От Белого моря до Черного - Алексей Стражевский

На катере портового управления едем в порт Бакарицу. Удаляются каменные причалы пассажирской пристани, белый дом Управления Северного морского пароходства с его своеобразной архитектурой, позволяющей безошибочно угадать здания навигационного ведомства, будь то в Архангельске, Одессе или Ленинграде… Неподалеку от входа в гавань, точнее в протоку Бакарицы, стоят на якоре землесосы, а выше, за портом, работает земснаряд: фарватер приходится углублять ежегодно.

В порту у причалов несколько крупных судов, но никакой суеты незаметно — наверно, потому, что порт не пассажирский, а только грузовой. От складов к причалам и обратно непрерывно снуют автомашины. Портальные краны берут груз огромными партиями и опускают его в разверстые трюмы. Там, в глубине, развозя груз по трюму, бегают, как мышки, автопогрузчики, кажущиеся совсем маленькими с высоты. Их опустил туда портальный кран, он же их вытянет, когда им уже негде будет повернуться…

Красавец теплоход «Куйбышевгэс» — о его молодости говорит уже само название — идет в рейс на Дудинку. Он берет кирпич, трубы, машины и продовольствие. Грузятся суда, направляющиеся на Новую Землю, на Печору, в бухту Тикси, на остров Диксон. Лес-кругляк грузят прямо с воды — портальный кран заносит свою огромную лапу через судно.

Грузчики, загорелые, мускулистые (некоторые раздеты до пояса), деловито обрабатывают груз: снимают его с машин, компонуют сетки для крана. Как во всяком порту, народ здесь отовсюду: можно увидеть лица монгольского типа, услышать украинский акцент. Грузчики народ расчетливый — как только в подаче груза малейший перерыв, вся бригада волной откатывается в тень больших ящиков и садится отдыхать.

А поодаль стоит дежурный пожарной охраны и бдительно следит, чтоб не нарушался многократно повторенный приказ: «Курить только в указанном месте». Да, пожарная безопасность и здесь дело первостепенной важности: все из дерева. Деревянные пакгаузы, мостовая, причалы, все портовые сооружения. Специалист, дающий пояснения, говорит:

— Каждый год какой-нибудь из причалов капитально ремонтируется. Да что толку: стоит постоять нескольким сухим солнечным дням, и опять начинают вываливаться бревна. Надо переходить на камень и бетон, да инерция еще сильна. А главное — слаба еще у нас база стройматериалов. Вот уж в семилетке…

Да, семилетка много даст и порту: промышленность стройматериалов Архангельского совнархоза по плану должна вырасти почти в 3 раза, производство железобетона в 4, а сборных железобетонных конструкций и деталей более чем в 12 раз.

Территория Соломбальского лесного порта — это еще один город штабелей. Высокие, с двухэтажный дом, аккуратные, однообразные, они напоминают стандартные коттеджи, тем более что размещены они кварталами и разграничены улицами со знакомой нам деревянной мостовой. По этим улицам лихо носятся автолесовозы, везут пачки пиломатериалов к причалам, опускают их, съезжают задом и несутся за новыми. А вдоль причалов на сотни метров вплотную друг к другу выстроились лесовозы-корабли.

С мая по октябрь в Архангельск за лесом приходят десятки иностранных судов. Мы видим флаги Великобритании, Норвегии, а в другой раз могли бы увидеть французский, датский, голландский или бразильский. Это не значит, что лес пойдет именно в эти страны: например, норвежцы едва ли нуждаются в нашем лесе, зато они известны с давних времен как всемирные «морские извозчики».

У самого северного причала стоит западногерманское судно «Броок» из Гамбурга. На палубе, облокотившись на фальшборт, скучают матросы. Помощник капитана, молодой блондин с рыжеватой четырех-пятидневной щетиной, спускается по трапу, чтобы побеседовать с нами на досуге. Он здесь не впервые: еще в прошлом году «Броок» сделал несколько рейсов в Архангельск да за нынешний год вот уже второй рейс. Порядки в порту? Вполне удовлетворительные! Никаких трений с администрацией не бывает. Грузчики работают на совесть…

О грузчиках Соломбальского лесного порта действительно никто не скажет худого слова. Наблюдаем за работой одной бригады. Лесовоз оставил пачку материала и уехал. Английское суденышко, которое берет лес, совсем маленькое, его палуба лишь метра на два возвышается над причалом, и погрузка идет наиболее быстрым способом — при помощи наклонных плоскостей. С корабля подают тросы, рабочие быстро вяжут груз, стивидоры[5] пускают лебедки, и доски, подправляемые грузчиками, въезжают на палубу, а затем погружаются в трюм.

