Ленин жив! Культ Ленина в Советской России - Нина Тумаркин

К мощам святых устремлялись паломники, однако наиболее распространенной формой выражения религиозных чувств была молитва перед иконами, изображавшими почитаемых святых в различные моменты их жизни или же в виде стилизованных портретов (под влиянием византийской иконографии). Особой популярностью пользовался иконографический прием, когда изображение святого помещалось в центре, а по краям располагался ряд картин, последовательно иллюстрирующих наиболее важные моменты из его жизни. Сами иконы не являлись предметами поклонения: считалось, что через посредство икон святые, Богородица и Христос поддерживают постоянную связь с земным миром. Чудотворные иконы непосредственно выражали милости Господа. Иконы держали не только в домах, но и в храмах и монастырях; их выставляли напоказ при религиозных процессиях. Помимо икон, бытовали жизнеописания святых — устные и письменные, подробно излагавшие их чудесные деяния и обстоятельства мученической смерти. Вплоть до середины прошлого века жития святых были излюбленным народным чтением, даже Библия читалась меньше.

Русские святые почитались не только за способность творить чудеса, но также за смирение и аскетизм, за отрешенность от земной жизни. Для нас представляет особый интерес категория русских святых, под которую подпадали «канонизированные князья-страстотерпцы». Довольно внушительное число разных русских святых составляют князья, канонизированные не по традиционным причинам (таким, как мученичество за веру) — а ввиду того, что их постигла ранняя смерть при исполнении княжеского и воинского долга. К примеру, Андрей Боголюбский, великий князь Суздальский и Владимирский (XII век), отличался жестокостью, однако он не оказал сопротивления напавшим на него боярам (1175 г.) и был впоследствии канонизирован. «Андрей умер святым, поскольку безропотно принял все последствия, сопряженные с княжеским званием», — пишет Михаил Чернявский. Андрей Боголюбский умер не за Иисуса Христа, но подобно Христу — пойдя на мученическую смерть, нередко уготованную князьям. Святой князь, подобно многим другим в святцах, не был бессмертным, однако оставался вечно живым покровителем России. «В этом смысле, после смерти святые князья выполняли ту же функцию, что и при жизни, — заботились о стране и о своих подданных, оказывали им помощь и содействие. Эта роль, однако, возлагалась на них только потому, что смертью своей они делались сопричастными страстям Господним (а это возможно лишь для князей); они принимают смерть добровольно, с готовностью — смерть, которая суждена им как князьям; и благодаря этой готовности способны оставаться князьями и после смерти на веки вечные»[13]. С этой точки зрения, политическое убийство носит жертвенный характер: погибший делается святым мучеником. Так, после дворцового переворота в 1801 г. возник местный культ убитого императора Павла I, когда почитатели приходили поклоняться его останкам[14]. Подобная традиция может объяснить волну стихийной народной симпатии к Ленину, раненому при покушении на него в 1918 г.; данный инцидент, несомненно, способствовал ускоренному развитию его культа.

Народ и царь-батюшка

После того, как в XIII–XVI вв. русские земли объединились вокруг Великого княжества Московского, а в 1547 г. князь Иван Грозный принял титул царя (от латинского «цезарь»), культ святых князей-страстотепцев постепенно трансформировался в миф о царе — мирском правителе и одновременно Божьем помазаннике. Русская концепция царя отмечена влиянием византийского мыслителя VI в. Агапита, утверждавшего, что император — греховный, как все смертные, — наделен вместе с тем властью, которая уподобляет его Богу:

«Хотя телесно император ничем не отличается от всех прочих, в отправлении своей власти он подобен Богу, всемогущему Господу, стоящему над всеми людьми… Следственно, — да не впадет он как Бог в гнев или раздражение; как человек, да не возгордится»[15].

Российские монархи XVI в. усиленно подчеркивали свое божественное предназначение, взваливая на себя дополнительное бремя посредничества между своими подданными и Богом. Вплоть до конца XVII-го столетия цари проводили много времени за молитвой, посещали монастыри и принимали участие в других религиозных ритуалах, вне зависимости от собственных религиозных убеждений.

В эпоху Петра Великого положение разительно переменилось. Сделавшись не просто царем, но «Императором», он, наряду со старинной одеждой и бородами, которые носила русские цари и бояре, совершенно изгнал из обихода религиозные ритуалы, отнимавшие так много времени у его предшественников. С восшествия на трон Петра I и до отречения Николая II в марте 1917 г., русские правители внешним обликом, а во многом и поведением, напоминали скорее западноевропейских. Большинство русских монархов были воспитаны в религиозном духе, однако, несмотря на господствовавший при дворе строгий этикет, придворная жизнь была по большей части светской по сути. Важные события в жизни императорской семьи — рождения, коронации, тезоименитства, похороны — отмечались с величайшей пышностью торжественно и всенародно.

