Демосфера - Илья Новак

Зал наполняли похлюпывание и тяжелое дыхание чаши.

— Проф! — рявкнул Одома. — Это что такое?

— Какая-то б-биотехнология. — Старик медленно пошел вокруг, разглядывая устройство. — Не знакомо м-мне. Оно перерабатывает обычную в-воду во что-то…

— Во что? — Одома, шагнув к чаше, с опаской положил ладонь на теплый бок, ощутил движение огромных масс воды, бурление… От металлических ребер отходили короткие изогнутые стержни с винтовой нарезкой, концами погруженные в красные припухлости на шершавой шкуре. Ниже, окруженный каемкой набухшей плоти, торчал круглый вентиль. Труба с присосками крепилась зажимным кольцом полутораметрового диаметра, острые края которого ввинчивались в плоть чаши.

— В-видимо, раствор. Про-о… протеины какие-то, аминокислоты, жиры, углероды, белки… Питательная смесь. Может, тут использован физиологический про-о… процесс: оно питается водой, а по-о… после извергает ее, наполнив своими внутренними выделениями…

— Я не о том! Платформа приземлилась часов десять назад. И они успели все это настроить, протянуть трубы?

Старик пожал плечами:

— Н-ну да. А что в этом т-такого? Система у н-них и ра-а… раньше наверняка была, п-просто они ее переподключили…

Колесничий, выглядывавший в круглый проход позади чаши, сказал:

— Ты теперь осторожно, командир. Там… — Он замолчал.

— Что там?

— Сам посмотри.

Одома еще раз оглядел тяжело дышащую, булькающую кожистую биомашину, похожую на снабженный легкими конический желудок, внутри которого кипела непонятная реакция, и направился к Магадану.

Когда он перешагнул порог, куполообразный простор обрушился на него какофонией звуков, излился океаном чешуек, более плотных, чем раньше… Далекий свод был почти не виден в переплетении лиан, густых кронах и паутине, за площадками и лестницами, иногда покрытыми землей, из которой все это росло, иногда посверкивающими металлом. Многоярусные джунгли расползлись под куполом, не позволяя определить его истинную величину. Мшистый ковер скрывал широкие спирали переходов; подвешенные на тросах мостки и заросшие кустами лестницы под разными углами тянулись в растительную глушь. Поскрипывание ветвей перемежалось резкими криками птиц, порхавших в вышине, и шелестом бледно-зеленой листвы. Под куполом кипела жизнь: в густых миазмах что-то двигалось, иногда медленно, а иногда принималось яростно возиться, качая ветви.

— Это что такое… — начал Шунды, и тут вверху поднялась стрельба.

Что-то массивное, вцепившись в лиану, стремительно перемахнуло с одной площадки на другую, расположенную ниже. Тут же на едва различимом железном квадрате между лианами возникла другая фигура, казавшаяся отсюда крошечной. Частые вспышки озарили полумрак; существо внизу зарычало, попятившись, обрушилось с края площадки.

— По-о… — начал Раппопорт. — Полигон там у них. Одома не слушал: он смотрел уже не на купол, а в пространство впереди. Под сводом чешуек было меньше, только это и позволяло разглядеть джунгли, но ниже чешуйки сновали плотной стаей и видно было метров на десять-пятнадцать, не дальше. Со всех сторон от кольцевого коридора гладкий керамический пол тянулся под небольшим уклоном к далекому центру. Отходящая от чаши труба с присосками круто изгибалась вдоль стены, исчезая вместе с ней в стеклянистом тумане. Впереди плескалась вода, но пока что Шунды не видел ее.

Он обернулся. Дерекламисты стояли с автоматами на изготовку, Магадан расстегнул обе кобуры. Раппопорт набирал что-то на терминале, сосредоточенно глядя в небольшой экран.

— Проф! — позвал Одома.

— Туда… — Не поднимая головы, старик указал вперед. — К центру.

— Что это под куполом? Какого хера они тут теплицу устроили?

— Это не те-е… теплица. П-просто испытательный полигон. Са-а… самый первый, заброшенный.

— А кто там прыгает? — спросил Магадан. Раппопорт наконец оторвал взгляд от терминала.

— Ро-о… роботы, наверное. Киборги какие-нибудь. Искинам при-и… присылали обезьян, медведей, они их клонировали и сращивали с механическими частями. Это еще до то-о… того, как у н-них люди по-о… появились.

