Привкус горечи - Магдален Нэб

— Какая война? Кто командует?

— Ты целыми днями командуешь этими несчастными мальчишками, а потом приходишь домой и начинаешь...

— Несчастными мальчишками? Что ты имеешь в виду?

— Эти несчастные дети живут в казармах вдали от своих семей. И некоторые из них ненамного старше нашего Джованни. Не думаю, что ты прислушиваешься к их мнению больше, чем ты прислушиваешься к своим собственным детям.

— В армии к мнению солдат не прислушиваются!

— Тем более. Кофе будешь?

— Буду. А что ты хочешь сказать тем, что «война уже закончилась»?

— Я хочу сказать то, что Джованни уже сделал свой выбор. Он подал документы в технический колледж.

— Но это значит... — Теперь инспектор понял, что стоит на тонком льду, и благоразумие взяло вверх. — Он уже все решил в конце учебного года еще до того, как мы уехали в отпуск.

Инспектор постарался, чтобы его высказывание прозвучало как что-то среднее между вопросом и утверждением. На тот случай, если Тереза скажет ему что-то в ответ. И она сказала. На инспектора обрушилась красноречивая и обличительная тирада.

Инспектор расстроился. Он сам закончил обучение в школе в четырнадцать лет и мечтал, чтобы его сыновья прошли полный курс средней школы. Последнее, что он слышал или, быть может, вообразил себе, это что Джованни собирался в дальнейшем получить высшее образование. Тогда эта новость доставила ему огромное удовлетворение.

— Он тогда сказал, что он уверен.

— Значит, он передумал. В его возрасте...

— Нет, он не передумал. Это Тото его отговорил. Это он так для себя дорожку протаптывает! Во всем виноват этот проклятый компьютер!

— Ты единственный, кто хочет, чтобы Джованни стал карабинером.

— И что в этом плохого?

— В наши дни, Салва, молодежи нужны современные навыки. Наверняка у себя в участке только ты не умеешь пользоваться компьютером.

— Нет, не только я. Лоренцини моложе меня на пятнадцать лет, а тоже не умеет. — Лоренцини был бы удивлен, услышав это, но Тереза не знала правды, поэтому инспектор, как обычно, обратился за помощью к своему давнему союзнику. — К тому же Тото будет достаточно трудно проходить военную службу, а тем более стать профессиональным военным, и то обстоятельство, что он не поступит в хороший колледж, ничем нельзя будет оправдать, даже если он уже умеет печатать на компьютере отчеты об ограблениях.

— Технический колледж — это хороший колледж, и Тото хочет заниматься программированием. Я говорила тебе.

— Что это такое?.. Нет, не говори мне! Я больше не хочу об этом слышать!

Сердце бешено колотилось. Его гулкий стук отзывался в голове инспектора. Тереза встала из-за стола на кухне, где они пили кофе.

— Куда ты?

Она подошла к нему и притянула к себе его голову.

— Да что с тобой такое, Салва? Чем ты так расстроен?

— Я не знаю, — ответил он, пытаясь сглотнуть частые удары сердца, от которых трудно было дышать. — Я не знаю, что со мной, и я не знаю, как ты меня терпишь. От меня нет никакого толка. Я должен был помочь тебе с этим еще несколько недель назад, а не теперь. Теперь слишком поздно. Я слишком медленно все делаю. Моя мать всегда это повторяла, и она была права.

— Не говори так.

— Почему нет? Ты же всегда так говоришь.

— Ну и что. Значит, у тебя нет необходимости это повторять, правильно? — Она обняла его голову и заглянула в его большие печальные глаза. — Ну, что такое, Салва? Дело ведь не только в колледжах. Тебя еще что-то очень сильно расстроило, да?

— Только то, что я ужасный тугодум. Какая еще беда свалится на мою голову из-за того, что я не прислушиваюсь к людям...

Когда Тереза обнимала его и он чувствовал вибрацию ее голоса, все было хорошо. Все остальное время у него в животе сидела огромная холодная жаба, и он не мог избавиться от мрачных предчувствий.

Однако дни пролетали, и ничего не происходило. Инспектор с особым вниманием выслушивал обычных людей со всеми их обычными проблемами. Некоторые из них были буквально захвачены врасплох тем интересом, который вызывали у инспектора все их потерянные паспорта, угнанные скутеры, разбитые окна машин.

— Вы абсолютно уверены, что это не связано с более серьезным преступлением или более крупным ограблением?

— Да-да...

С наступлением августа начался первый массовый отъезд из города. В вечерних новостях показывали километровые очереди на паромы до Эльбы, Сардинии, Сицилии. В местных новостях сообщили о кончине от инсульта сэра Кристофера Роутсли.

