Васина Поляна - Левиан Чумичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До самой лодки не мог успокоиться старый Хазар. Ворчал что-то по-татарски. А когда Ленька рассказал про субботинскую Зорьку, старик просветил:
— Рыба-сом молоко кушал. Большой рыба, жирный.
…Вечером Субботиха снова ругалась. Ни про каких сомов слушать не хотела и велела своему Вовке завтра Зорьку пасти отдельно. Назавтра очередь была субботинская, а Вовка угнал только свою Зорьку. Так и разладилась самодеятельная артель.
Вообще-то Ленька был даже рад. Козе много ли надо — раз-раз и нахваталась. Да одну-то ее, милую, до отвала накормить можно. Тем более что Ленька один секрет знал.
…Метрах в ста от речки росла «ведомственная» картошка. Ленька не знал, что это было за ведомство. Весной, когда сходила вода, на заливную землю приезжали два колесных трактора и за одну ночь пахали-боронили все поле. Потом приезжали солдаты с ружьями, выводили из фургонных трехтонок худых людей в фуфайках, и те садили картошку. Ребята видели, как люди в фуфайках хрумкали порезанные картофельные половинки. Прямо сырыми хрумкали.
Картошка всходила неровными рядами, на поле образовывались широченные межи, и на этих межах рос высокий сочный пырей.
Поле охранял сердитый хромой мужичонка с ружьем. Будочка у него стояла с краю, ближе к Нахаловке.
В душную полуденную жару Ленька с Красоткой забирались в пырей. Коза всё понимала — она быстро и жадно хватала траву, беспокойно трясла бородой и настороженно блеяла.
Пока мужичок выбирался из сторожки, пока хромал через всё поле, Красотка успевала нахвататься травы, а потом закидывала рога назад и неслась как бешеная вдоль речки к лесу. Ленька только держался за веревку и перебирал ногами. Вмиг они исчезали среди деревьев.
А вечером мама выносила из сарая литровую банку молока. Полную банку.
* * *Только отмаялся дед, как забрало маму, а Леньку с Сашкой лихорадка не трогала.
Груда укрыток на кровати ходила ходуном. Одеяла, половики и дедову ягу то и дело приходилось поправлять, а мама все равно по-страшному щелкала зубами:
— Хо-лод-но!
Сашка, закатив глаза, верещал в углу:
— Не помирай, мамка! Мамка, не помирай!
— Не каркай, ворона! — дед хлопнул Сашку по затылку, и тот притих.
Томка Вострикова налила в бутылку горячей воды, заткнула тряпицей и сунула маме в ноги. Сказала деду:
— Меняйте воду чаще. И чтоб чайник на плитке все время был.
Потом Тамарка растормошила пригорюнившегося у печки Леньку:
— Грелку надо и хины. Пошли.
Они выскочили на улицу и побежали к Томкиному бараку. Остановились у крыльца.
— Подожди меня! — Томка шмыгнула домой.
А Ленька прислонился к перилам. Ну и денек сегодня! Обед скоро, а Красотка все еще в сарае. Надо же, как маму прихватило. Вдруг Ленька глаза вылупил: на стене, где с самого апреля он выжег лупой: «Л + Т = любовь», вместо «Л» было выпластано ножом «И. М.».
Ленька пялился на стенку: что это еще за «И. М.»?
Томка выскочила на крыльцо. В одной руке грелка, в другой — газетный сверток. Она протянула Леньке сверток:
— Это хлеб. Обменяй на хину.
Томка умчалась ставить грелку маме, а Ленька побежал на базар. На хлеб там не только хину, там хоть что выменять можно.
* * *Красотку он погнал пастись только после обеда. Изголодавшаяся коза жадно хватала траву.
От речки прибежал Вовка Остроумов:
— Витька Сурок и Аркашка Меченый в чику всех наказывают. Мне мамка на подстричься пятерку давала, а я проиграл.
Сурок и Меченый были уже взрослыми ребятами. Сурковы держали лошадь — возили муку на хлебопекарню. Мерин и сейчас белой вороной бродил среди коз и коров.
А Меченый был «шестеркой» у Сурка.
До нынешней весны он верховодил всей нахаловской мелкотней. А этой весной оплошал…
Нахаловские парни бегали крутить шуры-муры к девчонкам, работающим на лесосплаве. Вот и Меченый, тогда еще просто Аркашка Волков, заприметил там одну деваху. Ну, подсыпался к ней, любовь-дружбу предложил и сказанул, что, мол, чуть чего, так и еда у него есть, и деньги…
Девка подруг своих крикнула. Стянули они с орущего Аркашки штаны и всю задницу испечатали какими-то несмываемыми штампами, были там и «Первый сорт», и «Годен», и даже «Не кантовать». И не стало у нахаловских Аркашки Волкова, Меченый появился.
Ленька подошел к ребятам.
— Сыграем, Лось? — крикнул-спросил Сурок.
— Можно, Сурок, — ответил Ленька.