— Полиго-он, — протянул Шунды. — Ладно, идем. Отряд двинулся сквозь треск, шелест и птичье пенье, лившиеся сверху, будто из оркестровой ямы, подобно звукам сотни инструментов, которые настраивают музыканты перед выступлением. Шунды не шел, а будто плыл, бесшумно скользил сквозь свою галлюцинацию, завороженный ею: он попал в храм посреди джунглей, давно заброшенное каменное здание-исполин, поглощенное растительностью, где под высокими сводами поселились обезьяны, белки и попугаи; там зияли прорехи, теперь скрытые стволами и кронами — Одоме казалось, что вот-вот сквозь одну из них внутрь влетит облако, повиснет среди лиан и длинных искривленных ветвей, изойдет на пол дождем.

Он сбился с шага, растерянно оглядываясь: шесть фигур сзади, Магадан, потом проф, потом дерекламисты, двое держатся за конец сетки, она расширяется, как кошелка, в которой запутался большой бесцветный ком пластилина.

— Магадан, ты свободен, — сказал Шунды. — Можешь делать что хочешь. Понял?

— Что? — удивился колесничий. — Ты о чем, командир?

— Не командир! — рявкнул Шунды, вздохнул и произнес тише: — Можешь вернуться.

Магадан поглядел на него, неуверенно улыбаясь:

— Да не, командир… Идем дальше.

— Я собираюсь убить искинов, — сказал мальчишка. — И через средад… Ты не поймешь.

— Они наверняка в самом н-низу, — прошамкал старик. — Д-далеко.

— В самом низу! Слышишь, Магадан? До них еще… Мы не знаем, что там впереди. Ты можешь остаться здесь. Или уходи, или покарауль, пока мы не вернемся… Если вернемся.

Шунды видел, как колесничий забеспокоился, повел плечами. Он, хоть и был взрослым мужиком, вскоре после присоединения к группе Одомы словно отключил в себе узел, ответственный за важные поступки. Конечно, Магадан все еще принимал простейшие решения в алгоритме «да — нет», «убить — не убить», «идти влево — идти вправо», но все более серьезное он оставлял на усмотрение Одомы, и теперь, когда ему предложили сделать выбор, занервничал.

— Не, командир, идем, — решил Магадан. — Слышишь, а что это там впереди? Река, что ли?

Вон как плещется…

Трепещущие стеклянистые червяки заполняли пространство под куполом. Вскоре отряд остановился. Одома присел на корточки, разглядывая жидкость, текущую по широкому каналу. Противоположный берег не был виден.

— Проф!

Дрожащие пальцы старика ползали по сенсорам.

— Н-не кровь это, не кровь, — сказал он наконец. — Раствор такой… н-наверное, им здешние обитатели п-питаются…

Для крови эта жидкость и вправду была слишком густой и темной. Она текла по большому кольцу, справа налево, булькая, исходя бордовым паром.

— Так это из трубы выливается? — понял Магадан. — А, командир? Наверху вода собирается в воронку, от той домины с золотым куполом, потом через чашку проходит — и получается вот это…

— Оно горячее, — сказал Шунды и выпрямился. — И глубина, наверное… по шею мне. Не перейти, спечемся. Проф, а модуль через нее сможет перебраться, да?

— К-конечно. Это — так, плевое дело для н-него. Он для средада предназначен, что ему какой-то кипяток.

Магадан заметил:

— Но мы ж туда все не влезем.

— Значит, по очереди, — отрезал Шунды.

— Да как же?.. А управлять кто будет?

— Я буду. Двоих переправлю, вернусь, потом еще двоих. А что делать? Нам надо на ту сторону.

— М-можно иначе, — подал голос Раппопорт. — Сейчас, погодите… Вот, скоро оно по-о… появится.

— Кто появится?

— Н-не знаю. Кто-то, кто перевезет.

Магадан уставился на старика:

— Кто-то? Здесь что, кто-то живет?

Проф неопределенно показал вверх:

— Там в-ведь живут…

— Ты же сказал, там роботы.

— И тут роботы. Б-биороботы. Искины свою собственную т-технологию разработали. Ну и не только роботы, ко-о… конечно. Они обслуживают в-всю систему…

— Вон, вижу, — сказал один из солдат.

Все повернулись к каналу. Сквозь чешуйки и пар что-то приближалось, помигивая красным огоньком.

— Ух… — выдохнул Магадан, когда оно развернулось, ткнувшись в берег мягким бортом.

Робот напоминал безрукого и безногого кентавра. Вместо лошадиной части тянулась широкая палуба с низким, по колено, ограждением. Носовая фигура — вертикально расположенный торс, плечи и спина из металла, загнутого на боках, облегающего ребра до середины. Очерченные рядами винтов живот и грудь — мягкие, бледно-желтые, не разберешь, то ли кожа, то ли пластик; шея — короткая труба из подвижно закрепленных выпуклых колец, а голова уж точно пластмассовая, с навсегда застывшими чертами: мертвое мужское лицо, ровные губы и ровный нос, впалые щеки, треугольный подбородок, глаза — прорези в поверхности, сквозь которые блестят красные светодиоды.