Собрание сочинений в 12 т. Т. 3 - Верн Жюль Габриэль

Паганель тотчас же обратился к Талькаву за разъяснениями. Индеец ответил ему, что он никак не может понять, почему почва так сильно пропитана влагой. Никогда еще за всю бытность его проводником не случалось ему наблюдать, чтобы почва была столь зыбкой. Даже в период сильных дождей по Аргентинской равнине всегда можно было пробраться.

- Но чему приписать эту возрастающую влажность? - спросил Паганель.

- Не знаю, - ответил индеец, - а когда буду знать…

- А разве горные речки во время сильных ливней никогда не выходят из берегов?

- Случается.

- Может быть, это случилось и сейчас?

- Может быть! - ответил Талькав.

Паганелю пришлось удовольствоваться этим уклончивым ответом, и он передал Гленарвану содержание своего разговора.

- А что советует делать Талькав? - спросил Гленарван.

- Что должны мы делать? - спросил Паганель патагонца.

- Ехать как можно быстрей! - ответил индеец.

Совет этот легче было подать, чем выполнить.

Лошади очень устали, ступая по зыбкой почве, скользившей под ногами, а местность шла все более и более под уклон, и теперь эту часть равнины можно было сравнить с громадной лощиной, которую стремительный поток мог быстро заполнить водой. Поэтому следовало как можно скорее выбраться из этих низин, так как наводнение немедленно превратило бы их в озеро. Пришпорили коней. Но оказалось, что воды, по которой шлепали лошади, было еще недостаточно, и около двух часов пополудни разверзлись хляби небесные, и на равнину потоками хлынул тропический ливень. Укрыться от этого потока не было никакой возможности. Оставалось одно - запастись философским спокойствием и стоически переносить все! Пончо всадников промокли насквозь, вода со шляп стекала на них, словно из переполненных водосточных труб. С бахромы седел струились ручьи. Всадники, забрызганные грязью, летевшей из-под копыт лошадей, скакали верхом как бы под двойным ливнем - с небес и с земли.

Промокшие, продрогшие, разбитые усталостью, путники добрались к вечеру до жалкого ранчо. Лишь для очень неприхотливых людей это ранчо могло сойти за пристанище, и только находящиеся в отчаянном положении путешественники согласились бы укрыться в нем. Но у Гленарвана и его спутников не было выбора. Итак, они забились в эту заброшенную хижину, которой побрезговал бы последний бедняк индеец. С трудом развели жалкий костер из сухой травы, больше дымивший, чем согревавший. За стенами ранчо продолжала свирепствовать непогода, и крупные капли дождя просачивались сквозь прогнившую соломенную крышу. Двадцать раз костер грозило залить, и двадцать раз Мюльреди и Вильсон отвоевывали его у воды.

Скудный и малопитательный ужин прошел очень грустно. Все ели без аппетита. Только майор, не говоря худого слова, оказал честь промокшей провизии: невозмутимый Мак-Наббс не обращал внимания на злоключения. Паганель, как истый француз, пытался шутить, но он никого не рассмешил.

- Очевидно, шутки мои подмочены, - заметил он: - все они дают осечки.

Лучшее, что можно было сделать в подобном положении, - это уснуть, каждому хотелось хоть на время забыть усталость. Ночь выдалась бурная, стены ранчо трещали, качались и грозили рухнуть при каждом сильном порыве ветра. Несчастные лошади, ничем не защищенные от непогоды, жалобно ржали во дворе, да и хозяевам их было немногим лучше в жалкой хижине; однако мало-помалу путники уснули. Первым заснул Роберт, положив голову на плечо лорда Гленарвана, и вскоре, хранимые богом, погрузились в сон и все остальные временные обитатели ранчо.

Видно, бог был чутким стражем, ибо ночь прошла без происшествий. Разбудила путников Таука. Бодрая, как всегда, она ржала и сильно била копытом в стену ранчо. Если Талькав не подавал сигнала к отъезду, то это делал его конь. А поскольку путешественники были уже многим обязаны Тауке, то повиновались ей, и отряд тотчас же двинулся в путь.

