Мне тебя надо - Анна Бабяшкина

Странно, но меня почему-то не задел этот «щенок». Я не бросился снова в драку.

— Ну так расскажи. — Я тоже начал исследовать собственную челюсть. — Расскажи, как это — бросить своего сына и продолжать радоваться жизни. Расскажи мне, какой ты герой. Ты же думаешь, что ты герой? Супермен? Молодец?

— Пойдем в дом, — сказал папа, поднимаясь.

Мы вошли в дом. Он дал мне полотенце. Я умылся. Он тоже. Мы рассматривали друг друга. Но уже не как противники. А как люди, смотрящиеся в зеркало. Отец заварил кофе. В железной кружке. Мне сделалось тошно от того, как он это делал. Точно так же, как я. Так же прихватывал ее полотенцем за ручку и хватался за ухо, обжегши пальцы. Так же вначале пробовал свежесваренный кофе одной лишь верхней губой и закатывал глаза, чтобы оценить вкус. На этот раз мне действительно хотелось его убить, как свою дурную копию. Но при этом хотелось еще немного посмотреть на себя со стороны.

— Значит, тебе сейчас отчаянно плохо. Хуже, чем когда бы то ни было, — наконец сказал отец, бросая в кофе сахар.

— Откуда ты знаешь?

— Иначе бы ты не пришел.

— Откуда ты знаешь?

— Ты же мой сын. Я бы не пришел иначе.

Я молчал. Это было правдой. Мне хотелось спросить у него, думал ли он обо мне хоть иногда. А еще, почему ему было меня не надо. Почему он совсем не интересовался мной. Есть ли у него другие дети. Вместо этого я спросил:

— Ездишь на джипе, а кофе завариваешь в железной кружке? Все потратил на тачку, на турку уже не хватило?

— При моей работе джип — производственная необходимость. К кладбищам отвратительные дороги.

— Ты похоронный агент?

— Да. Ритуальные услуги.

— Ты любишь свою работу?

— По крайней мере, она дает кусок хлеба и лишает иллюзий.

— Например? От каких иллюзий избавился ты?

— От многих. Например, люди думают, что когда они рожают ребенка, то производят на свет существо, которое будет безусловно любить их всю жизнь. Это не так. — Папа пристально, не мигая, смотрел на меня. — На самом деле дети — это те, кто будут тебя ненавидеть до самой смерти. До самой твоей смерти. Ты ненавидишь меня?

— Да, — честно признался я.

— Что и требовалось доказать.

— Если бы ты был другим, я бы любил тебя.

— Каким бы я ни был, ты бы ненавидел меня так же, как сейчас. И точно так же чувствовал бы себя недолюбленным и обиженным. Все выставляют себя жертвами собственного детства. Все, даже те, ради кого родители расшибались в лепешку. Отвратительно.

— Что, дети так редко приходят на похороны собственных родителей?

— Нет, конечно же они приходят. Они не упускают случая нажраться на поминках и начать жаловаться на свое несчастное детство. Какими бы ни были родители, у детей всегда есть к ним претензии. «Зачем мама позволила мне выйти замуж в восемнадцать лет? Почему она не отговорила меня?» Или наоборот: «Родители не дали мне выйти замуж за первую любовь и испортили мне всю жизнь». «Родители своими завышенными ожиданиями сделали из меня невротика». И наоборот: «Родители никогда в меня не верили». Дети всегда смертельно обижены. Они обижаются на родителей за то, что те развелись. Или не развелись. За то, что те диктовали им, как жить. И за то, что не лезли в их жизнь. За то, что не оставили им богатого наследства. Или за то, что откупались от них дорогими подарками. Так что можешь спокойно продолжать думать обо мне все, что тебе угодно. В конце концов с чего бы тебе быть исключением?

— Папа, ты, конечно, круто оправдываешься. Но это не работает: другие родители хотя бы попытались. Они хотя бы что-то делали…

— Хорошо, хорошо, можешь не продолжать, — перебил меня отец. — Я прекрасно понимаю: ты думаешь, что за мной должок. Я должен что-то для тебя сделать. Раз ты сюда пришел, тебе что-то надо от меня. Деньги? Убежище? С кем проблемы? С военкоматом? Милицией? Бандитами? Я попытаюсь решить. Говори прямо, что надо.

— Ничего. Мне просто хотелось чувствовать, что папа есть и папа любит. Но сейчас мне и этого от тебя не нужно.

— Как скажешь. Но ты можешь меня о чем-нибудь попросить. Я скопил немного денег. Могу их тебе дать. Если нужно, я мог бы даже кого-нибудь закопать. У меня есть такая возможность. Надо?

— Не надо.

Мы молча допили кофе. Я осматривал комнату. У зеркала стояли помады, духи. Папа жил с женщиной. У стены на полу выстроились миски с кормом для животных. Очевидно, он держал кошку или маленькую собаку. В углу лежали гантели. Фотографий не было.

— Ты еще придешь? — спросил папа, и я понял, что мне пора уходить.

— Я не знаю, — ответил я.

— Приходи.

Я вышел на улицу и долго шел, прежде чем смог поймать машину до гостиницы. Теперь у меня был отец. Теперь он на самом деле был. Просто у нас с ним неоднозначные отношения. Странно, но это что-то меняло.

Было еще не поздно, когда я вернулся в гостиницу. Что-то около одиннадцати вечера. Хотя мне казалось, что прошли сутки. Я залез в душ. Приготовил вату и йод, чтобы обработать ссадины сразу после того, как вымоюсь. Я аккуратно смывал пену с тела и не переставал думать об отце. Я видел его. Разговаривал с ним. Даже дрался с ним. Но я так и не понял, что же это за человек. Я нисколько не разгадал его. И сейчас, прокручивая в голове нашу встречу, я старался вспомнить какие-то детали, которые сразу упустил и которые мне бы его объяснили. Я понял, что он не круче меня. Но я затруднялся оценить, мощнее ли я его. Я думал о том, когда пойду к нему снова.

В дверь постучали. Я открыл. В номер вошел Гена. Он внимательно меня осматривал.

— Кто тебя так? — спросил Гена.

— Папа. Я подрался с папой.

— Так ты действительно ходил к Папе? Я не поверил, когда мне сказали. — В голосе Гены смешивались ужас и восхищение.

— Да. Мне давно стоило это сделать. Я так долго думал об этом, готовился, а в итоге все получилось как-то «вдруг». Но так даже лучше.

— Что сказал тебе Папа?

— Он сказал, что все дети отвратительно неблагодарны и требуют от своих родителей, как будто те — боги. А родители — они не боги. Они люди. К тому же слабые. А еще папа предложил закопать тебя, — рассмеялся я. — Но я пока отказался.

Я видел, как бледнеет Генкина морда, и уже понимал, что происходит. Что он имеет в виду не моего отца, а Папу. Но я не мог остановиться и продолжал говорить. Очень уж мне нравился эффект, который производили мои слова. Особенно радовало, что я говорил правду. Я же не врал.

Наверное, это была не совсем честная победа. Но я ее заслужил. В следующие два дня на заводе случилось чудо массового выздоровления всех бюллетенящих менеджеров. Люди срочно вернулись из отпусков и энергично начали делиться со мной информацией. Гена, понятно, вскоре узнал, что я встречался не с тем папой. Но идти на попятную уже не мог. Он сдался. Смирился с неизбежным. В среду и четверг я раздал задания менеджерам, объяснил, что от них требуется. В ночь на пятницу, вполне удовлетворенный собой, я улетел в Москву. На пятницу было назначено собрание акционеров.