Мальтийский крест - Олег Борушко

"Святой Иоанн", тяжело развернувшись к неприятелю левым бортом, оказался во главе ломаного треугольника русских кораблей, замешкавшихся под внезапно стихшим ветром в своем устремлении назад, к Кронштадту.

Джулио, выскочив из рубки на мостик, краем глаза заметил, как Нассау-Зиген на трехдечном "Святом Николае" заложил обратный маневр и разворачивается к бою.

– А шо Нассау-Зиген? – кричал снизу Затулыйвитэр. – Молоток, хоть и Зиген! Дадим щас шведам по мордасам!

Джулио схватил рупор. Спохватившись, передал рупор Бородулину.

– Подпустим ближе, – сказал он. – Карронады готовы? С двух палуб…

Носовые канониры, замерев у орудий, повернули лицо к мостику. Бородулин склонился с рупором к раструбу силофона – дать команду на обе палубы одновременно.

Со стороны шведов поднялся легкий ветерок, и Джулио поразился, как точно рассчитал противник курс брандер – две из них шли прямо на него, одна после маневра принца должна была неминуемо зацепиться, в лучшем случае чиркнуть "Святого Николая" по корме.

На брандерах вспыхнули уже зажигательные бочонки.

– Огонь, – нетерпеливо прошептал Бородулин, наперед дублируя команду капитана.

До брандер оставалось не больше двух кабельтовых.

Джулио оглянулся. Русские корабли разворачивались к противнику один за одним. На фор-брам-стеньге адмирала Круза взметнулся двухвостый вымпел атаки.

– Огонь! – сказал Джулио.

Все остальное капитан "Святого Иоанна" помнил смутно.

Промедлив для верности с залпом по шведским брандерам, он упустил из виду, что позади брандер шведские турумы** подошли на расстояние выстрела. И дали залп секундой раньше Джулио. Оттого прямая наводка на брандеры дала осечку, одна из брандер взорвалась в кабельтове от борта, но другая, уже вся в пламени, успела подойти и впиться кошками в борт "Святого Иоанна"… Корабль запылал.

Джулио первым же залпом сбросило с мостика, и он, оказавшись на палубе, но не потеряв сознания, увидел в реве пламени, как метнулся к ручке клотика*** Икоткин – спустить, по новому уставу****, флаг и выйти из боя, но не добежал, а, схватившись за грудь, рухнул навзничь. "Осколок", – машинально подумал Джулио, вставая. Снова вскарабкался на мостик, отметил вцепившегося в штурвал мертвой хваткой рулевого, подхватил неизвестно откуда выкатившийся рупор и заревел:

– Брандвахту!

Ему казалось, что вакханалия боя далеко перекрыла его голос, однако увидел вдруг в разрывах дыма Затулыйвитэра, срывавшего задвижку с гидранта, а впереди – надвигавшуюся громаду шведского фрегата. Причем швед ли в ужасе надвигается на него или это факел "Святого Иоанна" движется по инерции на шведа – разобрать было решительно нельзя. "Кто же работает с насосами?" – отстраненно подумал он и снова крикнул в рупор:

– Абордажные крючья!

Джулио крикнул на родном итальянском, но палуба как по волшебству вдруг ощетинилась крючьями – матросы, бросив по чьей-то команде весла, паруса и все на свете, усыпали пылающую палубу зловещим и возбужденным роем.

Джулио выхватил шпагу и бросился вниз на палубу, в самую гущу. Последнее, что он увидел ясно, – это грозди шведов, сыпавшиеся в панике за борт с родного корабля, а дальше его потащило, притиснуло к борту, выдавило на абордажный трапик, он с разгону вонзил в кого-то шпагу. "Дай Бог, чтобы швед", – подумал он, потом была какая-то лесенка наверх, на которой он собственной, но словно бы и чужой чугунной головой пересчитал все ступеньки и даже еще удивился – как это он движется вверх – головою вниз; мелькнул в секундном разрыве вдруг Робертино со зверски вытянутыми вперед, растопыренными голыми пальцами, затем короткий тупой удар и горячая темнота…

– Капитан-то ничего, герой, – услыхал он над собою русский голос, и два интернациональных слова из трех привели его в сознание.

Над морем висела пустая прозрачная тишина. Ее устойчивость подкреплялась скрипом рангоута, разрозненные крики с поверхности воды и стоны раненых впивались в тишину и вязли, ни капли не тревожа, и даже дым, казалось, клубил только затем, чтобы подчеркнуть необратимость финала.

Даже впервые понюхавший пороху новобранец звериным чувством без ошибки различит тишину предгрозовой паузы от тишины безусловного конца.

