Спасти шпиона - Данил Корецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Расскажи, что было вчера… Не молчи! У меня разбита машина, деньги исчезли! Я ровным счетом ничего не помню!!..
К концу фразы Оксана сорвалась в крик и заплакала.
– Вообще ничего?
– Вообще! Ничего!
– Тогда ты единственная в Дайтона-Бич, не знающая о собственных похождениях. Весь город только о них и говорит.
В груди Оксаны что-то оборвалось. К горлу подступила тошнота.
– Но что я такого сделала? О чем тут говорить?
Ларри Кинга сменила реклама финансовой компании:
«Сейчас самое выгодное время…»
– Ты выиграла двенадцать тысяч, – произнесла Джессика ровно и сухо. – Это очень большой выигрыш для нашего города. А потом напилась и проиграла все, до цента. Ты вела себя неприлично, оскорбляла персонал казино, устроила скандал в баре!
– Ой! Я правда ничего не помню!
– Возможно, в России это и оправдание, но не в Америке, – ледяным тоном сказала Джессика. – Здесь не принято так себя вести, не принято швырять деньги на ветер! Это неприлично, это вызов обществу!
– Но я не знала…
– Как не знала? Знала! Я ведь предупреждала тебя насчет шампанского!.. – Тут Джессика выдержала еще одну паузу и произнесла замогильным голосом: – Это был «Боллинжер», по триста двадцать за бутылку!
– «Боллинжер»? – зачем-то переспросила Оксана.
– Проигравшись, ты требовала еще шампанского, требовала икры, причем пыталась расплатиться карточками, на которых не было денег!
Ноги стали ватными, Оксана села на пол.
– Бармен вызвал полицию. Он говорил, ты вела себя агрессивно, оскорбляла его… выкрикивала расистские лозунги…
– Кошмар…
– А что ты мне говорила – помнишь? – продолжала Джессика. – Впрочем, ладно…
И тут же загремела:
– Обзывала толстой похотливой дурой!.. Американской сучкой!..
Она заплакала, заглушая бойкую увертюру перед началом «Крошек из Лас-Пальмас».
– Погоди… Я не хотела, – проговорила Оксана онемевшими губами. – Я здорово набралась, Джессика. Извини…
– Толстой похотливой сучкой и дурой! Значит, ты считаешь меня такой! – рыдала та.
– Но почему… Ты же видела, в каком я состоянии!.. Почему ты не пыталась меня остановить?!
Джессика от неожиданности поперхнулась, даже в ее телевизоре возникла какая-то пауза.
– Как не пыталась?! Как?! Мы с тем парнем из охраны целых десять минут держали тебя за руки, уговаривали, пытались не пустить в игровой зал!..
– Ковбой, да?.. – вспомнила Оксана. – С бровями? У него действительно большие… Как мне стыдно, Джессика, если б ты знала!
– Я заплатила триста двадцать долларов за эту последнюю бутылку, а Барклай вызвался отвезти тебя домой. Только поэтому тебя не забрали в участок! Мистер Рипли, хозяин казино, договорился с шерифом, ведь он неплохо на тебе заработал…
Джессика замолчала. В трубке слышалось ее тяжелое дыхание. Она шмыгнула носом.
– Не знаю, дорогая, как ты будешь из всего этого выпутываться… – сказала она. – Такие вещи в нашем городе запоминают надолго. Думаю, местные газеты распишут все в красках…
– Я тоже не знаю, – ответила Оксана и положила трубку на рычаг. Теперь она вспомнила все. Или почти все.
– …И охлади шампанского, я скоро вернусь…
Пачки из сумочки она высыпала в окошко кассы – так в тиходонском детстве, еще до появления мусорных контейнеров, граждане опорожняли мусорные ведра в кирпичную будку посреди двора.
– Тысячедолларовые фишки на все, – сказала она. Хотелось, чтобы прозвучало убийственно-спокойно, чтобы не подумали, будто напилась до чертиков и пустилась во все тяжкие. Но, как назло, вышло так, словно говорила с непрожеванным пирожным во рту.
Над перегородкой показалось некрасивое черное лицо девушки-кассира. Плавный переход: возмущение, брезгливость, узнавание, бескрайнее удивление.
– Но ведь вы уже, кажется…
– Не твое дело, – сказала Оксана. Под ложечкой вдруг засосало, как перед прыжком в бездну, как перед первой ночью с мужчиной. Ощущение ей понравилось. – Фишки. Тысячедолларовые. Без ста тысяч я от вас не уйду…
Расплывающийся яркими огнями игровой зал, она идет ровно, строго, не качаясь, с достоинством подняв голову.
– На все! Карту. Еще. Еще.
