Инка - Улья Нова

Все еще шумел дождь, а Звездная Пыль с целой стопкой разноцветных томов, среди которых был и разговорник для тетки, продвигался к кассе, раздумывая, останутся ли после этого деньги или придется до конца месяца заглядывать в кабинет тетки под разными предлогами, а она уж обязательно усадит перекусить.

Расплатившись за невысокую колонну книг, Звездная Пыль терпеливо дожидался просветления на небе, прижав лицо к стеклянной двери. Он наблюдал, как текут вниз по улице ручьи, а сочные капли дождя – разбиваются об асфальт и мелкими брызгами разлетаются во все стороны.

А через десять минут Инка и Звездная Пыль, как давние знакомые, шли по городу. Небо просветлело, виноватое, имело заплаканный, но сияюще-голубой оттенок, что предвещало ясную, звездную ночь, а воздух был сырой, насыщенный и ароматный, как свежевыжатый сок.

Звездная Пыль рассказывал про Венеру, а Инка поправляла: Венера больше похожа на звезду с взъерошенными голубыми волосами, встряхивает ими на рассвете и роняет на Землю росу. Инку совершенно не удивляло, что они так нечаянно встретились с астрономом, а разве могло быть иначе, ведь бредущие по Звездной Реке рано или поздно встречают друг друга.

Они перескакивали через зеркальца луж и болтали о стареньких телескопах, с этими старенькими телескопами, как и на плотах с тростниковым парусом, – далеко не уедешь. Потом они вспомнили о старых быкадорах, которые выкупают названия звезд и пачкают карту неба именами своих любовниц, собак и лошадей. Инка поправляла, что правильнее не Млечный Путь, а Звездная Река, по ней бродят души умерших и живых, и Звездная Река сближает всех стоящих в ней по колено. Астроном притих и не возражал, с улыбкой слушая сказки о том, что удобнее измерять градусы звезд ладонью, что Сатурн – жестокий старик с посохом, отец времени, и если носишь его знак на шее, то время можно обмануть. Инка осмелела, пользуясь ласковым вниманием Звездной Пыли, объясняла, что ведет происхождение от Солнца и национальность ее от Солнца, поэтому от нее иногда разбегаются в разные стороны блики и солнечные зайчики, один из которых едва не ослепил астронома в книжном. На это ее ученый собеседник ничего не отвечал, а про себя думал, что, конечно, такие сказки бесполезны, как паруса, шитые из плащей, но как-то мило завораживают, высекают улыбку в душе и на губах.

Подобно плывущим вниз по реке на лодках и плотах, они отдались воле течения и до полуночи пили густой и крепкий кофе на кухоньке Звездной Пыли. Тут уж настала его очередь в состязании великих языков-сказителей, и он бойко поведал о недавних исследованиях космоса, о солнечных пятнах и о десятой планете из голубого льда. Было ему с Инкой на удивление легко и тепло, как будто из холодной чащи вышел на полянку, сел у костра и протянул руки к огню. Они мастерски поглощали кофе, молниеносно опустошили кофейник, пришлось намолоть еще зерен, и древняя кофемолка шаманила-громыхала на многие этажи. А варили новый густой, как ночь, отвар в большой алюминиевой кастрюле, неухоженный вид которой выжал бы слезу у самого бессердечного и жестокого дикаря-каннибала. Инка похлебывала осторожно, чтобы не обжечься, слушала про Вселенную, потом делала вид, что слушает, а сама осторожно, с нарастающим интересом и тревогой изучала окрестности тесной и давно неприбранной квартирки астронома. В этом строгом, пустынном жилище, не ждущем гостей, была всего одна пара тапочек, распотрошенных не то грифами, не то шакалами. Да и букет ароматов пыли, какого-то несъедобного масла, гуталина, тины указывал на то, что в квартирку никогда не ступала женская нога. Все в необитаемом женщинами острове удивляло по-холостяцки незамысловатым ландшафтом. В коридорчике не было зеркала, зато вдоль стен громоздилась нерушимая пирамида фанерных коробок, на ступеньках которой таились отвертки, лупы, сверла, газетки, значки и ключи. На кухне шторка на веки залатана толстенной шерстяной ниткой, а доисторическая клееночка обильно изрезана ножом по живому и в двух местах аккуратно прихвачена изолентой. Инкино сердце сжалось окончательно: в приоткрытую дверь старенького холодильника она заметила баночку с супом, на которую рукой заботливой мамы или любящей бездетной тетки резинкой намотано послание, и гласило оно: «Съешь не позже 21, обязательно разогрей, зря не кипяти». Быт и нравы необитаемого женщинами острова произвели на Инку неизгладимое впечатление, она расстроилась и погрустнела, напрочь прослушав рассказ про недавние астероидные дожди и про последние метеориты. А полночь уже миновала, наступило время медленных, тревожных движений, ведь когда Земля отворачивает лицо от Солнца – все другое, все не так: недосказано, загадочно, и можно понимать друг друга без слов и без знаков. Второй кофейник опустел, сердце забилось, пробужденное кофе, вдохновленное для многих важных дел и открытий. И пришло время перемещаться. В комнате, где они исчезли, затворив за собой дверь, было тихо. Лишь изредка раздавался усталый Инкин голос, она жалобно умоляла: «Дай», а потом нетерпеливо шептала: «Ну дай, пожалуйста, чуть-чуть». В комнатке все шерстинки, вся пыль, спутанные волосы Звездной Пыли и приглаженные дождем волосы Инки пахли густым, горьковатым кофе. Когда Инка трясла Звездную Пыль за плечо, когда она недовольно вонзала в его кожу короткие, острые ноготки, запах кофе оживал с новой силой и пел бессонную, бодрую песню. Ненадолго наступала тишина. Потом и Звездная Пыль тихонько умолял: «Ну дай», – и, дотронувшись до Инкиного плеча, умилялся ее худобе.