Всем этим процессом — куда поставить пачку, как ее зацепить, как развернуть — распоряжается небольшого роста щуплый человек. Он в двубортном пиджаке и рабочих рукавицах — это сочетание придает еще больше комизма его и без того комичной фигуре.

— Не бригадир ли это?

Да, действительно бригадир, и мне называют его фамилию.

— Как, тот самый, что висит на городской доске почета? — изумленно спрашиваю я, позабыв о грамматике.

Да, он самый. Сколько я ни присматриваюсь, мне трудно уловить хоть какое-нибудь сходство. Там, на портрете, выполненном черной краской по белому холсту, я видел прилизанные волосы, симметричные лацканы парадного костюма, образцово завязанный галстук, и в этом обрамлении крупное, холеное лицо с победоносным взглядом. Прочитав под портретом, что это бригадир портовых грузчиков, я представил себе мужчину громадного и грозного, внушающего окружающим робость своим видом и громовым голосом.

А тот, кого мы видели, был маленький, сухонький, быстрый на ногах, суетливый, с тонким и сиплым голоском. Нельзя сказать, чтобы слушались его беспрекословно, рабочие порой и поправляли его, бывало он и соглашался, а иногда настаивал на своем, покрикивал нестрашно и беззастенчиво бранился.

При всем том он ни минуты не оставался спокойным или невнимательным, и по тому, как быстро исчезали в недрах трюма все новые и новые пачки древесины, было ясно, что дело свое он делает пусть с виду нескладно, но с результатом отличным.

По трапу соседнего судна, тоже английского и тоже довольно невзрачного, степенно спускается капитан, прифрантившийся к походу на берег. На нем хорошо отутюженный темно-серый костюм и белая шелковая сорочка. Ему, пожалуй, за шестьдесят, у него грузное тело, тонкое белое лицо и морщинистая шея. Так толстеют к старости люди, которые мало пьют, мало едят и мало двигаются.

— Хау ду ю ду, кэптин… Вы не возражаете, если мы сфотографируем ваше судно и команду?

Мы могли это сделать и без его ведома, но хочется быть вежливым с гостями.

— Пожалуйста, сколько хотите, — равнодушно отвечает англичанин. — Команда — африканцы, — пренебрежительно добавляет он. — Не знаю, какой вам толк их фотографировать.

Африканцев на английском судне мы уже заметили раньше, но я не знал, что из них состоит вся команда. А следовало бы догадаться. Судовладельцы не любят смешанных команд, чего доброго чернокожие станут возмущаться тем, что такие же матросы, как они, только со светлой кожей, получают гораздо большую плату.

Вахтенный матрос, высокий и тонкий, длиннорукий, с тонкими кистями и длинными, как у Вэн Клайберна, пальцами, внимательно пересчитывает лесоматериал, принимая его от хорошенькой северянки в пестрой косыночке, из-под которой выбиваются золотистые локоны.

— О’кей, — говорит матрос.

Беляночка улыбается.

Но матрос не возвращает улыбку. Он насторожен, как будто бы даже испуган. Что с ним? Всего несколько минут назад, когда он стоял на палубе, мы перекинулись с ним парой веселых слов, и он приветливо улыбался. Может быть, он чувствует на себе взгляд вахтенного помощника, молча наблюдающего с мостика? А может быть, он боится фотообъектива, который способен рассказать всему свету, что он улыбался белой женщине? Я дружески протянул ему руку, он торопливо пожал ее и отошел, хотя спешить ему было некуда…

Солнце уже низко — впрочем, оно и в полдень поднималось не очень высоко. Еще раз на прощание проходим вдоль пристани. Поневоле снова останавливаемся полюбоваться великаном и красавцем норвежским лесовозом «Белькарин» из Осло. Здесь доски считает юный норвежец — краснощекий, золотисто-рыжий. Он превосходно говорит по-английски. Ему девятнадцать лет, но он уже четыре года на море. Нравится ли ему в Архангельске? Конечно, а впрочем ему везде нравится… В его глазах море, радость жизни и надежда…

Архбум

Пристрастие к сокращениям не раз было у нас замечено и осмеяно. А в сущности к сокращениям нас принуждает необходимость. Куда как просто было раньше: завел себе француз Гужон чугунолитейный завод: «У кого работаешь?» — «У Гужона». Или и теперь еще в иных местах: «У Форда». Коротко и ясно. А поди-ка придумай для каждого нашего завода, заводика, института, фабрики, артели короткое, благозвучное и осмысленное название! Нелегко.