Туз, валет, десятка… Очень символично! Сурен, Кудасов и Билл выстроились в ровную линию. Так офицеры в секретной части под Тиходонском выстраивались плечом к плечу на строевом смотре. Джекпот? Но почему никто не аплодирует, не кричит радостно и ободряюще, почему крупье с постным лицом сгребает лопаточкой ее фишки в свой ящик? В чем дело, урод?! Какой перебор?! Какие два лишних очка?! Ты вначале считать научись! Это все Билл… Он казался крупной фигурой и обещал выигрыш, а сам завез ее в эту дыру и исчез. Ну и хрен с вами! Все равно я всех угощаю. Русские не сдаются!
Дура! Какая дура! Добахвалилась! Ушла без ста тысяч, без денег на карточках, которые Билл оставил для текущих расходов и ремонта, зато с испорченной репутацией и долгом Джессике! Ей хотелось выть, кататься по полу, стучать кулаками по стенам… Но сначала надо остаться одной.
Оксана разыскала бригадира и резко объявила:
– Рабочий день окончен. Убирайтесь по домам. Немедленно.
Снова зашла в ванную. Разделась, посмотрела в зеркало.
Симпатичная мордашка, длинная шея… Прямые, до плеч, волосы. Раньше они были рыжими, но Билл посоветовал выбрать менее вызывающий цвет, и она стала шатенкой. Оксана собрала волосы наверх. Некоторые ухажеры считали, что так ей лучше. Может, действительно сделать стрижку каре? Или заколоть пучок на затылке? Хрупкая фигурка, тонкие руки, маленькие груди, узкая талия, гитарный овал бедер. Ляжки худоваты («Кушай больше, худышка, у тебя между ножками кулак пройдет», – говорила мама), зато икры безупречны, и, вообще, ее ноги очень любили мужчины.
Синяки и засосы не прошли. Плевать! Она включила воду. Только когда встала под горячие струи, когда очищающим жаром обдало плечи и грудь и мурашки пошли по рукам, только тогда позволила мыслям проникнуть через защитное поле. Это было ужасно. Она осталась без денег. Гнусный скандал в казино. Сплетни по всему городку. Билл вернется, ему обязательно сообщат. Но когда он вернется, этот Билл? Ведь у нее нет ни цента. Вот что главное. Даже заплатить этим оборванцам-строителям нечем. Даже купить кусок хлеба. И машину разбила неизвестно где… Ведь из казино ее привез этот, как там его… ковбой, он сел за руль, и доехали они совершенно нормально. Да не в ковбое дело. В ней самой. Какого рожна ее потянуло потом в этот «Лексус»? Зло вымещала? Хорошо, хоть крови нет на радиаторе…
Что теперь делать? Как это пережить? Билл не станет злиться из-за машины, он соскучится по ней и когда увидит ее ноги, то размякнет, как воск догорающей свечи… И деньги он привезет. А как быть сейчас? Одалживать у Джессики? Но тут это не принято. Питаться запасами овсянки и консервов с яхты? На сколько их хватит? И главное – вот это и есть ее роскошная американская жизнь на берегу океана?! То, ради чего она бросила родителей, родной город, друзей… все-все?!..
Щелкнула ручка. В дверь постучали.
– Пошли вон! – заорала Оксана. – Домой! В джунгли!
Только сейчас она заметила в дальнем углу ванной аккуратно сложенные джинсы и мужскую рубашку. Значит, этот парень снова переодевался в ванной… он пришел за своей одеждой. Идиот! Пусть теперь пеняет на себя. Ничего, сутки попарится в своей заскорузлой рабочей робе, потом будет помнить.
Она не торопясь мылась, а когда сработал таймер, врезала по кнопке кулаком – вода пошла опять. Отбросила кран до упора. Холодная, чуть обжигающая, покалывающая вода вернула ей малую толику потерянного самообладания. Она постояла, замерев, под искусственным дождиком, погрустила, пожалела себя. Все кончено, дорогая. Жизнь – говно, мужики – сволочи, Америка – помойка.
В коридоре стоял слабый запах табачного дыма. Оксана прошла в спальню, выглянула в окно. «Форда» на месте не было – строители, значит, укатили, а на крыльце, уперев ногу в колесо «Лексуса», сидел одинокий парень и дымил сигаретой. Этот, с вишневыми глазами… он никуда не уехал, ждет. Вот дебил! Оксана разозлилась, потом поняла, чего именно он ждет, и еще поняла, что в радиусе семи тысяч километров ни один мужчина не ждет того же, что этот молодой придурок с гладкой кожей. И ни одному человеку, кроме него, она не нужна в этом вонючем городишке и в этой дурацкой стране.
И тут же, без всякого перехода, ее вдруг пронзила острая похоть, такая, что перехватило дыхание. Она даже вздрогнула и невольно стиснула ноги, словно вот-вот обмочится. Так, наверное, наступает смерть после мучительного ранения: раз – и терять больше нечего, и можно все.
Мм. Женщина не может быть одна, особенно когда ей плохо.
Склонив голову набок и не отрывая взгляда от одинокой фигуры на крыльце, она принялась неторопливо вытирать волосы полотенцем, постепенно тяжелеющим в ее руках от влаги.