Несмотря на обмирщение монархии после Петра, народ по-прежнему держался за допетровские представления о правителе. Для широких масс царь оставался (по крайней мере, до 1905 г.) добросердечным «батюшкой», близким к Богу, непосредственно связанным божественными узами с каждым из своих подданных. Советские историки именуют подобные взгляды «наивным монархизмом»[16]. Для полного уяснения политических убеждений сторонников императорской власти среди крестьян нам явно недостает письменно зафиксированных свидетельств. Однако крестьянские прошения, пословицы, сказки, наряду с бунтарскими лозунгами, наглядно демонстрируют присущее народу стойкое убеждение в том, что добрый царь только и мечтает отдать крестьянам самое нужное им — землю, но царские чиновники и помещики мешают ему осуществить свою волю. «Царь помилует, царь пожалует», — гласила известная поговорка. Даже после отмены крепостного права в 1861 г., крестьяне, привязанные к сельской общине и вынужденные платить владельцу за землю, ими обрабатываемую, изливали свой гнев на помещиков и чиновников, но не на императора, который подписал манифест об освобождении[17]. Они верили, что царь действительно собирался дать им свободу и землю. Некоторые не страшились открыто бунтовать, другие обращались с прошениями к самому царю. И тех, и других ожидало неминуемое наказание, однако вера в доброго царя, который — стоит ему только узнать о злой доле крестьян — немедленно восстановит справедливость, не умирала.

Если царь так не поступал, существовало два объяснения: либо его обманывали советники и дворяне, либо он не настоящий царь, а самозванец.

Во время пугачевского бунта 1773–1775 гг. одна восьмая часть российского населения (крестьяне, казаки, рудокопы, рабочие, представители кочевых племен) поднялись с оружием на своих хозяев в интересах «настоящего царя», самозванца, выдававшего себя за Петра III. Главарь восстания на самом деле был казаком по имени Емельян Пугачев. Петр III был убит во время дворцового переворота, вдохновленного его супругой, императрицей Екатериной (Великой), одиннадцатью годами ранее. Называя себя Петром, Пугачев освобождал крестьян от крепостной зависимости и давал им то, чего они больше всего желали:

«И за то будете жалованы крестом и бородою, — рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованием, и хлебом, и провиантом, и свинцом, и порохом, и всякою вольностию»[18].

«Царь пожалует» — и вот Пугачев жаловал.

Если подлинный царь оказался в гуще народа, кто же сидел на троне в Петербурге? Еще раньше возникал вопрос: если настоящему царю полагалось носить бороду и традиционно расшитый кафтан, а также наставлять подданных в вере, то кем был великан с нервно подергивающимся веком, одетый по-иноземному, попиравший всякую мораль и именовавший себя: «Petrus Primus Imperator Russorum». Исчерпывающий ответ на этот вопрос был дан старообрядцами — раскольниками, порвавшими с официальной церковью после навязанных ею во второй половине XVII столетия изменений в церковном ритуале. Для староверов Петр Великий был вообще не царем, но Антихристом. Вывод был продиктован отчаянием, ибо воцарение Антихриста означало скорый конец света. Для многих старообрядцев вся династия Романовых после Петра являлась воплощением Антихриста[19].

Личные добродетели вовсе не служили отличительной чертой подлинного монарха. Царь, по традиционным крестьянским представлениям, отнюдь не обязательно должен был походить на Христа. Напротив, из царей в старинных русских сказаниях наиболее примечательной фигурой выступает Иван Грозный (эпитет «Грозный» обозначает не столько «ужасный», сколько «внушающий благоговейный страх»). Долгое правление Ивана IV (1547–1584) отмечено беспрецедентной жестокостью, направленной не только против множества бояр и представителей прочих привилегированных слоев, но и против крестьян, которых он систематически закреплял на земле их владельцев, приближая тем самым установление крепостного права на всей территории Московского государства. Тем не менее, песни-предания рисуют его как «справедливого царя», грозного в гневе, но милосердного к своим сторонникам[20]. Народные сказания об Иване Грозном, относящиеся к XVII веку, изображают его другом крестьян и врагом бояр. Петр Великий также фигурирует во многих народных песнях и сказаниях. Для старообрядцев он был Антихристом, однако для многих других — справедливым царем, любящим свой народ и обрушивающим гнев на его притеснителей[21]. Крестьяне сохраняли традиционные представления о царе, несмотря на западничество Петра, игнорируя привнесенные им перемены: