Мечта цвета фламинго - Светлана Демидова

Нина дрожащей рукой поправила волосы и бросила ему:

– Да мне-то что за дело до этого?

– Даже если и нет дела, я все равно хочу, чтобы вы об этом знали.

Нина поняла, что ничего не может рассмотреть на экране, выключила микроскоп и встала перед Виктором.

– Лучше бы вы женились на ней, Виктор Иваныч, раз уж так получилось, – сказала она и сама удивилась тому, что говорит. Ей ведь и в самом деле нет до этого никакого дела.

– Что получилось? – вскинулся Лактионов. – Ничего у меня с ней не получалось и получиться не может, и вы знаете почему!

– Ну как же… А Танюшка?

– Она и вам навешала лапшу на уши! – Лактионов уже кричал на всю комнату. – Фаина сочинила эту историю с моим отцовством и, похоже, сама уверовала в нее! Она всем рассказывает про нашу поездку на море, только не учитывает, что я-то помню, что мы ездили в разные места: она куда-то в Крым, а я – на Кавказ! Я, знаете, на расстоянии не умею!

– При чем тут Крым и Кавказ? – почему-то не могла остановиться Нина. – Для этого дела совсем не обязательно куда-то ездить…

– Вы мне не верите, Нина? – Лицо Лактионова исказилось такой мукой, что ей опять захотелось заплакать.

– Я верю… Только… Фаина вас любит…

– А я…

Возможно, ведущий инженер Лактионов сказал бы сейчас самые главные слова в своей жизни, но кодовый замок на дверях щелкнул, и в приборную зашла Голощекина.

– Ой, я, кажется, не вовремя, – проговорила она, пряча сладко-улыбающиеся и все понимающие глаза. – Вы, наверно, не все успели выяснить на юбилее! Я, пожалуй, подожду в комнате обработки результатов.

– Не стоит беспокоиться, Галина Андреевна, – с трудом справилась с собой Нина. – Вы, как нельзя, вовремя! Микроскоп в полном вашем распоряжении. – Она собрала раскатившиеся по столу образцы и молча вышла из комнаты.

Голощекина, вместо того, чтобы садиться за микроскоп, остановилась перед Виктором и наставительно произнесла:

– Я бы на вашем месте без лишних слов сделала ей предложение!

– А я бы на вашем месте помолчал, потому что, если вы скажете еще хоть одно слово по делу, которое вас абсолютно не касается, я убью вас, Галина Андреевна! Честное слово! – Ведущий инженер Лактионов впервые за много лет смело посмотрел Голощекиной в глаза, и она поняла, что он непременно убьет ее, если вдруг почувствует в том острую необходимость.

Нине неприятны были все сотрудники: небритый взъерошенный Юра, поссорившийся все-таки после юбилея со своей Людмилой и потому неестественно веселый; Валентина с Сергеем Игоревичем, тихо обсуждавшие у окна свою дальнейшую судьбу; злющая обиженная Фаина; Виктор с зеленым лицом и сумасшедшими глазами, приторная Голощекина, от которой вообще можно было ждать чего угодно. Когда все сотрудники в конце концов разошлись по своим производственным делам и в комнате обработки результатов остались только Нина с Голощекиной, Галина сказала:

– Ниночка, мне кажется, что вам стоит приголубить Виктора, а то он прямо на людей кидается! Представляете, сказал сегодня, что убьет меня!

– Он пошутил, – промямлила Нина.

– Какие уж тут шутки! Если бы я не уважала всей душой Виктора Иваныча, то не стерпела бы такого оскорбления. Но я человек добродушный, а потому готова простить влюбленному человеку его вполне объяснимую несдержанность.

Нина сочла за лучшее промолчать. Голощекину это, конечно, не удовлетворило, и она продолжила:

– Я, конечно, вижу, Нина Николаевна, что у вас есть поклонник посерьезнее нашего Виктора, – и она многозначительно кивнула на кольцо, сверкающее бриллиантовой крошкой, – но мне кажется, вы могли бы уделить несчастному некоторую долю вашего внимания.

Нина чувствовала, что Галина жаждет поговорить с ней за жизнь и за любовь, и раздумывала, как бы поинтеллигентнее заткнуть ее слащавый рот.

– Мне сейчас не до этого, Галина Андреевна, – только и нашла что сказать Нина.

Данный ход оказался неверным, потому что таким образом обозначилась тема, которую Голощекиной хотелось обсуждать гораздо больше, чем любовь ведущего инженера Лактионова.

– Я вас очень понимаю, Ниночка, – тут же перевела стрелки Галина. – Вам сейчас нужно думать о себе. Вся центральная лаборатория гудит о том, что вас сокращают. Секретарша Леночка мне под большим секретом сказала, что уже видела подготовленные на вас документы, представляете!

Нина удивилась, что не почувствовала при этом сообщении ничего. Сократят так сократят. Ей и самой уже невыносимо тут работать. Одни глаза Виктора чего стоят! Она посмотрела на тарасовское кольцо. Как оно глупо выглядит на ее доярочьей руке, да еще рядом с замасленными стальными образцами от развалившегося в цехе прямо при изготовлении патрубка. Она решительно стащила его с пальца и сунула обратно в сумочку. Это, конечно же, не укрылось от всевидящего ока Голощекиной.

– Я тоже считаю, Ниночка, что таким украшениям не место на заводе, – тоном классной руководительницы заявила она, и Нина почувствовала солидарность с Лактионовым, который сегодня уже намеревался убить Галину Андреевну. А неутомимая Голощекина между тем продолжала развивать свои мысли дальше: – Я рада, что вы нашли такого богатого поклонника, потому что сами знаете, как всегда вами восхищаюсь. Вы этого достойны, Ниночка! Нам будет вас так не хватать! – она притворно и протяжно вздохнула. – Я не скрою, что говорила о вас даже со своим Львом Егорычем и просила, чтобы он вмешался и посодействовал! Он со своей стороны обещал, что сделает все возможное, чтобы оставить талантливого инженера Муромцеву в лаборатории! Представляете, он так и сказал – талантливого инженера! То есть, исходя из этого его замечания, можно сделать вывод, что руководство «Петростали» знает вас с самой лучшей стороны, и, наверно, ваше сокращение – чистой воды недоразумение, которое Лев Егорыч, скорее всего, уладит!

Нина поняла, что сейчас запустит в Голощекину тяжелым справочником по фрактографии, и решила уйти от греха подальше. Она вылетела в распахнутую по причине невероятной жары дверь лаборатории и в изнеможении прислонилась спиной к стене коридора, отделанной пластиком. Она слышала, как Галина двинула стулом, а потом принялась набирать номер на телефонном аппарате.

– Левушка! – заворковала Голощекина. Когда она говорила с мужем, даже если перед этим, к примеру, по-базарному ругалась с Морозовым, ее голос мгновенно преображался: делался нежным, бархатистым, невинным и чистым, как слеза ребенка. Галина Андреевна свято блюла благополучие своей семьи, только в нее одну верила и лишь одну ее охраняла от всяких посягательств и дурных влияний из вне. – Я больше так не могу, милый! Ты должен мне помочь! Если меня сократят, я просто умру.