Искатель, 1996 №6 - Виктор Алексеевич Пронин

— Прежний хозяин нужду справлял, — без улыбки сказал Пафнутьев. — Будешь свидетелем?

— Не буду, — твердо сказал Халандовский. — Свидетели живут еще меньше, чем твои старики и старухи.

— С кем ты подписывал договор о покупке квартиры?

— Его фамилия Шанцев. Он глава «Фокуса». Но Шанцев — это шестерка. Истинный главарь — Бевзлин. Я тебе это уже говорил.

— Помню. А ты знаешь, что он младенцами торгует?

— Знаю.

— И молчишь?!

— Я очень переживаю, Паша, по этому поводу, — Халандовский прикрыл глаза стаканом. — Все время думаю, как помочь несчастным малюткам… Просто ума не приложу. И так товар выложу на прилавке, и эдак разложу… Ничего не помогает, Паша. Даже кассиршу заменил в зале.

— Понял, Аркаша, — кивнул Пафнутьев. — Виноват. Прости великодушно. Конечно, каждый должен заниматься своим делом. Если я доживу до конца этой недели, то буду жить еще долго и счастливо.

— Обострение болезни? — участливо спросил Халандовский.

— Приступ.

— Может быть, тебе просто скрыться на это время? У меня есть хорошее местечко. А?

— Квартира от фокусников? — усмехнулся Пафнутьев.

— А ты не смейся… Это единственное место, где тебя не будут искать. И это… Ты извини, Паша, что я с тобой так невежливо поговорил, но… Бевзлин — не человек. Я не говорю, что он плохой, в носу ковыряется при людях, что у него хромает нравственность или еще что-то… Я произношу нечто иное — он не человек. И люди, которые оказываются у него на пути, просто исчезают.

— Я знаю одного, который оказался у него на пути и не исчез, — усмехнулся Пафнутьев. — Ты знаешь, где сегодня утром нашли его роскошный «мерседес»?

— Об этом уже весь город знает… Тысячи людей побывали возле этого несчастного «мерседеса». Там, от Луначарского, запах столь густой… но это никого не остановило, Паша.

— Так уходят кумиры, диктаторы, властелины… Под смех толпы.

— Да, — согласился Халандовский. — Но при этом они успевают немало людей прихватить с собой. Уходя. Исчезая. Это твой парнишка устроил? Он Бевзлину в штаны наделал?

— Он ему туда бутылку соуса выдавил. Мексиканского, между прочим.

— Мексиканского?! — ужаснулся Халандовский. — У Бевзлина наверняка сейчас сплошное воспаление яиц!

— Умрет он от другого, — жестковато сказал Пафнутьев. Странные слова произнес, без угрозы, без желания взбодрить себя или придать смелости Халандовскому. Просто вдруг выскочили откуда-то эти жутковатые слова, и Халандовский понял, что за эти слова Пафнутьев отвечать не может, они принадлежат не ему. Скорее всего, высшие силы выбрали Пафнутьева, чтобы озвучить свое решение. А может быть, Пафнутьев сам уловил носящийся в воздухе приговор…

Наконец-то Пафнутьев добрался до своего стола и углубился в работу. Сначала он разложил снимки, сделанные в подвале, где нашли несчастного Самохина, тут уж Худолей постарался — со всех сторон заснял он раздавленный череп, устремленный в небеса мертвый взгляд незадачливого торговца детьми, полки с запасными гайками, прокладками, унитазами, угол, заваленный пустыми бутылками, и прочие прелести сантехнической мастерской.

Отдельной стопкой лежали копии договоров, которые фирма «Фокус» заключала с престарелыми гражданами, позарившимися на ежедневную бутылку кефира, булку хлеба и пачку пельменей — это был обычный набор, который поставляли фокусники своим клиентам. Тут же лежали копии свидетельств о смерти. На отдельном листке Пафнутьев выписал даты договоров и даты смертей, они различались в полгода, иногда месяцев в девять — клиенты умирали, даже года не попользовавшись даровым кефиром.