Джулио приподнял голову и огляделся. Он снова был на мостике, только лежа, и мостик этот был ему совершенно незнаком. В неверном свете вечерней зари он увидел разрозненные уточки шведских хеммем*, уходящих к горизонту. Поодаль – сбившиеся в опасную кучку русские корабли, словно не успевшие очухаться от внезапности победы, оттого потерявшие в последнем галсе дар управления и по инерции инстинктивно жмущиеся друг к другу. Среди последних рыцарь с удивлением обнаружил обугленного своего "Святого Иоанна". Флаг весело трепетал на мачте, и под него кто-то успел уже прицепить поверженный вымпел шведа, взятого на абордаж…

– Иоанн! Иоанн! – прохрипел Джулио, пытаясь подняться, и было непонятно – то ли он взывает к покровителю Ордена госпитальеров, то ли зовет по имени раненый фрегат – как ласкают ушибленного питомца, бесконечно повторяя его имя.

На полуночном совете у Круза Джулио присутствовал как-то одной половиной лица – вторая являла собой сплошную опухоль.

– Кто же это тебе так справа наступил? – сочувственно сказал Круз, когда Джулио с опозданием вошел в кают-компанию.

Джулио отсутствующим взглядом посмотрел на него. Робертино лежал у него в каюте с осколком клинка в лопатке. Джулио посовестился тащить судового врача первым делом в каюту капитана, когда смертельно раненные матросы на обгоревшей палубе "Иоанна" с мольбою провожали капитана глазами, шепча: "Поторопите уж костолома, батюшка", и Джулио прекрасно понимал их бессвязный русский лепет… Робертино лежал на животе, уткнувшись в беспамятстве в подушку, и тихо постанывал. Джулио, обработав рану вокруг, вытащить кинжал без хирурга не решился. Он только нежно поглаживал слугу сзади по затылку, чтобы не сидеть без дела. Джулио без подсказки понял, что в какой-то момент Робертино, вывернувшись неизвестно откуда, прикрыл его собою, и клинок, направленный в грудь патрона, вонзился в спину слуги…

– Имени у гада спросить не успел, ваше превосходительство, – пробубнил в ответ Крузу разбитыми губами Джулио. – Гад слишком быстро пошел на дно.

– А если б не пошел – кто ж бы тогда баталию выиграл? – весело вставил Нассау-Зиген.

И тот вывод о герое дня, которого каждый офицер втайне ждал, и боялся, и трепетал, вдруг обрел форму вердикта. Баталию выиграл "Святой Иоанн". И все, как ни странно, облегченно выдохнули.

Джулио удивленно покосился на Нассау-Зигена.

Круз нахмурился.

– Баталия еще не выиграна, – сказал Круз. – Ночью Густав соединится с эскадрами герцога Зюдерманландского. Герцог, по донесениям, идет на "Улла Ферзен", а этот фрегат один, кстати, стоит целой эскадры. Надо принимать решение.

– А какое может быть решение, ваше превосходительство? – сказал Нассау-Зиген. – У нас позади Кронштадт и ни одного линкора в гавани Котлина. Правда, там адмирал Грейг. А он один стоит целого, как вы изволили выразиться… хм… но, с другой стороны…

– Кронштадт неприступен, – спокойно ответил Круз, пропустив неприятный намек мимо ушей. – Хотел бы я посмотреть на сумасшедшего, который туда сунется. Но Грейг, как известно, тяжело болен…

"Адмирал Грейг болен, но это еще не говорит о способностях адмирала Круза", – подумал Джулио.

– Валетта – тоже неприступная крепость, – сказал вдруг рыцарь.

Все обернулись.

– И что же? – полюбопытствовал простуженным басом Сухотин, у которого под Красной Горкой напрочь обгорели ресницы, брови и знаменитый на всю Балтику чубчик.

– Караваны ордена между тем ходят у Туниса, – сказал Джулио.

– При чем тут Тунис? – нахмурился Круз. – Я понимаю ваш боевой задор, но не могу рисковать эскадрой. Я предлагаю уходить, не дожидаясь рассвета.

– Люди устали, – сказал Нассау-Зиген. – На море – штиль. На веслах мы далеко не уйдем. У нас осталось семнадцать тяжелых линейных кораблей, из которых едва ли десять боеспособны. У шведов с два десятка одних только хеммем. Если с рассветом подымется попутный – эти плоскодонки догонят нас в два счета. Даже если одни хеммемы прижмут нас на рассвете к шхерам…

– До рассвета мы успеем в Кронштадт… – не сдавался Круз.

– Чичагов третьего дня вышел из Ревеля, – вставил Сухотин, беспрерывно моргая, словно бы желая окончательно удостовериться: неужели в самом деле ресниц нету? – И куда он делся? Представьте, мы приходим в Кронштадт и получаем приказ снова идти к Красной Горке на соединение с Чичаговым. Это будет как-то, прости Господи, глуповато…

– Глуповато будет, если Чичагов где-то штормует, а мы, его поджидаючи, спокойно глядим, как Густав соединится с герцогом и поутру играючи пустит нас на дно. Вот это глупость без всяких "прости Господи", – сказал Круз.