Мой муж – чудовище - Даниэль Брэйн

Лорд Вейтворт кивнул. Желание посетить храм – обычное, правильное. Там все слезы останутся скрытыми от чужих глаз и все тревоги разделятся с теми, кто ласкает взором заблудший мир.

– Непременно, миледи. Отец Джордж – хороший человек.

К нему кинулась за спасением Юфимия, хотела добавить я, но я и так сказала уже слишком много. Лорд Вейтворт и доктор ждали, пока я уйду, и я не стала испытывать их терпение.

Навстречу мне бежала запыхавшаяся Джеральдина.

– Его милость занят? – выдохнула она. – Миледи, ох, и доктор, если там доктор, он нужен, скорее, очень!

Глава двадцать четвертая

Никто не кричал – скверный знак. Впрочем, кричать было некому, разве что мне. Джеральдина скрылась в кабинете, закрыв плотно дверь, и хотя она спешила за помощью, никто не показывался. Минуту, другую…

Потом выскочил доктор, пробежал мимо, взъерошенный и встревоженный. Лорд Вейтворт тоже вышел, остановился рядом со мной.

– Вернитесь к себе, миледи. Прошу, это важно. Джеральдина побудет с вами.

Еще несколько дней назад я не раздумывая исполнила бы все. Нынче мной владело упрямство, новое, незнакомое чувство, с которым я не знала, как справиться, – как не знала, как справиться со всем остальным.

Раньше мне было проще, все подчинялось правилам и традициям, и не нужно было ловить себя, блуждающую впотьмах. Стоило лишь вспомнить, как надлежит поступить, чтобы не быть осужденной – в лицо или за глаза.

– Я имею право знать все, что здесь происходит, милорд. Это касается вас, а долг жены – быть рядом с мужем, – вырвалось у меня.

– Вот как, – пробормотал лорд Вейтворт не то с усмешкой, не то с удивлением. – «Следует ли он тропой добра или зла, следует и она за ним, и принимает на себя он грехи свои и ее»?

– Заповеди, песнь сто третья, – кивнула я. – Помните продолжение? «Принимает и она на себя его грехи, и перед Ясными держат ответ не за грехи, но за любовь свою».

Заповеди, Откровения Ясных, священные песнопения. В них изложена вся мудрость божеств, к чему еще что-то придумывать, где хоть в одной из песней сказано то, что я должна быть удобной и беспрекословной, но цитата священной песни получилась признанием.

Очень некстати, но лорд Вейтворт не понял или не стал заострять внимание, или его поразило, что я хочу поговорить со священником только сейчас, когда давно бы пора. И не я первая вспомнила Заповеди.

– Филипп вернулся, он ранен, но это был зверь, миледи. Думаю, браконьеры все-таки подняли шатуна. Вернитесь к себе, прошу вас.

Джеральдина терпеливо ждала, я стояла в коридоре, глядя в окно – скоро опустятся сумерки, а потом придет ночь, и, возможно, в словах моего мужа был намек на то, что эта ночь принесет нам нечто, что один из нас ждал. Пусть это была я, но из книг я отлично знала, что может женщина сотворить… Приличествует леди провоцировать мужчину на близость? Мыслимо ли, чтобы я сказала о том, что чувствую? Нет и нет, и не так я еще позабыла себя, чтобы осмелиться это исполнить, но представлять себе это мне не мог запретить никто в целом мире.

Я сочла греховные мысли приятными, назвала желания небезнадежными, осознанно допустила, что поведу себя как падшая женщина. Больше того, я решила, что не скажу об этом священнику, ни к чему ему об этом знать. Покаяние ни к чему, Тьма небрежно поманила меня, и мне в ее мраке понравилось.

Леди Кэтрин Вейтворт скончалась, и надо сознаться, и я не испытывала ни капли скорби.

– Я приготовлю вам ванну, миледи, доктор сказал, что вы были на улице легко одетая. Стоит погреться и выпить отваров.

Я собиралась возразить, что меня ждут кухня, Томас и Джаспер, и Алоиз, как мне показалось, охотно сдаст свои рубежи и присоединится, но Тьма хохотала вдали, подсказывая, что делать.

– Да, приготовь.

Я подождала, пока Джеральдина скроется в ванной комнате. Я уже успела заметить, что там стоит одно из новейших изобретений – я видела такое в покоях настоятельницы убежища Ясных созданий, герцогини и доброй знакомой моей мачехи. Летом – вода, а зимой – снег наполняли огромные баки на крыше, и палящее солнце или печные трубы согревали их. Я спросила – как же непритязательность прячущихся и презрение к благам мирским, и мне, конечно, мачеха едва не влепила пощечину, а настоятельница перехватила ее руку и объяснила, что Ясные и только они дают разуму человека волю и все, что на благо душе и телу, исходит от них… Я мало что поняла тогда, кроме того, что нет ничего в этом дурного, и дело вовсе не в том, что настоятельница богата, как сам король, и скрывается от лишнего внимания в этих стенах…

Так что Джеральдина должна была провозиться долго. Когда она загремела печной заслонкой, я выскользнула в коридор.

Подслушивать – низко, мерзко, недостойно леди, но вместе с тем – простой и изящный способ узнать то, что кто-то пытается скрыть. Не зная, что ты так близко, никто не лжет никому о тебе, не это ли нужно?

Я так услышала, что мой муж боится меня…

Я пробежала до конца коридора, где располагались комнаты слуг. Одна дверь была приоткрыта, и я заглянула туда, напомнив себе, что в моем доме нет для меня запретных мест.

– Тс-с! – Томас не удивился, но подал мне знак, чтобы я молчала, а затем припал ухом к стеклянной посудине, приставив ее к стене.

– Что ты делаешь? – изумилась я.

Томас мне не ответил. Он был весь внимание – настолько, что я пожалела, что больше такой посудины в комнате нет… Но я ведь была здесь хозяйкой?

– Пусти меня, – приказала я, понимая, что он не посмеет перечить. Томас и в самом деле отдал мне посудину, и я приникла к ней так же, как только что делал он.

Но, к моему величайшему огорчению, я ничего не услышала толком.

– Тут нужен навык, ваша милость, – прошептал Томас. – А мы часто подслушивали постояльцев.

Я разочарованно кивнула. Да, когда мы останавливались в постоялых дворах, мачеха постоянно предупреждала – у стен есть уши. Все, кто работал в таких местах, были осведомителями полиции, от хозяев до мальчиков на побегушках. Томас подмигнул мне, забрал посудину и принялся слушать.

– Это зверь какой-то, – быстро и очень тихо поведал он. – Доктор так говорит. Рана серьезная, но не глубокая, однако Филипп не разрешает ее осмотреть. Ему плохо.

– Он умирает? – спросила я,