Скандинавский король (ЛП) - Халле Карина

Нет, — всплывает у меня в голове этот вечный голос. — Это всё, чем ты можешь быть.

Клянусь, она выглядит немного обиженной, но кивает. — Хорошо. Я подумаю об этом. — Она смотрит вокруг себя, на пляж. — Как бы красиво здесь ни было, меня знобит. Ты не возражаешь, если мы вернёмся в машину?

— Нисколько.

Мы возвращаемся в машину, и, поскольку Йохан включил обогрев на полную мощность, она ощущается восхитительно.

— Ещё одна остановка по дороге домой, — говорю я Йохану, когда мы выезжаем на автостраду. — Чтобы увидеть мою маму.

— Твою маму? — спрашивает Аврора. — Королеву?

— Вдовствующую королеву, — поправляю я её. — И да. Я не был там долгое время и… мне трудно признаться, но я не хочу идти один.

— О, — мягко говорит она. — Я всё понимаю. Я была бы счастлива пойти с тобой. Моральная поддержка, верно?

Что-то в этом роде.

Но когда мы приходим к ней, медсестры почти не пускают меня. Часы посещения закончились, а она крепко спит. Конечно, они пускают меня, потому что я король, но всё равно говорят, что нам не стоит задерживаться.

— Что с ней случилось? — тихо спрашивает Аврора. Мы стоим бок о бок у края её кровати. У моей мамы есть своя отдельная палата в больнице для пожилых людей, но большую часть времени она не знает, где и кто она. Несмотря на то, что она украшена коврами, шерстяными одеялами и свежими цветами, которые Майя приносит раз в неделю, это грустное больное место, которое напоминает мне о моей вине, о том, что меня нет здесь, когда я должен быть.

— У неё был инсульт, вскоре после смерти моего отца, — говорю я ей. — С тех пор она уже не та. У неё слабоумие, довольно тяжёлое, но это проявилось позже.

— Должно быть, она очень любила твоего отца, — с тоской комментирует она. — Инсульт, вызванный горем и потерей.

Я смотрю на неё. Глаза Авроры добрые, красивые и полны романтических представлений о любви. Я не хочу отвергать ничего из этого, хотя знаю, что мои родители не любили друг друга.

— Я не думаю, что она знала, как быть королевой без короля, — объясняю я.

— Для меня это звучит как любовь.

Я выпустил сухой воздух, уставившись на неё в изумлении. — Как получилось, что ты такая, какая ты есть?

Она смотрит на меня своими большими глазами, и остатки воздуха покидают мои лёгкие. У меня перехватывает дыхание. — А какая я?

— Ты хорошая, — говорю я, и слова выходят грубыми и низкими. Она непоколебимо хороша. И прекрасна. И сексуальная, и магнетическая, и очаровательная, и уникальная. Такая уникальная.

Она вздрагивает, а затем качает головой. — Нет. Я не хорошая. Я просто я. Я просто стараюсь быть лучше каждый день, лучше, чем та, кем я была вчера.

— Твоё детство было ужасным, Аврора. Тот факт, что ты даже пытаешься стать лучше, говорит о многом. Посмотри на меня. Мои родители были холодными. Жестокими. Они не любили меня, а если и любили, то не вели себя так. Никогда. И я принял это и носил как корону, ту самую корону, которую они дали мне носить. Я позволил этому опыту вылепить меня в каждом тёмном и заброшенном уголке, который у меня есть. Я едва вижусь со своей собственной матерью, не потому, что она не помнит, кто я, но на случай, если она помнит.

Моё красноречие покидает меня. Мне давно следовало бы заткнуться, но слова всё прибывали и прибывали, и теперь я сказал слишком много. Не думаю, что я признался в этом даже самому себе.

Думаю, Аврора тоже это знает, потому что её лоб наморщен, и она смотрит на меня, потеряв дар речи.

— Зачем ты мне всё это рассказал? — шепчет она через некоторое время.

Я беру её за руку и сжимаю её, и мне кажется, что я держу в руках вселенную. — Потому что я доверяю тебе больше, чем кому-либо.

Потому что мне нужно знать, кто я для тебя.

Потому что мне нужно знать, что ты чувствуешь.

