Левиафан - Роберт Шей

Следующие полчаса пробежали быстро, настолько быстро, что Джо потом задавался вопросом, не подсунула ли им мисс Портинари ещё какой-нибудь наркотик, который, в отличие от психоделиков, не замедлял, а ускорял время.

— И последняя карта, — сказала наконец мисс Портинари, — это «Дурак», Ключ номер Ноль. Он идёт по краю обрыва, не обращая внимания на опасность. «Дух дышит, где хочет; так бывает со всяким, рождённым от Духа»[41]. Короче говоря, он победил Смерть. Его никогда ничто не испугает и ничто не поработит. Это конец пути, и главная задача каждой правящей группировки — не допустить, чтобы человечество к нему пришло.

— Вот и хорошо, что двадцать две стадии, — сказал Джо, — а не двадцать три. Слава Богу, мы хоть ненадолго отошли от магического числа Саймона Муна.

— Нет, — сказала мисс Портинари. — TAROT — это анаграмма латинского слова ROTA, то есть «колесо». Лишняя буква Т напоминает нам о том, что колесо описывает круг, и конец сливается с началом. Есть двадцать третья стадия, и она находится там, откуда ты начал, только сейчас ты смотришь на неё без страха. — Она снова подняла карту «Мир». — Сначала горы — это горы. Потом горы уже не горы. Затем горы снова горы, но изменилось имя странника, чтобы сберечь его Невинность. — Она собрала все карты в колоду и аккуратно перетасовала. — Есть миллион других священных книг, в словах, картинках и даже в музыке, и все они рассказывают одну и ту же историю. Самый главный урок, который объясняет все ужасы и невзгоды мира, заключается в следующем: ты в любой момент можешь соскочить с Колёса и заявить, что путешествие окончено. Для любого конкретного мужчины и для любой конкретной женщины без больших амбиций это вполне нормально. Проблема начинается тогда, когда из страха дальнейшего движения — из страха роста, из страха перемен, из страха Смерти, из любого вида страха — человек пытается остановить само Колесо, останавливая всех остальных. Тогда-то и возникают две великие мистификации: Религия и Правительство. Единственная Религия, которая согласуется со всем Колесом, — это личная и сокровенная религия. Единственная форма правления, которая согласуется с Колесом, — это самоуправление. Каждый, кто пытается навязать свою иллюзию другим, действует из страха и обязательно прибегнет к оружию запугивания, если не срабатывают методы убеждения. Но никто из тех, кто понимает, что такое Колесо, никогда не станет делать ничего подобного, ибо сознаёт, что каждый мужчина, и каждая женщина, и каждый ребёнок — это Саморожденный Господи гребаный Боже, выражаясь богатым языком Гарри.

— Но, — сказал Джордж, нахмурившись, — разве Хагбард не пытался навязать свои представления другим? По крайней мере, в последнее время.

— Да, — отозвалась мисс Портинари. — В целях самозащиты и защиты всей жизни на Земле он нарушил это основное правило мудрости. И он понимает, что ему придётся за это заплатить. Мы ждём, когда будет выставлен счёт. Лично я полагаю, что нам не придётся долго ждать.

Джо нахмурился. Прошло полчаса с тех пор, как мисс Портинари произнесла эти слова; почему он так отчётливо помнит их до сих пор? Он стоял на мостике, собираясь задать Хагбарду какой-то вопрос, но не мог вспомнить ни вопроса, ни того, как он попал на мостик. На телевизионном экране появился длинный усик, тонкий, как проволока; он царапнул линзу объектива и расплылся, выйдя из фокуса. Очевидно, слишком приблизился. Джо решил, что это была какая-то морская водоросль, и продолжил умный разговор с Хагбардом.

— Балдение на дициену воперхности болжно дыть вочень кыосое, — сказал он.

Усик появился вновь, а с ним ещё один. На этот раз они задержались и Джо сумел рассмотреть их получше. «Видимо, мы забрались прямо в заросли этих водорослей», — подумал он. И тут из глубины поднялось гигантское щупальце, которое закрыло сразу весь экран.

Увидев это, Хагбард уцепился за нос викингской ладьи и присел.

— Держись! — заорал он, и Джо бухнулся на колени рядом с ним. Снизу и сверху, со всех сторон полусферического видеоэкрана появились присоски — ужасные, огромные кратеры из живой плоти. Внезапно движение лодки вперёд прекратилось и Джо швырнуло на перила; удар пришёлся прямо в солнечное сплетение, и у него перехватило дыхание. — Стоп машина, — скомандовал Хагбард. — Экипажу занять места на боевых постах.

Джо и Хагбард с трудом поднялись с пола и уставились на экран. Щупальца обвили всю подводную лодку. Они достигали не менее десяти футов в диаметре.

— Кажется, вот мы и встретили Левиафана, а? — произнёс Джо.

— Совершенно верно, — ответил Хагбард.

