Большая книга ужасов – 35 - Мария Некрасова

«Наверное, демоны так и должны относиться к телам. «Грязные тряпки», им-то откуда знать, у них и таких нет». – Мысль была чужая и унылая. Как можно смириться с тем, что ты умер? Вот как? Никита раньше не очень-то думал о смерти, а если и задумывался, то полагал, что не будет его, и никаких мыслей об этом тоже не будет. Он просто выключится – «щелк» – и все. Какие мысли у мертвяка? А оказалось паршиво: вроде умер, а вроде жив, и надо еще как-то «жить дальше», вот уж совсем чепуха!

– И что теперь?

– Что-что! Смиряйся давай, мне некогда. Думай о спасении души. Дозреешь – приходи!

И демон опять пропал. Никита еще несколько секунд рассеянно искал его взглядом, мельком глянул на куст, увидел, что тела там больше нет, и как будто даже успокоился. Дурной этот Гамигин: «Смиряйся», «Будешь готов – приходи», – тоже котлету нашел. Хотя для него, наверное, такие, как Никита, и есть – котлеты. Да еще так: «Давай быстро, мне некогда!» – конвейер у него там, точно. И Никита просто одна из тысяч душ на этом конвейере. Обидно? Но не обидно же быть одним из тысячи учеников в школе, одним из миллионов жителей Москвы... А одной из тысяч душ на конвейере демона – почему-то обидно. Это Никита себя так уговаривал, пытаясь поскорее смириться. Но что-то не получалось у него: тело и душа по-прежнему чувствовали себя одним целым, хотели каникул, к реке, и чтобы с матерью все было в порядке. Проходить какие-то испытания, чтобы спасаться неизвестно от чего, – совсем не хотели. Даже не хотели домой, там отец привяжется с ремонтными работами. О душе думать надо, а он...

Никита еще покосился на куст (пусто) и все-таки побрел в сторону дома. Можно было еще погулять урок, дождаться ребят, но наверняка они опять полезут на крышу, а туда Никите хотелось еще меньше, чем домой, после сегодняшнего-то! Лучше уж ремонтные работы – безопаснее. Хотя ему ли думать об опасностях?

Отец уже вернулся из магазина и сидел в своей обычной позе, на диване перед теликом. Привычной картине не соответствовало только то, что диван был новый. Ну да к этому быстро привыкнешь. «Не привыкну, – одернул себя Никита. – Диван будет, будет отец на нем, они оба будут стареть и покрываться проплешинами, не заметно, а постепенно. И только меня не будет, как дурака. Да вообще-то, уже...» Себя стало жалко. Отец оторвался от какого-то шоу по телику, кивнул: «привет» и нашел подходящие к случаю, правильные слова:

– Что так рано?

– Мог бы вообще не прийти, – буркнул Никита и прикусил язык. Чуть ли не впервые в жизни ответил честно, и кажется, сейчас огребет, за честность-то.

– Чего ты не в духе? Двойку схватил в последний день? – Он пошуршал рукой в пакете с чипсами, протянул этот пакет Никите. И такое медвежье спокойствие было в этом жесте, в самом отце: его старых джинсах, майке-алкоголичке, обломанном ногте на мизинце (коробки вскрывать). Казалось, у этого человека не может случиться ничего плохого, ни в семье, ни так, нигде, никогда. А вот – случилось. И ничего. Сидит – не знает. Как будто так и надо.

Никита загреб горсть чипсов, положил обратно: сказать, не сказать? А попробуй вот так, скажи человеку, который сидит себе, смотрит шоу, попивает пиво, открой рот и скажи: «Я сегодня умер». Что начнется! Нет, сначала он вскинет брови и попробует как-то смягчить услышанное: «С пацанами поссорился?» или даже: «Из школы выгнали?» Но ты будешь неумолим и расскажешь ему все, как есть. Тогда он просто не поверит. Покрутит у виска, скажет: «ты заболел»; «выдумываешь», закатает тебе рукава и заглянет в зрачки: в этих шоу по телику часто показывают наркоманов. Наконец, поставит бутылку на пол и скажет: «Да вот же ты!» – и тебе придется еще объяснять про систему отчетности у демонов и спасение души. Тогда он скажет: «Опять всякой фигни начитался» или «Что за игры у вас!» – и вернется спокойненько к своему шоу. Вены у тебя чистые, зрачки в порядке, значит, все хорошо. У таких, как отец, не может случиться ничего плохого.

...А если поверит?! Ну вдруг, ну бывает же у людей, даже у таких, как отец. «Прозрение» или как это? Возьмет и поверит, э?

Никита опять взял горсть чипсов, набил рот, пробубнил что-то о школе и скорее пошел вон из комнаты. Если отец поверит, то лучше не говорить. Ни сейчас, никогда! Сам увидит, сам узнает, когда придет время, но сейчас – нет. И дело не в том, что человек сидит себе перед теликом и пьет пиво, так что нечего его и пугать – глупости. Просто такие вещи делят жизнь на «до» и «после».

Никита помнил, как умерла бабушка, давно, еще до первого класса. Она жила далеко, Никита и родители видели-то ее полмесяца в году, летом, когда приезжали погостить. У бабушки была коза в красном ошейнике и дырявая ступенька на крыльце, Никита маленький вечно проваливался обеими ногами. Не было компьютера и любимых игрушек, но эти две недели в году всегда пролетали быстро и весело. Никита с отцом рыбачили, ходили в лес... Иногда бабушка приезжала на Новый год, привозила огромных размеров «деревянные» груши и разноцветные клубки, из которых к концу праздников получался веселенький свитер для Никиты. Ее селили в Никитиной комнате, где до сих пор стоит «бабушкин диванчик».

А потом случилось то, что случилось, и было лето без деревни и Новый год без клубков и груш: один, другой, третий. И бабушкин деревенский домик продали не скоро, только года через два, когда осознали, наконец, что уже никогда. Не будет больше такого лета, какие были при бабушке, и Нового года с ней, как раньше, тоже не будет. Жизнь поделилась на «до» и «после». Мать до сих пор, когда что-то рассказывает, что было давно, говорит: «Еще бабушка была жива».

Теперь их ждет новый раскол времени. И мать будет говорить: «Еще при Никите», а незнакомые будут чесать в затылке и думать, что она имеет в виду Хрущева. Будут странно поглядывать на мать: вот как хорошо сохранилась старушка! Чушь? А ведь так и будет. И у родителей осталось еще несколько суток, а может, и часов жизни «до». Никита не вправе отбирать у них это время. Бесценное время, когда отец еще может спокойно пить пиво, смотреть телик и покрикивать Никите в спину:

– Комнату докрась!

– Да, насяльника! – Голос был осипший и слезливый. Жалко было не себя, а отца, может, этого и добивался Гамигин, когда говорил: «Будешь готов – приходи». Но комнату докрасить и правда надо. А то, если не успеет, каково будет отцу докрашивать за ним?! К тому же Никита не очень-то спешил на встречу с демоном.

Он спокойно переоделся, отмыл старые валики, отыскал парочку новых и не спеша пошел докрашивать комнату. Он сам наслаждался последними часами жизни «до». И вообще последними часами жизни. Кто его знает, что за испытания подкинут ему демоны? Может, покраска комнаты по сравнению с ними – рай на земле?