Лишние детали (сборник) - Мерси Шелли

Успокоилась она быстро. Подозрительно быстро, сказал бы я-нынешний. Пять минут слез, еще пять минут молчаливой ходьбы, один звонок маме с инструкцией «на-случай-если» – и вот уже готово резюме: «Тогда купите мне Балтику-тройку».

Только разве же я-тогдашний всё это подсчитывал? Андрюхины рассказы и Мишкины песни, пиво и курица, приготовленная по возвращении в общагу, – всё путем, всё как раньше, вплоть до незаметного исчезновения моих приятелей, оставивших нас вдвоем в Андрюхиной «двойке». Вода еще капала на пол с подоконника, соседи сверху еще только предлагали выпить за женщин – а она уже была рядом, она была просто чудо, и я до сих пор отчетливо помню ее худую спину и ложбинки на ягодицах…

Но я-нынешний, конечно, вспомнит и о другом. Это скользкое ощущение, что тебе отдались «по старой памяти». Ощущение, в котором даже и не поймешь, что главное: то ли снисхождение к тебе за прошлые твои подвиги, то ли слабость женщины перед привычкой, то ли даже способ проверить на прочность свой новый мир?

Полностью это развернулось утром, когда по дороге в город она наговорила мне гадостей, уже чувствуя себя виноватой перед своим «Сашенькой»:

– Если хочешь знать, я от него в двадцать пять раз больше удовольствия получаю, чем от тебя!

Это было сказано, чтобы разозлить, ударить. Но прозвучало как-то оборонительно, вроде детского «сам дурак». Меня больше удивило число двадцать пять. Оно-то с какого потолка? Номер проехавшего мимо трамвая? Критический возраст? Рифма к «опять»?

Но видимо, именно тогда, с выкриком этого магического числа, прошло ее первое впечатление от встречи и началась борьба за то «тихое счастье», в которое я вломился столь неожиданно. Ах, какой негодяй! Нет, она была не прочь встретиться, но совершенно иначе! Постоять на платформе, к которой подходит «скорый», с замиранием сердца и чистой слезой переждать, пока он пронесется мимо, без остановки, без остановки… но уж никак не этот вот Голливуд, когда поезд вдруг сходит с рельсов и въезжает в здание провинциального вокзальчика. Теперь, с утра, набежали трезвые мысли, эдакие работяги в оранжевых куртках, бросились чинить провалившуюся крышу бедного вокзала и ставить меня на место, на запасной путь, на роль интересного, но случайного любовника, который скоро уедет.

По дороге от метро к дому она вспомнила, что я давно не читал стихов. И даже это пыталась использовать – мол, ты и сам теперь другой, некуда возвращаться. В ответ я прочитал ей прошлогоднее:

подожди меня чуть-чутьты не то чтоб очень ждис грустной рифмой про дождипросто оглянись на путь

что остался за спинойи в последнем свете дняподожди чуть-чуть менятам, за городской стеной

нет меня – тогда забудьне скучай, не размышляйшпорь коня и уезжайтолько подожди чуть-чуть

– Интересно. – Она задумалась. – Ты вроде бросаешь человека в этом стихе. С другой стороны, ты даешь ему свободу выбора – ждать или не ждать. Это сложнее, чем просто «жди меня, и я вернусь». С такой свободой очень тяжело…

Розу, которую я подарил ей в первый день после приезда, она оставила у меня. Вернувшись домой, я вынул цветок из таза с водой и поставил в бутылку из-под «Каберне». Роза простояла еще дня четыре, потом засохла. Но даже засохшая, она осталась единственной в квартире вещью, на которой мой взгляд мог остановиться без нервного скачка за окно.

Я всегда недолюбливал эту квартиру. Пока был в Штатах, ее еще и обчистили. Тут и красть-то было нечего, кроме книг. Зато без них, прикрывавших углы и царапины, это помещение стало действовать на меня совершенно удручающе. Два похожих на гробы шкафа, родительский черно-белый телевизор, оклеенные совковыми обоями стены и очень низкий потолок цвета немытой кастрюли из-под кипяченого молока…

В общем, ничего странного в том, что я не выбросил засохшую розу, а повесил ее на люстру.