— Надеюсь, что кто-нибудь из твоих его сфотографирует. Если ты не очень дорого запросишь, «Конфронтэйшн» купит пару снимков.

На мостик ворвался Джордж. Хагбард, глядя в иссиня-чёрные морские глубины, взял его за плечо.

— Смотри, Джордж, — показал он пальцем. — Вот прообраз всех иллюминатских символов. Сам Левиафан.

Джордж увидел мерцающий вдали треугольник, от которого исходило зеленовато-белое свечение. В центре треугольника краснела точка.

— Что это? — спросил Джордж.

— Разумное беспозвоночное морское существо столь колоссального размера, что сказать о нем «гигантский» будет мало, — сказал Хагбард. — Он настолько же больше кита, насколько кит больше пескаря. На Земле больше нет ничего похожего. Это одна-единственная клетка, которая никогда не делится, но на протяжении миллиардов лет лишь становится все больше и больше. Его щупальца могут остановить эту подлодку так же легко, как ребёнок бумажный кораблик. Он не похож на других морских обитателей. При таких размерах для того, чтобы выдерживать колоссальное давление на дне океана, ему нужна особая форма. Поэтому его тело напоминает пятистороннюю пирамиду, если считать вместе с основанием.

— Отблеск божьего глаза, — внезапно произнёс Джордж. — Восприятие реальности в огромной степени зависит от масштаба. У секвойи совсем другое время, чем у человека.

Левиафан подплывал к ним все ближе и все ближе притягивал их к себе. В центре пирамиды, будто подводное солнце, горело одинокое пылающее красное ядро, похожее на стеклянную гору.

— Насколько же он одинок! Человек, проведя в полном одиночестве хотя бы полчаса, зачастую начинает испытывать невыносимые страдания. Как же должно страдать от одиночества существо, для которого год по человеческим меркам длится миллион лет! Оно должно очень страдать! — Джордж, о чем ты говоришь? — спросил Джо.

— Есть растения, — сказал Хагбард, — которые живут только за счёт его света. На такой глубине, где растения в принципе не могут существовать. За миллионы лет вокруг него образовалась целая туча сопутствующих форм жизни.

Все ещё удивлённый странными речами Джорджа, Джо посмотрел на экран и увидел слабо светящееся облако вокруг угловатого тела Левиафана. Должно быть, это и была та туча существ-спутников.

Дверь снова открылась: на мостик вошли Гарри Койн, Отто Уотерхаус и Джон-Джон Диллинджер.

— У нас нет боевых постов, поэтому я решил попытаться выяснить, что вообще происходит, — сказал Диллинджер. Он увидел на экране Левиафана и застыл с открытым ртом. — Боже праведный!

— Господи страдающий Боже, — пробормотал Гарри Койн. — Если бы я мог трахнуть эту штуку, то потом гордился бы, что трахнул самое большое существо на Земле.

— Выдать тебе акваланг? — предложил Хагбард. — Может быть, ты сумеешь его отвлечь.

— Чем же он питается? — спросил Джо. — Такой громадине нужно постоянно есть, чтобы выжить.

— Он всеяден, — ответил Хагбард. — У него просто нет другого выхода. Пожирает организмы, которые живут возле него, но может питаться чем угодно, от амёб и водорослей до китов. Кроме того, он, вероятно, как и растения, извлекает энергию из неорганической материи. На протяжении геологических эпох его рацион должен был меняться. Миллион лет назад он не был таким большим. Он понемножку растёт.

— Я — первый из всех живых существ, — провозгласил Джордж. — Первое живое существо было Одно. И оно по-прежнему Одно.

— Джордж! — Хагбард пристально глядел в глаза молодому блондину. — Джордж, почему ты говоришь такие вещи?

— Он приближается, — сказал Отто.

— Хагбард, что ты собираешься делать, черт побери? — взорвался Диллинджер. — Мы будем драться, убегать или же позволим этой твари нас сожрать?

— Пусть он подойдёт к нам поближе, — ответил Хагбард. — Я хочу хорошенько его рассмотреть. Мне ни разу в жизни не выпадал такой шанс, и, возможно, я больше никогда не увижу это существо.

— Смотри, как бы не пришлось рассматривать его изнутри, — буркнул Диллинджер.

От каждого из пяти углов пирамиды отходили пучки из пяти щупалец в тысячи футов длиной каждое, усеянных вторичными щупальцами — длинными, похожими на проволоку усиками, которые первыми и коснулись подводной лодки. Одно из главных щупальцев опутало корпус «Лейфа Эриксона». Сейчас к лодке приближался конец второго щупальца. На самом его торце пылало нечто вроде красного глаза — уменьшенная копия красного ядра в центральном пирамидальном теле. Под этим глазом располагалось огромное отверстие, заполненное островерхими рядами выступов, напоминающих зубы. Отверстие пульсировало, расширяясь и сокращаясь.