— Сэр Кристофер долгое время был тяжело болен, — нараспев произнес диктор.

Бедняга. Во всяком случае, если на вилле сейчас все же произойдет крупное ограбление, сэр Кристофер уже не будет из-за этого страдать. Одной проблемой меньше.

Температура в городе поднялась до отметки сорок градусов. В самом жарком месте, в аэропорту, до сорока двух градусов.

Газеты и телевидение все чаще призывали избегать открытого солнца в середине дня. Датчики загазованности воздуха на улицах почти ежедневно предупреждали о превышении допустимого уровня, и население стало покидать жилые районы города. На севере и юге страны бушевали грозы, но Флоренция пребывала в безветренном оцепенении, поджаривая туристов жгучими лучами солнца, от чего те быстрее уставали, перегревались и чаще теряли свои фотоаппараты и ручные сумочки. Участок инспектора был переполнен каждый день.

Наконец после нескольких ложных обещаний разразилась первая августовская гроза, погрузившая город после полудня во тьму и омывшая его дождевыми потоками. В розовом свете заката терракотовая черепица крыш блистала бусинами дождя, белый мрамор с зелеными прожилками сиял чистотой, позолота сверкала и переливалась.

Как обычно, на побережье погода не изменилась. В новостях показывали пляжи, битком набитые отдыхающими, между которыми визжали дети и лавировали продавцы с газированными напитками, криками рекламируя свой товар. Репортер склонился к стройной девушке, лежавшей между другими телами, обильно намазанной солнцезащитным кремом и уже красиво загоревшей.

— Сейчас люди стараются брать отпуск в июне или сентябре. Что вы об этом думаете?

— Вы что, шутите? В августе остаться в городе? Да я умру от жары!

— Но здесь тоже очень жарко.

— Если мне станет слишком жарко, я прыгну в воду.

В следующем кадре блеснуло море, где людей было не меньше, чем на берегу.

Наутро после этого репортажа, заставившего инспектора и его жену порадоваться, что они не сидят сейчас на этом пляже, в прохладном кабинете инспектора зазвонил телефон. На часах было семь тридцать.

— Гварначча? Это ты?

— Говорите. Кто...

— Не знаю, вспомнишь ли ты меня. Антонио Броджо. Мы учились вместе в сержантской школе.

— Не думаю...

— Да, все равно. Давно дело было, я в отставке уже больше десяти лет. Уволился после смерти отца. Стал управлять его похоронным бюро.

— А! Броджо, да. Теперь я вспомнил. Должно быть, это было... даже не знаю сколько лет назад.

— Слишком давно, не думай об этом. Слушай, я звоню тебе по делу. Я бы не стал тебе звонить, чтобы просто потрепать языком.

— По делу? Нет, послушай...

— Нет, нет и еще раз нет! Это совсем не то, что ты подумал. — Всем было известно, что похоронные бюро дают взятки полицейским и медсестрам в больничных палатах за сведения, способствующие процветанию их бизнеса. — Нет, мне нужен лишь твой совет. То есть проблема у меня нелепая. Я подумал, что вряд ли могу с этим делом позвонить в службу спасения. Поскольку мы знаем друг друга, может, ты подскажешь мне, куда я должен обратиться. Дело в том, что у меня тут тело, которое я не могу похоронить.

— Почему не можешь? Прокурор сказал мне...

— Кто-то другой вполне мог бы это сделать, ни о чем не задумываясь, но я десять лет отслужил карабинером, так что никому не удастся обвести меня вокруг пальца. Понимаешь, о чем я?

— Я... Нет.

— Нужно провести вскрытие.

Инспектор знал, что прокурор вчера распорядился похоронить тело Сары Хирш, и на долю секунды у него свело живот от мысли, что он так и не прочитал вторую часть отчета о результатах вскрытия. Кажется, именно прокурор сказал, что в этом нет необходимости? В любом случае...

— Алло, ты меня слышишь?

— Да, да. Я слышу. — Инспектор взял себя в руки. — Вскрытие уже проводили. У меня здесь в папке копия заключения. К тому же ты сам видишь, что...

— Я вижу сломанное левое плечо и четыре сломанных пальца на левой руке, вот что я вижу.

— Плечо?.. Нет-нет, я не думаю... Если хочешь, я могу прочитать тебе...

— Гварначча, я знаю свою работу и могу судить о причинах смерти независимо от того, проводилось вскрытие или нет. Значит, здесь сломана левая рука. Так. И еще я вижу рану сзади на голове. И прежде чем ты скажешь мне, что эта рана появилась при ударе тела о землю в момент смерти...