Две следующие (следующие не в хронологическом порядке, а в порядке памяти, что выплескивается сейчас в блокнот – возможно, приличная love story должна предлагать события в последовательно накаляющемся повествовании, небольшая такая повесть, самое «актуальное» где-то в третьей четверти, с оригинальными деталями, а ближе к концу как бы легкий прыжок мысли в сторону, на ветку за окном, либо еще какой-то литературный трюк, некое обдуманное издевательство над деревцем сюжета – например, определенный отрезок времени выбрасывается, и соединение оставшихся кусков дает это дурацкое «трагическое щемление»… но нет же, я просто переношу на бумагу историю нескольких встреч с одним человеком в месяце июле такого-то лета; историю, которая странно организована моей памятью и заведомо ею искажена, ведь в этой памяти моей, как в коробке с рыболовными принадлежностями, есть множество вещей, собранных и расположенных вроде бы хаотично, но связанных друг с другом тонкими запутанными лесками, которые тоже хранятся в этой коробке и имеют привычку соскакивать с катушек, цепляясь за всё подряд, и когда ты дергаешь одну из них, то вытягиваешь любимую чуть заржавевшую блесну-»черноспинку» и, разглядывая ее, забываешь, что полез в коробку совсем за другим, за ниппельной резиной для велосипеда, которая хранится там же, ведь из нее ты делал «кивки» для зимних удочек и не заводить же специальную коробку для кивков, а «черноспинка» между тем тянет за собой еще что-то… и главное, я совершенно не знаю, что потянуло за эту леску сегодня – может быть, фраза с урока французского или волосинка на раковине рядом с забытыми часиками только что приехавшей в штаты девушки наташи с которой мы выпили прошлой ночью бутылку merlot привезенную из cофии где я сутки болтался в ожидании нью-йоркского самолета и курносая телефонистка-болгарка в паршивой гостинице была единственным человеком который говорил со мной по-русски безо всякого комплекса оккупанта в отличие от халдея из бара в пулково-2 который не хотел брать у меня стобаксовку потому что она какая-то сырая на что я ответил blow me она просто лежала в заднем кармане джинсов понюхай если не веришь и тут же сам попадаю в ужасно вонючий нью-йорк где эта зеленая рогатая телка стоит посреди воды с мороженным в правой руке и учебником права в левой и нужен еще целый год чтобы на собственной левой пальцы снова разбились о струны когда рок-группа соседа-американца пришла репетировать в наши апартаменты и я спел им мишкину тихуюзлость и своего соседскогопса вдыхая запахтравы который они оставили вовсехкомнатах и который я чувствуюдажесеичас несмотряна работающийвовсювентилятор) – короче, две следующие наши встречи связаны с ее вторым молодым человеком, Сержем.

Уже само упоминание этого, как она выразилась, «мальчика для психотерапии», сильно пошатнуло романтическую картину неожиданной измены: оказывается, любимому мужчине и без моей помощи регулярно наставляли рога. Тем не менее, когда мы встретились втроем у выхода с «Маяковской», она все-таки растерялась, попытавшись схватить за руки сразу обоих.

Я усмехнулся, она тоже, но с каким-то жалобным «ты-же-понимаешь» взглядом. И – вот ведь парадокс! – человек, который знает и видит больше, должен уступить и сыграть «просто старого знакомого», чтобы помочь бедной блондинке, запутавшейся со своими мужиками. Даже обидеться не удавалось, настолько комизм ситуации и любопытство пересилили скучное чувство собственника. Я шел слева от них, засунув руки в карманы и разглядывая прохожих, временами отдаляясь метра на два и пропуская между ними и мной ручейки встречных пешеходов – предполагалось, что именно так, а не под ручку, ходят «просто старые знакомые». Она тем временем весело щебетала с Сержем, который, кстати, оказался довольно статным и кудрявым парнем.

В баре Money-Honey, когда Серж отправился за пивом, я сообщил ей, что жизнь в Америке научила меня различать симпатичных не только среди женщин, но и среди мужчин. Сергей, по моим наблюдениям, был вполне ничего. «И довольно неглуп для своих двадцати с копейками», – добавил я вслух, а про себя продолжил: «Чего же ты со мной-то развязаться никак не можешь?»

– Интересно-интересно! – Она стрельнула глазами в сторону Сержа и, убедившись, что он всё еще стоит к нам спиной у стойки, прижалась к моему плечу. – Про мужчин в Америке поподробнее! Тебе самому шанс не представился с каким-нибудь шоколадным красавчиком?

– Шансов там вагон. Особенно когда ночуешь в приюте «Армии спасения» в негритянском квартале Питсбурга.

– Ну и?

– Ишь, как оживилась! Должен тебя огорчить – до таких великих пидоров, как Лимонов, мне еще далеко. Ленивый я, наверно. Просто зашел – там, конечно, ни одной белой рожи – и говорю: опоздал на автобус, денег нет, нельзя ли у вас переночевать…