Оборванные струны - Надежда Зорина

Нора с диким лаем летит на меня, но проносится мимо. Он лежит на траве, мертвый, убитый. Этого не может быть — я стреляла в дерево! Но он лежит с красным пятном на груди. Меня ужасает его умиротворенная улыбка. Невыносимо лает собака. Поляна наполняется голосами людей, они кричат, ужасно громко кричат. Стеклянный кувшин разбивается вдребезги на тысячу ослепительно сверкнувших и тут же угасших осколков.

— Вам как обычно? — Бармен в полумраке бара близоруко щурится.

Та же фраза. Тот же бар. Тот же подслеповатый бармен, живущий в своем затуманенном полуслепом полумраке. Интересно, почему он не носит очки? Избавил бы себя от общения с призраками.

— Почему вы не носите очки? — Я улыбаюсь ему, не до конца уверенная, что он увидит мою улыбку.

— Вы уже спрашивали, Маргарита. Наверное, забыли? А я вот никогда ничего и никого не забываю. Ваш любимый коктейль — «Белый русский», ваш любимый вальс — «Оборванные струны», ваш любимый человек — Вениамин, сидит и ждет вас за вашим любимым столиком у окна в углу, только сегодня он не один, а в компании ваших — любимых? — друзей. Так скажите, зачем мне носить очки?

Бармен смеется и ставит на стойку стакан с коктейлем. Смеется, но его явно что-то тревожит. Он хочет задать вопрос, но стесняется, как и очков. Он вообще ужасно стеснительный и вопрос не решится задать. Не буду его мучить. Не буду его разочаровывать. Пусть все идет, как он хочет: я — Маргарита Синявская, незачем знать ему эту скучную правду. Да и правда ли это? Сейчас я совсем не уверена. Флер жмет мне ладонь, благодаря, и подсказывает, как вести себя дальше. Откидываю челку со лба резким, но изящным движением — как у нее это здорово получалось! Улыбаюсь туманно-соблазнительно и заговорщицки подмигиваю:

— Пиар, обыкновенный пиар. Моя смерть — всего лишь рекламный трюк. Чтобы ярко жить, необходимо время от времени ярко умирать.

Флер мне аплодирует. Я сама себе аплодирую. Бармен в восторге.

— Я так и подумал. Честное слово! Именно так и подумал. Кстати, Маргарита, я нашел для вас очень редкое исполнение «Оборванных струн». Струнное! Без этих противных дудок. Помните, вы тогда так и сказали: противные дудки, — и заказали двойное виски?

Я киваю. Скорее себе, чем ему: помню, помню, конечно помню. Теперь я все помню и уже никогда не забуду.

Вальс тихо-тихо начинает свой путь, покачиваясь, словно занавес перед последней репликой: вот сейчас она отзвучит — он опустится.

За моим «любимым» столиком сидят мои друзья. Я им очень благодарна, потому что если бы не они… «Если бы не они, бармен бы очень разочаровался в своем знании жизни», — шепчет мне на ухо Флер и заливается смехом. «И наверное, все-таки заказал бы себе очки», — вторю ей я, и смех наш сливается в один, неразделимый посторонним ухом поток. Смеясь, я иду к ним.

— Простите, кажется, немного опоздала?

— Ничего, — успокаивающе улыбается Андрей Никитин.

Морозов важно кивает — впрочем, важность ему идет: подполковник милиции и должен быть немножечко важным. Миня… Я боюсь встречаться с ним взглядом, я ужасно хочу встретиться…

— И чем же смог вас так рассмешить этот скучный человек у стойки? — спрашивает Вениамин немного ревнивым тоном.

Я облегченно вздыхаю и наконец решаюсь на него посмотреть. Он делает вид, что смотреть на меня ему совсем не страшно, что смотреть на меня вот так ревниво и влюбленно — для него обычное дело.

— Никакой он не скучный! — Я кокетливо дергаю плечом. — Он знает обо мне все.

— Да он просто сплетник!

— Возможно, — опять с важностью кивает Морозов, но не выдерживает своей роли и покатывается со смеху.

Никитин с Вениамином присоединяются к нему, мы с Флер деликатно всех поддерживаем.

— Придется тебе начать все сначала, — обращается Андрей к Вениамину, когда веселье иссякает. — Ксения пропустила изрядный кусок твоих приключений, а ведь они непосредственно связаны с ней.