Чика! Проводится главная черта, на нее ставятся деньги — кон. Биту кидают метров с десяти. Если не добросил до главной черты — «бык», «слепой», «сгорел», «сира». Если далеко закинул — «Москва — Воронеж — фиг догонишь». Надо, чтоб биток сразу за чертой упал, как можно ближе к кону, — тогда первый. Первый бить по кону будешь: перевернулась монета с решки на орла — твоя. А самый шик — сразу в кон угодить — чика! Все деньги в карман. Были ваши — стали наши.
Ленька поднаторел в чике. Он всегда с битком ходил. Даже в школу. Заметит впереди камушек — шлеп по нему битком — чика! Блеснет впереди стекляшка — снова к ней биток летит.
Вот и сейчас Ленька выигрывал. Левый карман отяжелел от денег. А на кону целая гора монет, и Леньке снова предстояло бить первым. Вторым был Витька Сурок. Вторым и последним — остальные ребята уже проигрались. Да и Витька выдохся — он «наваривал», добавлял в кон деньги и снова «метался», чтобы быть первым, но его биток никак не хотел ложиться ближе, чем у Леньки, — он то летел в «Москву — Воронеж», то «горел». А кон все рос и рос.
Ленька с подчеркнуто равнодушным видом стоял в сторонке. Он-то знал, что только чика может спасти Сурка, но чику Витьке не сделать: и не умеет, и руки дрожат, и, самое главное, деньги для «навара» явно кончились.
И когда в очередной раз Сурок подошел к коряге, от которой они метались, Ленька загородил кон:
— Плати, Сурок. Ты забыл наварить.
— Я платил.
— Он платил, — нахально заорали нахаловские Меченый и Вовка Субботин.
Ленька оглянулся — среди ребят не было своих, один Вовка Остроумов, но он не в счет — маленький очень, да и драться Вовка сроду не умел, это не Юрка Криков.
— Значит, я не заметил, метайся. Последний раз метайся, — выговорил Ленька.
К Сурку подбежал Меченый, что-то жарко зашептал тому в ухо. Витька согласно боднул головой.
А Меченый уже около Вовки Субботина, тоже что-то говорит в ухо. У Вовки глазки испуганными сделались, на Леньку Вовка косится.
Наконец Сурок бросил биток, он упал явно дальше Ленькиной отметины, но вдруг биток схватил Вовка Субботин и черканул отметину у самой чики — выходило, что Сурку бить первым.
А Ленька молчал. Выжидающе смотрел на подошедшего Сурка.
А рядом уже заходился Меченый:
— Че орешь! Че хлыздишь!
Ленька молчал. Смотрел на Сурка.
Елозился Вовка Субботин.
— Здорово ты метанулся, Сурок!
А тот уже склонился над коном, уже бить приготовился. Бормотал:
— Ваши не пляшут.
Ленька бросил на землю «навар», отошел к коряге. «Чика! Только чика! — думал он. — Я им покажу, как мальцов надувать. Фиг тебе, Сурок, а не деньги…»
Он метнул. Биток упал перед коном, скользнул вперед и сдвинул монеты, они накренились, нехотя скособочились и вдруг длинным змеем вытянулись вдоль главной черты — чика!
Хоть и пела душа у Леньки, а к кону он подошел не спеша, вразвалочку, не глядя на оцепеневших ребят. Спокойненько сгрузил монеты в карман. Подозвал Вовку Остроумова. Дал ему денег.
— Эй, малышня, кого еще мамка за проигрыш ругать будет? Подходи!
И вдруг заорал Аркашка Меченый:
— Не было чики!
Вовка Субботин заверещал:
— Не было, не было!
Подскочил к Леньке:
— Хлызда-блызда!
— Отдавай деньги, Лось! — криво ухмыльнулся Сурок.
Нахаловские стеной перли на Леньку. Он пятился к речке. Пронырливый Вовка Субботин забежал сзади, толкнулся кулаком в Ленькину спину:
— Чичер! Бачер!
— Приходи на вечер! — махнул кулаком Сурок, и у Леньки дернулась голова, но на ногах он устоял.
Кто на вечер не придет,Тому пуще попадет! —
взвыл Аркашка Меченый.
Ленька не любил, когда его били, он успел смазать по трем-четырем носам, но силы были явно не равны.
Ленька шатался под ударами. С такой присказкой обычно били тех, кто, так сказать, «портил воздух».
Шапка кругла,На четыре угла,Посредине — крест!По три раза хресть!
Это точно, «кто на вечер не придет, тому пуще попадет».
Меченый подгонял пацанов бить Леньку. Всех, даже мелюзгу, даже Вовку Остроумова…
— Отдам!
Замерли кулаки и кулачишки.
— Сейчас я вам всё отдам. — Ленька смахнул с губы кровь, подобрал с земли кепку. Высыпал в нее мелочь. Не торопясь, широко он отвел руку и, не выпуская кепку, махнул ею. Желто-белый веер сверкнул над рекой и, взбулькнув, исчез в воде.