Скиталец Ларвеф. Повести - Геннадий Гор

— Что же случилось? — начинает свой рассказ Хымокесан.

— А вот что. Послав Лврвефа на разведку к спутникам планеты, я начал снижаться. Мы отлично сели. И приборы не сообщили нам ничего такого, чего стоило опасаться.

Только одно обстоятельство было несколько неожиданным всех стало клонить ко сну. Я не успел оглянуться, как все уже спали, разумеется кроме повара Нева с его электронными чувствами. Я и двое моих помощников боролись со сном изо всех сил. Какая-то невидимая и страшная сила воздействовала на наши чувства, сковывая их, сковывая нашу волю, пытаясь ее сломить. Гипноз?

Хым спал мертвецким сном, и я не смог его растолкать. Спали и другие врачи.

Пока я возился с Хымом, пытаясь его разбудить, уснули оба мои помощника.

Бодрствовало пока только двое — я и дильнееподобный робот Нев.

— Буди всех, не церемонясь! — крикнул я.

— Толкай! Тормоши!

Но даже робот Нев, обрадовавшийся такому приказанию, не смог их растолкать. Все спали. Тревога охватила мое сознание. Я понял, что надо любой ценой оторваться от гравитационного поля коварной планеты. Но антигравитационная аппаратура отказала. Чья-то невидимая сила вывела ее из строя. Чувствуя, что слипаются веки, борясь с самим собой, я еле доплелся до рубки квантовой связи и связался с Ларвефом, чтобы предупредить его.

Сознание выполненного долга дало мне только на одно мгновение почувствовать прочность жизни, на секунду вырвав из объятия неизвестности.

Секунда, чуть замедлив свое милосердное движение, истекла. Потом все заволоклось пеленой небытия, как видите все же временного небытия. Но почему оно оказалось временным, это небытие? Почему? Пока об этом мы можем только гадать.

Проснулись мы в один и тот же час. Час? Нет, этот странный, загадочный час длился два года и четыре месяца.

Об этом нам сообщили приборы, созданные для измерения времени, и точности их мы не могли не доверять. Но как мы могли так долго спать, не получая искусственного питания? Это ведь был не анабиоз? Об этом тоже некого было спросить. Повар Нев, единственный, кто бодрствовал все эти два года, не отлучаясь с корабля, сообщил нам нечто странное, чему мы не в силах были поверить.

— Вас не было здесь, — сказал он своим категоричным безапелляционным голосом. — Вы исчезли через три часа после того, как уснули, а появились здесь только сейчас.

Автомат не мог ошибиться. Мы должны были верить показаниям его электронных чувств. Мы должны были и все же не могли ему поверить.

— Где же мы были?

— Не знаю, — ответил автомат.

Действительно, откуда он мог это знать? Ведь, по его словам, мы исчезли, а он остался нас ждать и честно ждал два с лишним года, ждал и наконец дождался. Он мог ждать хоть сто лет.

— Где же мы находились?

Только один из нас сделал попытку дать ответ на этот вопрос, опираясь на показания своих чувств. Он припомнил то, что видел и слышал, погрузившись в состояние, которое только условно можно было назвать сном.

Это был математик Заб, самый молчаливый из нас. Теперь ему пришлось заговорить. Но лучше бы он молчал.

Потому что, кроме его рассказа, ничто не связывало нас с той парадоксальной действительностью, с которой мы соприкоснулись.

Но математик Заб заговорил. Это его, угрюмого, скрытного молчуна, невидимые жители удивительной планеты выбрали своим посредником и доверенным, Как выяснилось затем из его рассказа, он один из всех нас, подвергшихся рискованному и непозволительному биомолекулярному эксперименту, он один получил информацию от одного из дерзких экспериментаторов. Нет, по его словам, он вел себя с достоинством и отнюдь не напрашивался на доверие к тем, кто ему его оказал, вопреки его воле.

В странном мире очутился Заб, в мире без деталей и очертаний.

Действительность, если это можно было назвать действительностью, плыла, неся его с собой в неизвестность. Он слышал музыку. Но была ли эта музыка внутри или вне его, он не знал. Разноцветные пятна, похожие на облака, плыли над его головой. Это длилось, длилось, и, казалось, не было этому конца.

И вдруг наступила пауза. Плывущий куда-то мир остановился. Математик Заб услышал голос.

— Здравствуй, Заб, — сказал ему голос любезно. — Как ты себя чувствуешь после той небольшой операции, которой ты подвергся?

— А что было со мной? — спросил Заб. Потому что даже он не мог сейчас молчать.

— Ничего такого, что могло заставить тебя беспокоиться. Мы разобрали тебя сначала на молекулы, а потом и на атомы, а затем собрали. Ты не нервничай.

Все молекулы и атомы, из которых ты состоишь, каждая и каждый на своем месте. Не думай, что это случилось сразу. Два с лишним года, употребляя вашу дильнейскую меру времени, длилась эта кропотливая работа, потребовавшая немало усилий от наших аналитиков и синтетиков. Но работы, как мы ожидали, закончились успешно. И скоро ты, Заб, и твои спутники смогут продолжить свой путь в пространстве. Мы служим познанию, впрочем как и вы. Но нас разделяют десятки миллионов лет прогресса нашей цивилизации. Не думай, что с тобой говорит живое существо. С тобой беседует прибор, специально сконструированный, способный мыслить так, как мыслите вы, находящиеся, в сущности, в детстве вашей цивилизации. Когда вы начали приближаться к нашей планете, мы уже знали ваш внутренний мир, ваши желания и постарались их удовлетворить. Может быть, мы и вступили бы в контакт с вами, но вы испугались и поспешили убраться.

Потом вы снова прилетели сюда… Мы не сделали вам никакого зла, хотя смысл этого странного слова нам не до конца понятен. Мы только познакомились с вами, а вы с нами познакомитесь в пути, когда ваш корабль будет лететь вдали от нашей планеты… Кто мы? Вы это узнаете. А кто вы?

Мы уже узнали. Ваши копии остались у нас в музеях. Они ничем не отличаются от вас. И мы могли бы послать их на ваш корабль вместо вас, а вас оставить у себя. Но вас ждут родные и друзья. И они вас дождутся. Им нужны не копии, а только вы сами. Можете спокойно продолжать свой путь.

Хымокесан усмехнулся.

— И мы продолжаем свой путь. Спокойны ли мы? Отвечая за себя, я должен сказать, что я спокоен. Но спокойны не все. Иных тревожит вопрос-они ли пребывают на корабле или их копии? И это мешает им спать. Я же спокоен.

Я слишком хорошо знаю себя, чтобы принять себя за свою копию… И все же я должен сказать, что аналитики и синтетики Планеты сюрпризов несколько переоценили свою работу. Присмотревшись друг к другу, мы заметили, что нечто странное произошло с парапсихологом Хымом и астрофизиком Енаплом.

Внешность их не изменилась. Но внутренний мир! Они словно поменялись ролями и склонностями. Хым стал Енаплом, а Енапл Хымом. По-видимому, вкралась какая-то ошибка, перепутали молекулы и атомы памяти…