Черный Город - Элизабет

Я иду прочь, но Эвангелина не хочет оставлять меня в покое.

— Эш, ты слишком долго прожил среди людей. Хорошо, что ты теперь среди своих. Ты привыкнешь, и довольно скоро будешь думать, как мы, — говорит она.

— Может, ты просто отвалишь от меня?

— Ох, какой ты нервный, — дразнится она. — Если ты хочешь выжить здесь, то тебе придется стать жестче. У Дарклингов нет времени на человеческие эмоции.

— Как же ты живешь с ними? Они отвратительны, — говорю я, сдавленным голосом.

Они совсем не такие, как я ожидал. Они совсем не похожи на маму.

Лицо Эвангелины ожесточается.

- Сигур хорошо обо мне заботился. Он присматривает за всеми полукровками.

— Так здесь есть еще такие же? — задето мое любопытство.

Она берет меня за руку. И внутри меня вспыхивают различные виды голода, а в том месте, где она прикасается ко мне, кожа горит. Перед глазами всплывает образ Натали и меня охватывает стыд. Тем не менее, я не отпускаю руку Эвангелины.

Она ведет меня в разрушенное здание, в котором сильно воняет разложением.

— Что это за место? — спрашиваю я.

— Госпиталь, — отвечает она.

Мы идем в палату на первом этаже. Эвангелина молча ждет у двери, пока я вникну в происходящее. Ряды металлических коек загромождают всю комнату и почти все они заняты Дарклингами, инфицированными вирусом Разъяренных. Каждый из них на разной стадии заболевания. У некоторых из них еще только пожелтели глаза и истончились волосы, в то время как у других болезнь вступила уже в последнюю стадию, как у мамы. Приторный запах гниющей плоти атакует мои ноздри и желчь поднимается почти к самому горлу.

— Когда-то нас было сто сорок три, — объясняет Эвангелина. — Вирус Разъяренных распространился внутри гетто очень быстро. Сначала заболели Дарклинги, затем полукровки. Мы надеялись, что они выкарабкаются, ведь частично они люди, но… — она покачала головой — Не так уж много мы могли сделать. Мы вымираем, Эш.

Я судорожно сглотнул. Я знал, что полукровки — редкость, но я даже не представлял, насколько все было плохо. Если больше полукровки рождаться не будут в СШС из-за изоляции, то мы с Эвангелиной можем стать последними.

— Твоя мама хорошо о нас заботилась, — говорит Эвангелина. — Она ухаживала за больными, несмотря на риск заразиться самой. Я помогала, как могла.

— Разве ты не боишься заразиться? — спрашиваю я.

Эвангелина упирает взгляд в землю.

- Я уже.

— Ты не выглядишь больной.

— У меня врожденный иммунитет к вирусу. Мы не уверены, почему я не такая, как остальные полукровки, — говорит она — я все еще являюсь носителем, поэтому могу заразить кого-нибудь.

Ей не нужно ничего больше объяснять. Когда Дарклинги занимаются любовью, они часто кусают друг друга, смешивая кровь. Эвангелина никогда не сможет этого сделать, по крайней мере, с Дарклингом.

— Мне жаль, — говорю я.

— Может это к лучшему. Сигур считает, что моя кровь может быть лекарством. Мы были близки к тому, чтобы найти вакцину, но мы слишком сильно ограничены в ресурсах, так что… — она пожимает плечами — Мы не знаем. Вирус мутирует. Он каким-то образом становится все хуже.

Я покидаю палату, неспособный больше стоять посреди своих больных собратьев. Мы идем по гетто, минуя выжженные руины. В отличие от зданий на моей стороне стены, эти увиты плющом и белыми цветами в изобилии с синими ягодами, придающими всему этому месту внеземную красоту. Эвангелина замечает, как я гляжу на них.

— Некоторые Дарклинги выращивают цветы, чтобы сделать это место более пригодным для жизни, — говорит она.

— Как долго ты уже здесь? — спрашиваю я.

— С тех пор, когда мне исполнилось восемь. Сигур нашел меня, истекающей кровью, на Унылой улице, — говорит она. — Он забрал меня сюда. Он отличный защитник.

— Он позволил своей племяннице умереть, — говорю я.

— Он не может спасти нас всех, хоть и старается.

Воспоминание о Яне и Томе на крестах, казненных из-за их запрещенных законом отношений, напоминает мне о Натали. Моё сердце глухо стучит ба-бум, ба-бум, ба-бум. Я так сильно хочу быть с ней. Именно сейчас. Пребывание здесь заставляет чувствовать себя изгоем больше, чем когда-либо. Ясно, что я не такой, как остальные Дарклинги. Когда я с ней, то чувствую себя своим.

Эвангелина удивляет меня тем, что кладет мне руку на грудь.

- Как такое возможно?

