Пламя над Англией - Альфред Мейсон

Он нашел убежище в старом мавританском квартале, за церковью Носса Сеньора да Граса, где обычно встречался с Андреа Ферранти. Там юноша написал последнее донесение сэру Френсису Уолсингему. Испытывая одновременно радость от сознания выполненного долга и смертельную усталость, от которой слипались глаза, он включил в письмо глупую цветистую фразу, навлекшую на него вскоре такую страшную опасность, что шрам от нее остался в его душе на всю жизнь.

«Это донесение, — писал Робин, — завершает перечень и характеристику кораблей, которые отплывут в начале лета к берегам Англии, за исключением андалузийской эскадры, так как отчет о ней Ваше превосходительство имеет из других источников. Ее величеству следует хорошо подготовиться, ибо опасность велика. Однако, есть и утешительные известия. Санта-Крус мертв, а здесь нет человека, равного ему в отваге и дальновидности, который мог бы занять его место. Ваше превосходительство более не получит от меня вестей из Испании. Я умер и похоронен вместе с Санта-Крусом. Наступает час некоего Карло Мануччи, молодого дворянина, говорящего по-испански с итальянским акцентом, за которого я прошу Вас молиться».

Передав это письмо Андреа, Робин отправился в постель и проспал двадцать четыре часа. Проснувшись с ощущением пренебрежения долгом, он, вспомнив о последних событиях, испытал такое облегчение, что только теперь осознал, в каком напряжении трудился эти пятнадцать месяцев. Дальнейшие планы были ясны. Он должен скрываться здесь, пока не смоет черную краску с волос. Его одежда находилась в доме Фильяцци на широкой улице за зданием инквизиции. С Джакомо Ферранти в качестве слуги Робин должен пересечь Тежу, добраться верхом до Сетубала123, и в тот вечер, когда Фильяцци и его свита прибудут туда по пути в Мадрид, Карло Мануччи почтительно испросит позволения для себя и своего слуги ехать вместе с ними, дабы уберечься от разбойников, грабящих на дорогах.

Робин еще не отмылся от краски, когда некий мистер Кристофер Воуд, прибывший из Парижа, высадился в Рае124. Заграничные паспорта в те дни редко выдавались англичанам, в портах велось строгое наблюдение, и тем не менее Кристофер Воуд не был задержан ни одним вопросом, хотя он вез послание, написанное лордом Пейджетом — самым видным беженцем-католиком в Париже и злейшим врагом Елизаветы. Но вместо того, чтобы передать письмо лицу, которому оно было адресовано, мистер Воуд прямиком поскакал в Лондон и доставил его в Барн-Элмс — дом сэра Френсиса Уолсингема. Там письмо было вскрыто специалистом в подобных делах, мистером Грегори из Лайма, и должным образом скопировано. Затем оригинальная печать, удаленная без единого повреждения при помощи ножа с тонким и острым лезвием, раскаленным в пламени свечи, была заново отлита из горячего воска. Кристофер Воуд наблюдал за ловкими пальцами Грегори с благоговейным восторгом.

— О, если бы я обладал вашим даром, мистер Грегори! — воскликнул он. — Какую пользу я извлек бы из этого для безопасности ее величества и для блага королевства!

Мистер Грегори не имел пристрастия к восторгам, даже если он верил в их искренность, а в данном случае это было не так.

— Обладай вы подобным даром, — сухо ответил Грегори, пожав плечами, — вам бы пришлось, прежде чем использовать его, излечить руки от дрожи. — Бросив взгляд на лицо собеседника, которое бороздили морщины, свидетельствовавшие о разгульной жизни, он добавил: — Боюсь, что время для исцеления уже миновало.

Кристофер Воуд не обиделся на эти слова. Напротив, он сохранил раболепное и слегка виноватое выражение.

— Несколько месяцев назад вы могли бы с полным основанием сказать это. Но теперь, когда я узрел лучшую сторону…

Воуд возвел очи горе, и елейная улыбка скривила его физиономию, ни в коей мере ее не улучшив.

— Да-да, — резко оборвал его Грегори из Лайма. — Лучшая сторона бутерброда — та, на которой намазано масло.

Он повернул стул, чтобы смотреть в лицо Воуду.

— Вы сказали, несколько месяцев назад. По-моему, прошло семь месяцев с тех пор, как вы предложили сэру Френсису шпионить за вашими друзьями, работать на нас, делая вид, что работаете на них.

— Семь месяцев назад я увидел свои заблуждения в истинном свете…

— Весьма возможно, — снова прервал его мистер Грегори и передал ему письмо. — Ну, отправляйтесь и проследите, как будет принято письмо.

Мистер Грегори был философом. Те, кто обманывают других, должны ожидать, что в конце концов обманут их самих. Он не был догматиком и мог взвешивать все за и против так же бесстрастно, как и Энтони Бейбингтон. Конечно, бывают исключения из правил, но Грегори очень сомневался, что сэр Френсис Уолсингем относился к их числу. Государственный секретарь имел слишком много ушей и глаз у стен и замочных скважин залов совета стран Европы, чтобы один из купленных им агентов в свою очередь не продал его.

— А Кристофер Воуд продал бы родную мать за пинту канарского, — закончил Грегори свой безмолвный монолог. — Так почему бы ему не продать сэра Френсиса? Пусть Господь превратит меня в болтливого попугая, если я выпущу этого Воуда из поля зрения!

Он вытащил записную книжечку, куда записывал агентов Уолсингема и миссии, им порученные. Кристофер Воуд не являлся исключением в ту эпоху, когда заговор накрывал стол для политиков, а измена служила приправой к блюдам. Он был младшим сыном в богобоязненной католической семье в Ланкашире125, но родился с пороком в крови, сделавшим его картежником, мошенником и распутником. Отвергнутый семьей и лишенный состояния, Воуд изобрел собственную религию, став секретным агентом предателей в Англии и беженцев-изменников во Франции. Продав себя одной стороне, он разыскал сэра Френсиса Уолсингема и точно так же продался другой. У него хватило хитрости сообщить своим католическим хозяевам во Франции и на севере Англии, что он добился места в штате государственного секретаря, и убедить их, что таким образом они заполучили верного друга в самом сердце вражеского лагеря.

— Не очень ценного друга, — сухо заметил Грегори, закрывая книжечку.

Ни та, ни другая сторона не доверяли Кристоферу Воуду ни важных тайн, ни серьезных поручений. Он был всего лишь мальчиком на побегушках и разносчиком писем, получая за свои утомительные труды скудное жалование.

С письмом в сумке Воуд покинул Барн-Элмс и завтрашним вечером прибыл в Хилбери-Мелкум. Все свои действия он обставлял величайшей секретностью. Скачущие рядом с ним верхом видели, как Воуд постоянно оборачивался назад, чтобы проверить, не преследуют ли его, а сидящие с ним за столом наблюдали, как при малейшем шуме на улице он заявлял, словно бросая вызов судьбе: