Клены в осенних горах. Японская поэзия Серебряного века - Нацумэ Сосэки

Мы, беглецы, отчаяньем гонимы.

Сделав пролом в неприступной стене,

бежали мы из темницы.

Когда в кровавом ослеплении бунта

мы вырвались наконец на волю,

наши стражи трепетали, как листья под ветром.

И вот мы бежим куда-то

из далеких краев, где бушует вьюга,

где небо озарено полярным сияньем,

пробираемся крадучись, как лисы.

Повсюду встречают нас невзгоды,

мглистое небо, ревущий ветер…

В этом бегстве мелькали перед нами

обширные луга, моря и озера,

горные хребты, города, селенья,

заводы, казармы, рудники, больницы.

В этом бегстве ждали нас неласковые стихии,

неприветливые, озлобленные взгляды.

Мы бежим.

Наш отчаянный побег безнадежен –

все равно нам не уйти от закона.

Мы, отпетые, не веруем в бога,

не во что нам верить!

Мы, беглецы, отчаяньем гонимы.

Мы бежим,

бежим

из дикого холодного края,

от городов,

от заводов,

от жизни

и от самой судьбы.

Да! От судьбы убегаем…

Солнце меркнет.

Сжимает тиски погоня.

Мы обессиленные бунтари, загнанные в угол.

Нам осталась лишь скверна мрачного пессимизма,

нигилизма и позорного унынья.

Нам спасенья нигде не найти – повсюду

мы, беглецы, отчаяньем гонимы!

Унылая синяя кошка

Вот она, одинокая синяя кошка.

Ива склонилась под ветром.

Над кладбищем месяц восходит…

О женщина!

Алые губки подкрашены пунцовой помадой.

Прохладным духом белил веет от шеи.

О женщина!

Послушай, быть может, хватит

Трамбовать мне грудь резиновыми мячами бюста!

Не впивайся так судорожно мне в спину

Кончиками пальцев, похожих на маленькие рыбки!

О женщина!

Не смотри на меня в упор,

Обдавая ароматным дыханьем.

Позабавились, и довольно!

Оттого, что ты такова со всеми,

О женщина! Как ты мне постыла!

Тайна увиденного во сне сада при заброшенном доме

В саду опустевшего дома растут во множестве

сосны,

мушмула, персик, подокарп, камелия[95], вишня.

Пышные деревья простирают густые ветви,

а под сенью тесно сплетенных ветвей ютятся

буйно проросшие здесь цветы и травы –

папоротник, орляк[96], щитовник, росянка

стелются по земле, ползут и теснят друг друга.

О, бытие этой зелени!

Кипучая жизнь растений!

Сад опустевшего дома всегда затенен листвой,

сокрыт в полумраке.

Слышно лишь, как тихонько ручей бормочет,

ночью и днем журчит однозвучно, печально.

Близ заваленного плетня бессмысленно копошатся

слизняки, змеи, ящерицы, лягушки.

И над этим таинственным уединенным миром

месяц разливает бледное сиянье,

сквозь толщу ветвей тускло мерцает.

Сердце в думах о наступающей ночи

охвачено неуловимой грустью.

Сердце мое, к плетню прислонившись,

неистово наигрывает на флейте.

О, эта загадочная жизнь, хранящая столько

секретов!

Мир нагроможденья причудливых форм,

бесконечно прекрасных теней!

В лунном свете всплывают папоротник, орляк,

сосновые лапы.

Эта жизнь слизняков, ящериц, змей

и прочих бесчувственных тварей.

О неразрешимая загадка, томительная тайна

призрачного сада, снов моих наважденья!..

Мрачный берег

На берегу реки тростник и камыш шелестят

чуть слышно.

Унылая трава –

дикорастущие острые маленькие листочки.

Закрываю глаза,

жую корешок травинки,

горький сок ее на языке ощущая,

тоскливую горечь…

Нет, и вправду здесь не место надежде.

Жизнь – бессмысленных горестей чреда, и только…

Сезон дождей,

бесконечная вереница набухших капель.

Но вот снова дождь! Дождь! Дождь!

О, эти причудливые травы,

эти печальные насекомые –

они ползают вокруг, ползают по берегу,

такие угрюмые…

Что там на берегу, мокром от ливня?

Может быть, это похороны сияющей жизни?

Или то блуждает недужная тень лучезарного Духа?

Заросли прибрежной травы, гниенье в плавнях,

резкий запах блестящей от дождя древесины…

Несчастный уличный фонарь

Хлещет ливень.

Одинокий фонарь на улице мокнет.

Убогая конструкция покосилась и завалилась набок.

В этой воющей мгле, стенающей, дымной, туманной,

белый призрак чьей-то судьбы блуждает

в наглухо запахнутом макинтоше.

Словно жалкий, облезлый коршун,

смотрит он на сизые деревья, сочащиеся влагой,

дрожащие под дождем и ветром

напротив окон какого-то дома.

Листья деревьев поманили его

бесчисленными пальцами

и открыли перед ним в грустном дождливом

ландшафте

нечто непристойное, леденящее душу.

Он до нитки промок –

тень, плоть, жизнь насквозь пропитались уныньем.

Круговорот бытия,

переселение душ.

Словно адские жернова, что вертят

со скрежетом черти,

зимние дни тоскливо катятся друг за другом.

Птицы переселившихся душ в тени песчаных

равнин погибли.

Что ж, пока длится угрюмая эта пора,

попробую взгромоздиться на призрачного верблюда

и отправиться в грустное странствие, покачиваясь

меж горбами.

Есть ли еще где на свете край столь убогий и дикий?

Толпы престарелых нищих

плетутся за караваном,

словно стервятники, поджидающие добычу.

Грязные черви в этом мире скверны

на выжженной земле копошатся.

О жалкое зрелище!

Повсюду цветы на вытянутых шейках

колышутся чуть заметно.

Не о чем думать… Вот так и вечер настанет…

Ушедшие из жизни от любви и одиночества,

угасают отчетливые образы,

остаются смутные видения.

Куда смотрит петух на флюгере?

На земляном отвале, по которому зимние дни

катятся