— Я встретил свою Кровную половинку.

Она выглядит удивленной.

— Ты не веришь мне? — с вызовом спрашиваю я.

— Я тебе верю. Просто по ту сторону не так много Дарклингов. Я удивлена, что ты нашел свою Кровную пару среди них.

Я гадаю, могу ли рассказать ей, что моя Кровная половинка — человек. Я едва знаю Эвангелину, но инстинкты подсказывают, что я могу довериться ей.

— Она человек, — признаюсь я.

Эвангелина отдергивает свою руку.

- Подобная связь возникает только между Дарклингами. Она не может быть твоей Кровной половинкой.

— Все доказательства говорят об обратном.

— И как же её зовут? — голос её тверд.

Я почесываю шею. Что мне ей сказать? Что моя Кровная половинка дочь Эмиссара стражей, Натали Бьюкенан? И не подумаю.

— Разве это важно? — в ответ спрашиваю я.

— Ты не можешь быть с ней. Эш, ты не можешь отвернуться от своего собственного вида.

— Я не собираюсь от него отворачиваться. Я же на половину человек, помнишь? Так почему я не могу быть с человеческой девушкой? Почему все твердят, что я могу позволить взаимоотношения только с Дарклингом?

— Потому что это против закона, — говорит она.

— Это не запретит мне быть с ней.

Мы подходим к каналу. Пограничная стена — просто полоска на горизонте. Дом так далеко отсюда.

— Мне нужно идти. Сможешь отвести меня к вратам? — спрашиваю.

Она колеблется.

- Ты вернешься? Сигур мог бы это устроить.

Я довольно долго изучающее смотрю на Эвангелину, наблюдая, как её иссиня-черные волосы колышутся, словно поверхность океана. Я не могу отказаться от неё. Нас слишком мало осталось.

— Я вернусь, — обещаю я.

НАТАЛИ

ПОВСЮДУ черным-черно: небо, земля, вокруг нас кружится пепел — весь город скорбит по Крису. Даже школьные занятия на сегодня отменили, чтобы учащиеся могли присутствовать на похоронах. Я потуже затягиваю черный шарф вокруг шеи, чтобы не замерзнуть.

Жук достает сигарету из-за уха и прикуривает. Не могу сказать, что отношения между нами улучшились, после инцидента на его дне рождения, но, по крайней мере, он нормально относится ко мне. Я гляжу на телефон, в надежде увидеть сообщение от Эша. Он не звонил мне со вчерашнего дня, хотя мне казалось, что он позвонит. Мне любопытно узнать, как все прошло в субботу в Легионе. Но ничего.

— Слышал что-нибудь от Эша? — спрашиваю я.

Жук качает головой.

Мы стоим позади собравшихся, наблюдая за похоронами. Грегори безучастным взглядом пялится на гроб из черного дерева. Он стоит, сгорбившись в черном пальто не по размеру, которое мне кажется смутно знакомым, а затем меня осеняет — это пальто Криса.

Дей стоит впереди с остальными скорбящими. Там же стоит моя мать, которая пытается казаться для прессы подавленной, хотя в её лицо напихано столько всякой косметической дряни, мне кажется, что она не способна изобразить хоть какие-нибудь эмоции, за исключением, разве что, легкого удивления. Я не могу понять, с чего вдруг она проявляет такой интерес к смерти Криса; она заплатила за похороны, затем настояла на приезде с двадцатью ближайшими друзьями из СМИ, чтобы «отдать дань уважения». Может это все из-за того, что он ходил в мою школу? Я знаю, что она что-то замышляет.

Её сопровождает охрана, и они же стоят по всему кладбищу, наблюдают за церемонией. Благодаря такому количеству охраны — мне, к счастью, сегодня не нужен личный телохранитель. Себастьян все еще на своем «духовном семинаре» в Центруме и вернется только вечером, так что у меня есть несколько часов относительной свободы.

Джуно Джонс, рыжая корреспондентка с канала Новости Блэк Сити, стоит рядом, делая репортаж о службе. Она говорит своему оператору, чтобы тот снимал маму.

— Эта такая трагедия, внезапный обрыв молодой жизни, — говорит мать родителям Криса и Грегори, достаточно громко, чтобы журналистка могла это слышать. — Будьте уверены, что правительство делает все, что в его силах, чтобы найти того, кто поставляет испорченный Дурман и предать виновного правосудию. Мы подозреваем, что к этому причастны Дарклинги.

Мистер Томпсон хватает мою мать за руку, благодарит ее, а губы матери, накрашенные красной помадой, в свою очередь слегка дергаются, от отвращения, что к ней посмел прикоснуться какой-то Бутц.

— Надеюсь, Вы поддержите Закон Роуза, — продолжает мать. — Он позволит нам держать Дарклингов отдельно, что станет первым шагом к полному освобождению общества от Дурмана.