В дверь раздался негромкий осторожный стук, и когда она чуть приоткрылась, в щель протиснулась печальная мордочка эксперта Худолея.

— Позвольте, Павел Николаевич?

— Входи.

— Спасибо, Павел Николаевич… Это очень любезно с вашей стороны.

— Что любезно? — хмуро спросил Пафнутьев.

— То, что вы позволили мне войти… Знаете, не в каждый кабинет можно вот так запросто зайти и встретить самое радушное, самое теплое человеческое отношение. Помню, как-то оказался я в кабинете..

— Заткнись.

— Хорошо, — кивнул Худолей. — Знаете, если человек без церемоний, глядя в глаза, говорит все, что о тебе думает, высказывает свое отношение… Это хороший, прекрасный, душевный человек. Вы знаете, кого я имею в виду, Павел Николаевич…

— Себя?

— Нет, я имею в виду вас, с вашего позволения, — Худолей прижал к груди ладошки, розоватые, как мороженые тушки морского окуня, склонил головку к плечу и посмотрел на Пафнутьева с такой трепетной преданностью, что тот не выдержал, сжалился, усмехнулся. — Как вам понравились снимки? — спросил Худолей, увидев на столе разложенные фотографии. — Мне кажется, удались, а?

— Очень красивые, — похвалил Пафнутьев. — Когда закончится дело, я возьму их себе и повешу над кроватью.

— И правильно, — охотно согласился Худолей, — они украсят любую квартиру. А что касается вашей, то каждый гость сразу догадается, к кому он попал.

— О, Боже, — простонал Пафнутьев. — Остановись… Нет больше сил.

— Что у тебя в конверте?

— Снимки, — Худолей запустил в конверт розовую свою ладошку и вынул несколько снимков. Прежде чем отдать их Пафнутьеву, он сам полюбовался каждым, словно бы не в силах расстаться с ними.

Пафнутьев взял снимки. На всех была изображена девочка, которую он всего несколько дней назад пытался купить возле универмага. Она уже не спала — глаза ее были открыты, причем, как ему показалось, радостно блестели. На одном снимке крупно, очень крупно Худолей отпечатал руку девочки выше локтя — на ней можно было различить небольшую припухлость и след укола.

— Как она себя чувствует? — спросил Пафнутьев, всматриваясь в снимок девочки. Он только сейчас увидел между бровей еле заметную родинку.

— Прекрасный ребенок! Вы знаете, как только я ее увидел, в сердце у меня будто отозвалось что-то… Представляете, ведь и я таким был когда-то. А?

— Да? — удивился Пафнутьев. — Странно… Мне всегда казалось что ты все-таки мужского рода. Долго же ты скрывался, долго таился.

— Павел Николаевич! — в ужасе закричал Худолей. — Как вы могли подумать?! Неужели вы ничего не видите во мне мужского?

— А ты? Видишь иногда на себе что-нибудь мужское?

— А штаны! — вскричал Худолей.

— Ах, да… Действительно. Виноват, — Пафнутьев взял конверт со снимками и бросил их на угол стола. В этот момент раскрылась дверь и вошли трое довольно упитанных молодых людей.

— Слушаю, вас, ребята, — сказал Пафнутьев.

Однако его слова не произвели на вошедших ни малейшего впечатления. Закрыв за собой дверь, они прошли в глубину кабинета. Один из них занялся Худолеем — оттеснил его в угол и быстро прошелся по карманам. Его, видимо, интересовали не деньги, не документы, он искал оружие. Когда возмутившийся Худолей попытался было оттолкнуть тяжелые мясистые руки парня, тот легонько тыльной стороной ладони ударил его в солнечное сплетение. Поперхнувшийся Худолей не мог продохнуть, только вращал глазами не то гневно, не то жалобно,