Эту ночь ни он, ни она не сомкнули глаз. Когда Венера стала расчесывать взъерошенные волосы и ронять на Землю росу, когда Бог Мира вылил в блюдце ночи молоко, они еще не легли, и кровать Звездной Пыли встретила новый день несмятой. Ловя последние минуты, они сидели у окна, Инка – в желтеньком сарафанчике, астроном – в старенькой футболке и в тертых, растрепанных вельветках. Иногда, нарушая тишину, Инка шептала: «Ну дай», – и легонько, бочком старалась пробраться к глазу телескопа. Звездная Пыль отрывался не сразу, смакуя последние секунды, он разрешал себя упрашивать, подталкивать, с улыбкой выслушивал грубости и ежился от щекотки. Когда Инка наконец отвоевывала дальновидный глаз, астроном сидел возле нее, брал гитару, задумчиво перебирал струны, наигрывая печальные песни. Небо было ясное, Инка, заглянув в окуляр, уносилась к далеким скоплениям звезд. Она не знала ни их имена, ни возраст, ни кто из них – красный и кто – белый. Не представляла она и размеров этих звезд, где карлики, а где гиганты, понятия не имела, сколько каждой из них суждено мерцать и кипеть. Инка присматривала за небом по-хозяйски, как там поживают звезды-птицы: стриж, кондор и сокол, разлетелись в разные стороны, никак их не найти, уж не обидела ли их злобная Мама Миркук[15], поедательница звезд. И небо, позволившее заглянуть в свои тайники, так закружило Инку, что совершенно невозможно было оторваться, и Звездной Пыли приходилось настойчиво трясти ее за плечико, худенькое, как у молодой, едва оперившейся цапли. Одинокая Мама Килья неспешно прогуливалась над домами, грустила, зябла и обижалась, что на нее сегодня не обратили внимания. Когда Звездная Пыль отвоевывал телескоп, Инка клала голову ему на плечо и ласково осматривала оспинки и царапинки на круглом лице Мамы Кильи, закрывала глаза, слушала тихие печальные песни и ждала своей очереди. Утро медленно подступало, волоча по небу светлеющий шлейф. Инка согрелась и повеселела, она нюхала день и особенно остро чуяла: ветер поменялся, старый мир остался в стороне. Инка вздыхала: теперь вокруг нее устанавливался другой, еще не знакомый мир – без «Атлантиса», без Уаскаро, и в этом незнакомом мире она должна жить и утверждаться, собирая вокруг себя земли и людей. От этого птица кецаль затянула взволнованную песнь, а в душу врывались восторг, печаль и страх.

Рассвело, звезды исчезли, Мама Килья, закончив ночную прогулку, скрылась из виду. Было около шести, когда Инка и Звездная Пыль, молча, раздумывая об увиденных явлениях, пили кофе на неубранной с вечера кухне. Как ни хорошо было первое знакомство Инки с небом, как ни тянуло ее остаться в этой милой маленькой комнатке со своим новым другом, жизнь трубила в большие морские раковины, призывая что-то делать, бежать, скитаться в поисках работы. Натянув еще сырую кофточку, Инка поймала в ладони бледное лицо Звездной Пыли, посмотрела ему в глаза, не догадавшись, что один из них – ненастоящий. Затем она нежно и повелительно наклонила ему голову. Все это она делала уверенно и плавно, поэтому не оставалось сомнений в правоте ее действий, особенно, когда она легонько, благодарно коснулась губами его лба и без лишних слов выскользнула из квартиры. Звездная Пыль несколько минут топтался на пороге, наблюдая, как фигурка в сарафане, вспрыгивая на ступеньках, уносилась желтой птичкой. Потом он вздрогнул от далекого удара двери, выпустившей Инку на зябкую с утра улицу. Он снова почувствовал себя как потерявшая орбиту планета, не выспавшийся, вспомнил, что нынче не суббота, а пятница, и стал рассеянно собираться на работу, то и дело застывал на месте, растерянно глядел перед собой, как всегда после ночи у телескопа.