Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Карлу Марксу 23 года, Женни фон Вестфален 27. Она ждала Маркса уже почти 5 лет, но он все еще не мог найти себе работу, а без этого их брак был невозможен. Маркс поступал в университет, планируя стать судьей или адвокатом, но за годы учебы слишком далеко ушел от юриспруденции, да и в любом случае в этой области соискателей было слишком много. Германия была заполнена выпускниками университетов — выходцами из среднего класса. Они конкурировали в областях, где было слишком мало рабочих мест; за 20 лет количество студентов высших учебных заведений удвоилось {13}. Последним шансом для безработных выпускников стала журналистика {14}. В шкале профессий она располагалась в самом низу и считалась убежищем для тех, чьи качества один историк охарактеризовал как «сомнительная репутация, бахвальство и непостоянство» {15}. Кроме того, эта профессия не могла похвастаться высоким жалованьем — если вообще могла на него рассчитывать.

Впрочем, у Маркса не было другого выбора, кроме того, он всегда утверждал, что журналист пишет не для денег: газеты должны быть для образованных людей средством демонстрации неповиновения произволу.

Публикаций у Маркса не было, кроме нескольких стихов, напечатанных в обзоре творчества современных романтиков {16}, но зато неповиновения у него хватало с избытком, а уж идеи и вовсе били через край.

В течение 1841 года Маркс мечется между Бонном, Триром и Кельном, пытаясь использовать свои способности. Шесть недель он проводит в Трире — это его самое длительное пребывание на родине с тех пор, как он в 1836 уехал в Берлин. Тогда его помолвка с Женни была тайной {17}. Теперь они вместе появляются на людях открыто, разом развязав все злые языки в городе. Возможно, никто, кроме Женни, не мог бы обвинить Карла Маркса в особой внешней привлекательности. Один из его биографов цитирует мнение жителя Трира: «Маркс — едва ли не самый непривлекательный человек на свете».

Он был плотного сложения, словно профессиональный боксер, имел грубоватую внешность. Вечно небритый, неопрятный. Сюртук его был хорошего сукна — но всегда неряшливо застегнут или расстегнут вовсе {18}. Черная борода превышала все границы респектабельности и для социального кодекса Пруссии середины XIX века недвусмысленно свидетельствовала о крайне радикальных взглядах своего носителя — так же, как и курение сигар в общественных местах (приличные люди курили трубку у себя дома {19}). Сама внешность Маркса стала вызовом консервативному обществу еще до того, как он заговорил. Однако во время прогулок по улицам Трира с ним под руку шла полная его противоположность.

Женни была высокой, гибкой, элегантной молодой женщиной. Голову увенчивала корона темно-рыжих волос, единственная нитка жемчуга подчеркивала гибкую и длинную шею. Ее красота была настолько естественна, что никакого значения не имело, какое платье на ней надето. Ее фигура не нуждалась ни в драпировке, ни в иных ухищрениях, но она всегда выглядела модно и элегантно одетой. Благодаря деньгам своего отца и безупречному вкусу своей матери она всегда одевалась в лучшие платья, какие только могли предложить магазины Трира. В глазах тех, кто смотрел на эту пару со стороны, она была столь же привлекательна, сколь непривлекателен (и подозрителен) был ее жених.

В определенном смысле Женни была застрахована от замечаний о том, как они нелепо смотрятся вместе, но ее беспокоили комментарии по поводу их разницы в возрасте и положения Карла в обществе. Впрочем, она не дала критикам возможности насладиться ее растерянностью. Карл со своей стороны вообще никакой критики не замечал; перспектив у него по-прежнему не было никаких, но зато он был полон идей и надежд.

Либералы — с деньгами в карманах и демократическими идеями в головах — все больше уставали от тирании консервативно настроенного императора. В «нежизнеспособности дворянства, летаргии служащих и равнодушии тех, кто привык полагаться на волю Божью» Маркс видел предвестие катастрофического конца существующей системы {20}.

Чтобы обойти существующие запреты на общественные политические дебаты и создание политических партий, писатели и публицисты маскировали свои дискуссии богословскими и философскими терминами, а встречались в литературных или философских кружках {21}. Маркс и его коллеги атаковали не столько религию, сколько ее роль в структуре государства; они утверждали, что миф о хорошем человеке по имени Христос был использован для того, чтобы поддержать прогнившую систему и тиранов-правителей. Таким образом, религия в том виде, в каком ее поддерживало государство, была, по их мнению, аморальна. Маркс и Бауэр планировали начать выпуск журнала под названием «Атеистические архивы», в которых можно было бы подвести платформу под все эти идеи; однако для издания журнала нужны были спонсоры {22}. По всей видимости, Марксу удалось найти богатых либералов в Трире. Женни осторожно описывает одного из них, местного врача по имени Роберт Шлейхер, добавляя свои собственные размышления: «Шлейхер только что рассказал мне, что он получил письмо от одного молодого революционера, который жестоко ошибся в оценке своих соотечественников. Он не рассчитывает, что может приобрести акции или что-то еще. Ах, милый, милый. Ну вот теперь ты впутываешься еще и в политику. Это опаснее всего, Карлхен, помни всегда об одном, у тебя дома есть любимая, которая тоскует и надеется и полностью зависит от твоей судьбы…» {23} [10]

Женни ласково называет своего «производителя опасных идей» «человеком с железной дороги» {24} и «моим черным лохматиком»[11] — а сама деловито готовится к их будущей семейной жизни. Она просит Маркса не комментировать ее греческий, который, по ее словам, доказывает ее эрудицию, и описывает свои ранние пробуждения по утрам, чтобы прочитать три статьи Гегеля в газете и рецензию на книгу Бауэра «Критика евангельских историй синоптиков» {25}.

Женни обуревали предчувствия беды и опасности.

И неудивительно. Она сделала, возможно, самый опасный в глазах общества шаг, который только могла себе позволить женщина в то время — после долгих лет воздержания они с Марксом наконец-то стали близки. Это произошло в июле в Бонне {26}. Во время этой поездки Каролина фон Вестфален назначила опекуном дочери ее младшего брата, Эдгара, который должен был удержать Женни в рамках «внешней и личной порядочности» {27}. Однако из Эдгара получился плохой сторож: Эдгар был вольнодумцем, другом Маркса и от всей души симпатизировал паре влюбленных. Он просто оставил их в покое.

Вскоре после случившегося Женни пишет Марксу: «Я ни о чем не сожалею, я крепко, крепко закрываю глаза и тогда вижу твои радостные, смеющиеся глаза, и тогда я тоже мысленно — быть всем для тебя — и ничего больше. Карл, я отлично знаю, что сделала и как меня в обществе будут презирать, я знаю все, все это, и тем не менее счастлива и ни за какие сокровища мира не отдам даже воспоминаний о тех часах. Это для меня самое дорогое и должно остаться навечно… Я переживала еще раз каждый радостный миг, я лежала еще раз у твоего сердца, наполненная любовью и счастьем… Карл, быть твоей женой, что за мысль — о боже, у меня от нее кружится голова!»[12]