Шел небольшой дождь, но сырой глинистый грунт не впитывал скопившихся вод, и все эти лужи, болота, пруды выступали из берегов, сливаясь в огромные «банадо» предательской глубины. Паганель, взглянув на карту, подумал, и не без основания, что Рио-Гранде и Рио-Виварата, реки, в которые обычно стекают воды этой равнины, теперь, вероятно, вышли из берегов и образовали общее русло шириной в несколько миль.

Необходимо было мчаться во весь опор. Вопрос шел об общем спасении. Если наводнение усилится, то где найти убежище? До самого горизонта не видно было ни одной возвышенности, и на такую плоскую равнину воды должны были хлынуть с необычайной быстротой.

Коней пустили полной рысью. Таука неслась впереди и, пожалуй, больше, чем любая амфибия с могучими плавниками, заслуживала название морского коня, ибо с такой силой рассекала воду, словно это была ее родная стихия.

Внезапно, около десяти часов утра, Таука начала проявлять признаки сильнейшего беспокойства. Она непрестанно оглядывалась на юг, на необозримые просторы равнин, протяжно ржала, раздувая ноздри, втягивала свежий воздух, порывисто вставала на дыбы. Талькав, которого скачки лошади не вышибали из седла, все же с трудом справлялся с нею. Он сильно натянул удила, выступившая изо рта пена коня окрасилась кровью, но горячее животное не унималось, всадник понимал, что стоит лошади только дать волю, как она во весь опор помчится на север.

- Что происходит с Таукой? - спросил Паганель. - Уж не впились ли в нее здешние прожорливые пиявки?

- Нет, - ответил индеец.

- Значит, она чего-то испугалась?

- Да, она почуяла опасность.

- Какую?

- Не знаю.

Если опасность, которую почуяла Таука, была пока еще невидима, то слух уже улавливал ее. Действительно, глухой рокот, похожий на рокот прилива, слышался где-то за пределами горизонта. Дул порывистый влажный ветер, неся с собой водяную пыль. Птицы стремительно улетали - видимо, от какого-то чуждого им явления природы. Лошади, ступая по колено в воде, уже ощущали напор течения. Вскоре появились с юга, приблизительно в полумиле от отряда, бесчисленные стада животных, которые неистово мычали, ржали, блеяли. Опрокидывая друг друга, поднимаясь вновь, они бешено стремились вперед; то был ураганный хаос обезумевших существ, мчавшихся с невероятной быстротой. Их почти невозможно было разглядеть сквозь поднимаемый ими вихрь водяных брызг. Кажется, даже сотня великанов китов не могла с большей силой взбаламутить океан.

- Anda, anda! [48] - крикнул громовым голосом Талькав.

- Что такое? - спросил Паганель.

- Разлив! Разлив! - ответил Талькав и, дав шпоры коню, помчался к северу.

- Наводнение! - крикнул Паганель.

И все понеслись за Таукой.

Нельзя было медлить: действительно, милях в пяти на юге уже виднелся надвигавшийся оттуда огромный, широчайший водяной вал, превращавший равнину в океан. Высокие травы исчезали, словно скошенные, мимозовые растения, вырванные потоком, неслись по течению, образуя плавающие островки. Вся масса воды, разворачиваясь, хлынула сплошным потоком, сметая все на своем пути. Очевидно, перемычки между крупнейшими реками пампасов были прорваны, и воды Колорадо на севере и воды Рио-Негро на юге слились в общий поток.

Водяной вал, замеченный Талькавом, надвигался со скоростью призового скакуна. Всадники уносились от него, словно тучи, гонимые вихрем. Тщетно высматривали они хоть какое-нибудь пристанище: до самого горизонта простиралась вода. Охваченные паническим страхом, лошади мчались неистовым галопом, и всадники с трудом удерживались в седлах. Гленарван часто оглядывался назад.

«Вода настигает нас», - думал он.

- Anda, anda! - кричал Талькав.

И всадники пытались ускорить бег коней. Бока несчастных животных, истерзанные шпорами, были обильно залиты кровью, окрашивающей воду непрерывными алыми струйками. Лошади спотыкались о неровности почвы. Они запутывались в подводных травах. Они падали. Их заставляли снова подниматься. Они падали снова, и опять и опять их поднимали. А уровень воды заметно повышался. По ней шли волны, грозившие превратиться в пенящийся вал и вскоре залить путешественников.