Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман - Геннадий Мурзин

– Здравствуй, Танюша, – потом, наклонившись к уху, шепотом спросила. – И как?

Хозяйка правильно поняла вопрос и поэтому подняла вверх большой палец. Галина кивнула, сказав:

– Мы – на кухню. Пусть мужики побудут одни.

Хозяйка с грустинкой усмехнулась:

– И правда: бабья дорога – от печи до порога.

– Идите-идите, – шутливо сказал Фомин и добавил. – Уж постарайтесь там.

Хозяин, а следом за ним и Фомин, проследовал в небольшую скромно обставленную гостиную. Фомин, как дома, тотчас же плюхнулся в старенькое кресло и с удовольствием вытянул ноги, отвалившись назад. Хозяин устроился в другом кресле, напротив.

Чайковский, кивнув в сторону небольшого столика, на котором стояла тонко нарезанная ветчина, конфеты и ломтики лимона, а также крохотные (по оценке Фомина, конечно) из зеленого хрусталя рюмки и штоф с водкой, предложил:

– Давай, а, по одной? Для затравки.

– А Танюша, как? Не будет сердиться? – осторожничая, спросил Фомин.

– Что ты, как маленький, как в первый раз!

– Наливай! – Фомин решительно махнул рукой.

Они выпили и чуть-чуть закусили. Фомин спросил:

– Что в управлении? Я-то, как ты сам понимаешь, в отгулах.

– В норме.

– Начальство как?

– Твое или… вообще?

– Вообще.

– С начальством все в порядке. Краснов, сам слышал, доволен тобой. Тут же забрюзжали завистники.

Фомин усмехнулся:

– Без этого не бывает.

– Насколько мне известно, Краснов поручил кадрам подготовить представление в министерство.

– На предмет?..

– Вот, этого-то я тебе и не скажу.

– А еще друг…

– Дружба дружбой, служба службой, – Чайковский, по примеру Фомина, положил на крохотный ломтик хлеба пластик ветчины и, отправив в рот, стал медленно пережёвывать. Он спросил, постучав пальцем по штофу. – Еще?

– У матросов нет вопросов.

Они снова выпили и закусили в полной тишине. Чайковский, кивнув в сторону музыкального центра, предложил:

– Может, музыку?

– Не стоит… Не стоит пока, – потом спросил. – Как слухи?

– Насчет Краснова? – уточнил Чайковский. Фомин кивнул. – Слухи все упорнее. Я попытался заговорить с самим, но он уклонился от разговора на эту тему.

– Чехарда какая-то, – недовольно пробурчал Фомин. – Надоело! Настоящий проходной двор.

– Самое интересное не это.

– А что же?

– То, кого метят.

– Не тебя ли, Паша?

Чайковский заразительно рассмеялся.

– Сморозил!

Фомин обиделся.

– Почему бы и нет?

– Дурацкий вопрос.

– Почему?

– Потому что ответ ты хорошо знаешь.

– Ну, извини… Так кого же нам ждать?

– Из министерства…

– Вот! Опять варяга! – Фомин недовольно фыркнул.

Чайковский возразил:

– Нет, не варяга.

– Продолжай. Это что-то новенькое. Не Радченко ли… из УБОПа?

– Нет.

– Тогда и не знаю, на кого подумать.

– Кандидат – генерал-лейтенант Воротов.

– Владимир Александрович?! – Фомин рассмеялся. – Вот умора.

– Совсем несмешно.

– Скажешь тоже, – Фомин продолжал смеяться. – Они, что, там решили по второму кругу пойти?

– Кандидатура неплохая, – сказал Чайковский.

– Не спорю. Однако до сих пор еще не было случая в истории управления, чтобы прежний возвращался.

– Все происходит когда-то впервые, – резонно заметил Чайковский, и наполнил снова рюмочки. – Выпьем за то, чтобы хуже не было.

Фомин покачал головой.

– Это я так ведь… Меня, если по правде, мало вся эта чехарда волнует. Завязываю я. Послужил Родине и будет. Опротивело все. И «референт» мой, то есть Галчонок, обеими руками – за.

Чайковский внимательно смотрел в лицо Фомина, стараясь понять, правду тот говорит или ёрничает.

– Ты серьезно решил?

– Чему ты-то удивляешься? Не говорил, что ли, раньше? Что мне еще надо, а? Стаж выработал… Имею право на покой.

– Дело, понятно, твое, – Чайковский покачал головой, – но, боюсь, ничего не выйдет.

– Что значит «не выйдет»!? – раздраженно спросил Фомин. – Что или кто может помешать?

– Не хочу огорчать, но…

– Прошу, без твоих этих длиннот. Говори, в чем дело?

– Саш, только сугубо между нами, хорошо? Сделай завтра вид, что слышишь о предложении впервые.

– Обижаешь! Это когда я тебя подводил?

– Собственно, и не буду от тебя скрывать, лично я вижу резон в словах генерала Краснова.

– Что еще-то он хочет от меня, что?! Дался всем им Фомин. Свет клином на нем сошелся?