Но в конце концов, я трус. И хотя мне кажется, что я сказал слишком много, я не скажу больше ни слова. Я чувствую себя так, будто меня распластали, чтобы она увидела, те самые тёмные и заброшенные части, о которых я говорил, на виду у всех. Но сделать ещё один шаг — это та грань, которую я не смею переступить. Ещё нет. Не сейчас.

Возможно, никогда.

Вместо этого я буду медленно мучить себя.

Я начинаю с того, что отпускаю её руку и направляюсь к двери. — Пойдём. Давай вернёмся домой.

Она колеблется позади меня, как будто хочет сказать что-то ещё.

Затем она следует за мной.

Глава 14

А В Р О Р А

ФЕВРАЛЬ

— Alors (пер. фра. — Итак), расскажи мне, как прошла поездка, — говорит Амели по телефону.

Она из тех людей, которые настаивают на том, чтобы разговаривать по телефону, а не по электронной почте и смс. Я думаю, это потому, что ей нравится читать людей и копать глубже.

Я прислоняюсь спиной к кровати и вздыхаю, натягивая одеяло до подбородка, чтобы защититься от прохладного вечернего ветерка. Оказывается, февраль в Копенгагене — самый холодный месяц из всех.

— Всё было бы хорошо, если бы я не поехала одна в Лас-Пальмас в День святого Валентина, — говорю я ей. — Весь отель был заполнен парами. Повсюду звуки секса. Это было ужасно.

— Ах, конечно. Но, наверное, было приятно получить отпуск, нет? Ты так много работаешь. К тому же, погода должна была быть теплее, чем в Дании.

— Погода была хорошая, и я успела прочитать пару книг, — признаю я.

Но на самом деле я даже не хотела ехать. Мне действительно нужен был отдых, поэтому, когда Аксель предложил мне куда-нибудь поехать, я не стала с ним сильно спорить, хотя мне было обидно, что он вообще предложил это. Я знаю, что не должна была обижаться, но обиделась. Я больше не могу помочь своим чувствам, как не могу остановить биение собственного сердца.

Мне было одиноко. Всю неделю, пока меня не было, я не отдыхала, мне было просто одиноко. Я скучала по девочкам, как по своим собственным. Я скучала по стоическому нраву Майи. Я скучала по Хенрику, который подвозил меня, и по кофе от Карлы. Я даже скучала по снегу и по скольжению на заднице, когда передвигалась по улицам Копенгагена.

Больше всего я скучала по Акселю. Я скучала по нему с такой силой и энергией, которую никогда не чувствовала раньше. Это было вычерпанное пустое чувство прямо посередине меня. Я тосковала по нему каждую секунду дня, словно лечила рану, которая никак не заживала.

Честно говоря, я так зла на себя. За то, что увлеклась, за то, что позволила моим чувствам расти и развиваться, не имея ничего, на что можно было бы опереться. Теперь они вырвались на свободу, и у меня нет другого выбора, кроме как ехать вместе с ними.

Я сошла с ума. Это безумие. Я — няня, он — король, и хотя я повторяю себе это снова и снова, как заезженная пластинка, это ничего не останавливает. Я бросаю слова и логику в своё сердце, а оно каждый раз отмахивается от них.

Я люблю его, и меня убивает то, что я не могу получить его.

Меня убивает, что он прогнал меня, даже если это было по доброте душевной.

Меня убивает, что я клянусь, что он тоже хочет меня, но ни один из нас недостаточно смел, чтобы действовать в соответствии с этим.

Потому что это то, что нужно. Любовь требует храбрости, а у меня нет никакого запасного плана, никакого способа защитить себя от ударов. Если бы между нами что-то случилось, я бы сразу стала его, и возврата к этому не было бы. Если всё закончится плохо, я останусь без работы и тогда я действительно узнаю, каково это — иметь семью и потерять её.

В этой ситуации просто не может быть счастливого конца. Я — помощь. Я — ничто. Он — красивый король, который был женат на великолепной королеве, которую любили все на свете. У них родились две замечательные дочери, о которых я помогаю заботиться… в качестве няни.

Ни за что на свете ничего из этого не получится, даже если бы он чувствовал то же самое, даже если бы звезды сошлись.