— Ну да, непосредственно, — бормочет Вениамин и отводит взгляд. Молчит, долго, напряженно. Закурил, почему-то мрачно посмотрел на Морозова, словно тот ему мешает, крутанул пепельницу и сам испугался этого жеста. — Ну хорошо, слушайте. Это были поминки. В этот день, ровно два года назад, я ее встретил, здесь, в этом баре. С утра я не пошел в агентство, просто не смог, а заявился сюда. Мне хотелось одного: напиться вусмерть, чтобы ни о чем не помнить, ничего не чувствовать. И вот я сидел здесь часов с десяти и все пил и пил, но не мог опьянеть по-настоящему, а воспоминания не только не уходили, но становились все ярче, мучительней. Потом я отошел в туалет, а когда вернулся… Ты сидела… То есть, простите, вы… Она сидела за этим столиком, за ее столиком, и пила свой коктейль. Этого не могло быть, никак не могло! Я не был пьян, но она сидела. Не могу передать, что я почувствовал! Счастье, и боль, и полная невозможность, я ведь понимал, что это совершенно невозможно! Ее одежда, ее прическа, ее жесты, да еще эта пепельница… Но мне не пришло в голову, что меня кто-то разыгрывает, не знаю, почему не пришло. И о том, что разыгрывают или мистифицируют кого-то другого, совсем не подумал. Я просто видел тебя… ее. Видел, но до конца поверить не мог. И попросил поставить вальс, ее вальс, для проверки. А ты… а вы…

— Ты, черт возьми! — прикрикнули мы с Флер на него в один голос.

— Да, да, ты слушала его так, как она, совершенно так же. И тут я не выдержал, позвонил — и произошло еще одно чудо, то есть не еще одно, а продолжение того же чуда: твой телефон откликнулся — мелодией вальса откликнулся. Вот с этого момента и началось полное сумасшествие. Ты убежала из бара, а я… Я напился вдрызг. Все пил и звонил, сначала здесь, потом дома. Ты долго не желала отзываться, я потерял надежду, а ты вдруг ответила. И согласилась приехать. К тому моменту я был уже в полном отрубе: угарно пьян, угарно и безнадежно безумен. А у тебя оказалось такое чужое лицо! Это было так подло и несправедливо! Но я был пьян и безумен, я не желал понимать обман и одновременно жаждал обмана. Я снова встретил тебя и не мог второй раз потерять. Нет, этого не объяснишь.

Вениамин яростно затушил сигарету и закурил новую.

— Потому и возможна стала эта ночь. — Он опять мрачно покосился на Морозова. — Прости, если я…

— Да нет, все нормально, — смущенно проговорила я, тоже недовольно посмотрев на Морозова — он был здесь явно лишним. Странно, что Никитин нисколько меня не смущал, он был своим, хоть знала я его не дольше Морозова — тоже всего пару дней. Да и принял Морозов во всеобщем спасении не меньшее участие. Но у Андрея Никитина была такая располагающая улыбка, что отступала любая неловкость.

— А утром ты от меня сбежала. Вызвала такси и ни за что не захотела остаться. Я бросился за тобой, но было поздно. Но тут я увидел его машину, а потом и его самого.

— Кого его?

— Тимофея, твоего мужа… Ах, прости, мужа Флер. В общем, увидев его, я мгновенно протрезвел. Наваждение рассеялось, я понял, что он следит за тобой, что все это какая-то комбинация, что ты — не ты. Меня он тоже увидел. Я сделал вид, что все еще страшно пьян, пробормотал что-то вроде «Ах, Флер, Флер! Мертвые не оставляют нас», когда проходил мимо него, зашел в круглосуточный магазин, благо он у меня под боком, купил три бутылки водки, чтобы показать ему свою полную безобидность: да, пьян, с горя пьян, и буду пить еще дня три. Я ведь не знал еще, в чем там дело. Во всяком случае, понял одно: в планы Тимофея наше свидание не входило.

Как выяснилось позже, хитрость моя сработала. Он в самом деле посчитал меня неопасным, во всяком случае на ближайшие сутки. И если бы я не пил столько и протрезвел бы по-настоящему, а не на короткий момент, все бы закончилось гораздо раньше и благополучнее.

Вернувшись домой, я решил выпить кофе. Включил чайник — и уснул, прямо на кухне.

Проснулся я часов через пять, на полу — видно, свалился во сне. Хотел перейти на кровать в комнату, но вдруг все вспомнил. Восстановив события вчерашнего дня, понял, что все дело в фильме: Флер, вернее, ты, Ксения, говорила, что все началось с фильма «Эпилог», который ты купила в магазине. Тимофей вполне мог изготовить любой фильм. Была очень большая вероятность, что фильм или хотя бы какие-то наработки остались в его компьютере. Проникнуть в его квартиру я мог сравнительно легко — Флер как-то забыла у меня ключи, а потом не пожелала их забрать, изготовила новый комплект, а этот подарила мне — в качестве талисмана. Но когда я приехал туда, увидел, как Тимофей выходит из подъезда с Норой и садится в машину. Момент для проникновения был самый благоприятный, но я решил, что это всегда успеется, лучше сейчас за ним проследить, узнать, куда и зачем едет. Как оказалось, не лучше, потому что на следующий день… Да ладно, какой смысл сейчас об этом говорить! В общем, из своей слежки я узнал немало любопытных вещей, а главное, понял, что ты, Ксения, — сама жертва. Я видел, как он договаривался с какой-то сомнительной личностью у пивной, как посадил ее в свою машину, как, уже в халате уборщицы, с ведром в руке, она вышла и направилась в твой подъезд — о том, что это твой подъезд, я тогда не знал. Как сам он с Норой на руках зашел следом, как эта лжеуборщица с тобой разговаривала, как запустили в твою квартиру собаку.