– Краснов полагает, что в составе оперативно-следственной бригады по делу, известному тебе, от областной уголовки…

– Надо же! – сердясь, воскликнул Фомин и сильно ударил кулачищем по подлокотнику кресла. Фомин уже догадался, в чем дело. – Значит, снова Тагил? – Чайковский утвердительно кивнул. Фомин раздраженно и вовсе непритворно воскликнул – Сколько же можно!? И ты… на их стороне? Поддержал?

– Подумай, Сашок, разве не прав Краснов, а? Новичку надо сколько вникать? По сути, начинать с нуля. Ты же… Не дитя… Понимаешь.

– С какого «нуля»? Все наши доследственные мероприятия документально оформлены и готовы для приобщения к уголовному делу. Бери – и работай.

– Сашок, о чем ты говоришь? Документы – одно, а живой человек – другое. Хотя… Чего это я тебе, матерому сыщику, объясняю подобные прописные истины?

– Объективно говоря, ты прав, – Фомин обреченно вздохнул. – Как тут ни крути, а все правы. Но мне что делать, а? Так никогда и не распрощаться с тагильчанами? К тому же… не мальчишка слоняться по гостиницам. Пусть теперь другие… И дома… Парнишка в таком возрасте, когда отцовский глаз, ой, как нужен.

Чайковский грустно усмехнулся.

– Я тебя понимаю. Я и сам ведь решил.

– Ты? Решил? Что ты мог решить?

– Решил, что тоже пора уходить в отставку.

Фомин пристально посмотрел другу в глаза.

– Выживают?

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Танюша… Ну… Вот-вот подарит сына…

– Кстати, все подтверждается?

– Да! – воскликнул Чайковский. – Нет никаких теперь сомнений, что сын. Будет сын! Мой сын! Мой, понимаешь?!

– Как не понять. У самого… Как беременность? Нормально? Нет осложнений? По-моему, уже скоро.

– Меньше месяца осталось. По словам врачей, сынуля развивается нормально. Танюша – молодец! Хорошо вынашивает. Даже на сохранение ей не пришлось ложиться… Я нервничаю…

– Говоришь, что все нормально, а сам дергаешься. Зачем?

– Все равно же, Сашок, волнительно.

– Успокойся, дружище! И приглашай на крестины. Да… Имя парнишке подобрали?

– Да.

– Какое же?

– Егором решили назвать, – Чайковский вздохнул. – В честь моего деда… Умирая, очень просил, чтобы… Я пообещал… Сам Господь помогает мне держать слово…

– Замечательное, наше имя! Но не будем об этом…

– Чайковский рассердился.

– Как это «не будем»?! А ты хоть догадываешься, кто будет крестным?

– Ну… Наверное, брат твой… Или еще кто… Родня у тебя большая…

– Ошибаешься, голубчик! – Чайковский торжествующе смотрел на друга. – Танюша предложила, а я с восторгом её поддержал, тебе стать крестным отцом. Как? Что скажешь?

Фомина это привело в полное смятение. Чего-чего, а этого он не ожидал от Чайковского. Да, друзья-коллеги с давних пор, но чтобы… Это – уж слишком. Как говорится, не по чину честь. Чайковский молчание Фомина воспринял по-своему. Он настороженно спросил:

– Ты… это… что молчишь? Не по душе, что ли, наше предложение?

Фомин встал. Подошел к другу, обнял за плечи.

– Ну, спасибо тебе!.. – у него запершило в горле. – Обещаю: я буду отличным крестным твоему сыну, – он вернулся на свое место. – А кто будет крестной матерью?..

– Женщины на кухне сейчас этот вопрос решают.

– Не понял.

– А что тут непонятного? Крестной станет твоя жена, если, конечно, наше предложение примет.

– Она? Примет, обязательно примет! Ей да не принять? Еще чего…

– Давай, Сашок, договоримся: ты свои «хвосты» дочищаешь, я – тоже и в конце года вместе подаем рапорты. Ну, как?

– Ты, в самом деле, решил уходить? – спросил Фомин.

– Почему нет? Ты собираешься уходить, а я чем хуже?

– Со мной – совсем другое дело, – возразил Фомин, – я всем уже глаза измозолил. Мечтают, чтобы ушел.

– Преувеличиваешь… как всегда.

– Ничуть. Тебе же еще служить да служить… генерал как-никак.

– Плевать я хотел на генеральские лампасы! – в сердцах воскликнул Чайковский.

– О-го-го. Если всяк станет плевать на генеральство, то… Что же будет?

– Я решил… Твердо решил… Егорушку воспитывать с пеленок… Сам воспитывать… Ради этого… Нет и не может быть у меня ничего дороже на всем белом свете. И остатки моей жизни будут отданы ему, Егору моему.

Фомин решил пошутить.

– А Танюша – рыжая, что ли?

– И ей, конечно, – серьезно сказал Чайковский, но…

В этот момент открылась дверь гостиной, и вошли жены. Они несли на руках подносы с выпечкой. Фомин потянул носом.