил только в случае крайней необходимости), и приникла прохладными пальцами к его коже.

Он заерзал. Он обожал эту руку, которая нахально устроилась на его груди, в кучерявой шерсти, он обмирал от этого прикосновения… Но он не понимал. Он не понимал!!!

Ее волосы коснулись его щеки, уже немного колючей к концу дня. И ее голос выдохнул ему в ухо: «Ты ведь влюблен в меня, правда же? Признайся!»

Шок был настолько сильным, что Алексей мгновенно выбрался из душного лабиринта мальчишеских комплексов. Кажется, Александра затевала какую-то игру.

Она, конечно, по-женски учуяла, что Кис не ровно дышит, это ясно… Но так же ясно, что он ей совсем не подходит. И никогда не сможет оказаться в роли ни ее любовника, ни ее возлюбленного. А раз так…

Он не согласен быть ни ее пажем, ни шутом!

— А зачем? — Поинтересовался он коротко и жестко.

Она растерялась. Видимо, ожидала другой реакции. Медленно отняла свои руки. Снова обогнула стол, но села не на прежнее место напротив Алексея, а слева от него, на край стола, опершись на одну руку.

— Но ведь это так, не правда ли? — наконец, спросила она, глядя на него серьезно, без своей обычной ироничной усмешки.

— Допустим. И что дальше?

— Допустим?!

Александра почувствовала, что разговор принимает какой-то иной оборот — явно не тот, который она предполагала.

Кис не ответил.

— Алексей! — требовательно произнесла она, — скажи мне! Я хочу услышать эти слова от тебя!

— Зачем ты меня мучаешь?

— Потому что я стерва. Ты же меня зачислил в стервы, вот я и стараюсь. Итак?

Молчание.

— Алеша!

— Ладно, — сдался Кис. — Я люблю тебя… Наверное, это именно так называется… Если не считать того, что в отличие от всех влюбленных в мире я стараюсь как можно меньше думать об этом.

— Спасибо, — удовлетворенно-нежно произнесла она. Глаза ее искрились от какой-то мысли.

— Ты что-то затеяла, Александра… Давай, колись, — мрачно отреагировал Кис.

— Я? — она сделала невинное лицо. — Господь с тобой, что я могла затеять? Я просто хотела узнать, так ли это, или мне показалось…

— Сашка! Не ври!

— Ты никогда не говорил об этом, — продолжала Александра, не обращая внимания на его восклицания, с тем же нежно-задумчивым видом, — потому что считал безнадежным делом…

Та-а-к… Неужто она сейчас скажет: а я на самом деле тоже люблю тебя, Алеша?

Ну нет, дудки. Этого не будет никогда. Потому что этого не может быть никогда. Не держите меня за идиота, ладно?

Александра вдруг проницательно посмотрела на него.

— Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты себя недооцениваешь, Алеша.

Допустим. Но все-таки — что же будет дальше? «А я на самом деле люблю тебя и брежу тобой по ночам, и не смею тебе признаться в этом, а ты, как назло, сам не заговариваешь?» Ага-ага, держи карман шире, этого не может быть, см. выше. А что же может быть?

Александра вглядывалась в его глаза и, казалось, считывает с них весь ход философской детективной мысли. По ее лицу мимолетно пробежала легкая тень. Александра помолчала, потом вдруг резко соскочила со стола и прошлась по комнате, поглядывая на Алексея. Кажется, она решила изменить тактику. Кис развернул свой стул, чтобы ее видеть. Он ждал.

— Хорошо, — вдруг решительно произнесла она. — Я буду с тобой откровенна. Это не очень по-женски, прямо скажем, — откровенничать — но…

Скажем, у меня местами мужские замашки. Так вот, буду с тобой откровенна.

Знаешь, что я думаю о любви? Что это миф. Люди любят творить мифы и предпочитают верить в них…

Александра вскинула глаза, пытаясь прочесть выражение Кисова лица, но оно оставалось непроницаемым, и Александра продолжала шагать, уже не глядя на него.

— Экзистенциалисты правы: человек одинок по определению. Никто в этом мире никому не нужен и не интересен сам по себе — так уж устроены люди.

Они корыстны, и потому любой интерес к другому, как бы он ни назывался — партнерство, дружба, любовь, — всегда чем-то мотивирован. Чем-то, что человек получает взамен. На примитивном уровне это материальный интерес, взаимные услуги, на более высоком — духовный взаимообмен, эмоциональный, энергетический… Но всегда обмен, всегда в обмен, всегда ты мне — я тебе!

Собственно, разница между типами взаимоотношений — вопрос сугубо эстетический.

Красивые отношения — не красивые, вот и все. Любовь — эстетична, меркантильный взаимообмен — не эстетичен. А суть та же.

Она снова посмотрела на Алексея и рассмеялась: очень уж озадаченный у него был вид.

— Ты не понял или ты не согласен?

— Продолжай, — буркнул детектив, все никак не догадываясь, к чему этот философский пассаж.

— А продолжать особенно нечего… Люди привыкли обманывать себя, твердя о возвышенности и чистоте любви. Но это всего лишь красивые фантики, в которые человеки предпочитают заворачивать свое говнецо. Тот, кто понимает суть людских отношений, кто не имеет привычки лгать себе, — тот не нуждается в фантиках. А мы с тобой, я думаю, относимся именно к этой категории. Ты согласен?

— Допустим, — осторожно ответил Кис. — И что из этого следует?

— Что следует? Ты еще не понял? Из этого следует вот что: зачем нам все эти побрякушки и погремушки, если мы с тобой понимаем друг друга и можем…

Она вдруг остановилась.

— Прости, это глупо, — пробормотала она куда-то в сторону.

— Что — глупо?

— Я… Не знаю… Вся эта философия… Это ни к чему.

Ей вдруг стало неловко торчать перед ним посреди комнаты, и она прошла к креслу, плюхнулась в него поперек, ноги на один валик, закинутая на руки голова — на другой. Блестящие волосы свесились вниз.

— Прости, я собиралась сказать какую-то глупость. Вернее, хотела пошутить, но неудачно.

Она приподняла голову, поймала его взгляд и попыталась улыбнуться.