Темная мишень - Сергей Зайцев

Впустив гостей, он захлопнул дверь, задвинул мощные засовы. Перехватив поудобнее карабин «Вепрь», немного понаблюдал, как бродяги снимают со спин мешки и с глухим стуком сваливают на грубо сваренный из металлических обрезков стол, где уже лежали приготовленные для обмена свертки.

Возле ворот его работа пока закончена, поэтому Поляков отправился на свой пост, скрипя ботинками по морозному снегу. От проходной до входа в бункер вела узкая дорожка, напоминая формой неглубокую траншею – зима в этом году выдалась щедрой на снегопады, и приходилось шуровать лопатой всякий раз перед приходом гостей. Добравшись до входа, он остановился рядом со своей неизменной помощницей – Фионой. Родная дочь. Теплая зимняя одежда – пестрой расцветки охотничьи куртка и штаны, скрадывала очертания и без того худощавой фигурки девушки, заставляя ее выглядеть низкорослым подростком. Голову Фионы защищала двойная вязаная шапка. На ременной петле, перекинутой через плечо и шею – пистолет-пулемет «Витязь». Дочь хмуро, с изрядной долей неприязни смотрела на гостей сквозь пластик панорамной маски.

Уже несколько лет подряд подобные визиты проходили по одной и той же схеме. Затворники заранее минут на двадцать врубали «пугачи» – направленные инфразвуковые генераторы кустарной сборки, чтобы расчистить территорию вокруг места встречи от случайного зверья. Затем впускали гостей. Упаковав во вместительные рюкзаки приготовленный для них товар, бродяги устраивались на отдых здесь же, во дворе. Вот и сейчас все шестеро расселись спинами к прожекторам, оберегая глаза от слепящего света. Короткие облачка пара, вырываясь из клапанов масок, взвивались в морозный воздух. Преодолев опасный многочасовой путь, эти люди вели себя спокойно, уверенно, не выказывая заметных признаков усталости или спешки. Крепкие, тертые жизнью мужики, но их внешнее миролюбие весьма обманчиво, учитывая, с какими опасностями им приходится постоянно сталкиваться в пути. Пока ведешь дела более-менее прилично, и они ведут себя ровно. Но отпор, в случае чего, готовы дать всегда.

Грешник криво усмехнулся, невольно завидуя выносливости и выдержке этих людей. Вскоре ему предстояло влезть в их шкуру и проверить на деле, чего стоит он сам. Ну а пока они с Фионой просто охраняли двор. Работа несложная, разве что зябко стоять без движения, ведь мороз, стервец, потихоньку достает сквозь одежду, студит суставы и холодит кровь. Да и чертов возраст дает о себе знать. Казалось бы, ерунда – всего сорок четыре, а пальцы теперь мерзнут даже в перчатках. В двадцать Поляков перчаток не признавал, хватало «батареек» собственного тела. Но все меняется, и не всегда это к лучшему, вопреки расхожей в прошлом, а теперь звучавшей весьма издевательски поговорке.

Ничего, терпеть уже недолго. Визит редко длился более получаса.

Оставаться в окрестностях убежища чужакам дольше не дозволялось. Мало ли какую заразу гости притащат в родные стены, да и сложно понять, о чем эти люди думают на самом деле. Может, воспользуются случаем и решат захватить жилплощадь. Можно торговать, а можно ведь и воевать. Впрочем, стычек с бродягами Сергей припомнить не мог. Никогда такого не было. Бродяги, конечно, прижимисты, но никогда не покушались на устоявшиеся порядки, не зарились на чужое. Всегда платили по счетам честно. Скорее это убежище пыталось их надуть, и не раз, повышая расценки.

Караванщики исправно платили затворникам той же монетой – недоверием. И никогда не рассказывали о своих делах и проблемах. Разве что изредка сообщали новости из Метро, где находились основные человеческие поселения и куда они временами хаживали для торговли. Бродяги даже имен своих не называли – только клички, больше похожие на маркировку роботов. Командир отряда у них – Первый, последний член отряда – Шестой. Простой набор цифр. Да и «бродягами» они называли себя сами. Или «дикими» – так о них говорили в Метро. В общем, парни не из разговорчивых, внутри их группы всегда чувствовалась жесткая дисциплина, а от лица всех говорил только Первый, остальные помалкивали. Какие на самом деле они преодолевали расстояния за ночь и где находись постоянные жилища этих необычных людей – не знал никто.

А убежищу от караванщиков нужно было только одно – свежее мясо.

Затворники ничего не выращивали и не охотились. Упустили они тот момент, когда можно было учиться охоте на расплодившееся на поверхности города невиданное зверье. Не поспели за стремительно набирающим обороты непостижимым эволюционным процессом, пугающе преобразившим когда-то знакомый мир. А потом, когда продовольственные запасы начали иссякать, учиться стало уже слишком опасно. Казалось бы, парадокс: свежее мясо бегает за воротами, выйди и возьми, зачем заказывать поставки черт знает откуда, да еще отдавать за это ценное барахло? Так вот, пробовали охотиться сами. И не раз. Да только зверье сплошь попадалось или зараженное какой-нибудь болезнетворной дрянью, или фонило радиацией так, что жрать такое – все равно, что добровольно подписать себе смертный приговор.

Многие и поплатились за подобные эксперименты, кто здоровьем, а кто и жизнью.

К счастью, вещевой склад до сих пор был забит, что называется, под завязочку. Имущества, удачно нахапанного с брошенных в округе складов, имелось столько, сколько жители убежища не растратили бы и за полсотни лет. А охотники, способные выслеживать и добывать «чистое» мясо на поверхности, нашлись и без них, убежищу оставалось лишь договориться о взаимовыгодном сотрудничестве, не рискуя своими людьми.

Поляков, забывшись, тяжело вздохнул. Стекло маски сразу же слегка запотело изнутри, впрочем, быстро очистилось. Не холод Сергея беспокоил на самом деле, а то, что предстояло сделать после ухода бродяг. Он знал, что мысли Фионы сейчас сосредоточены на том же. Знал, и на душе у него стоял такой же мрак, как за этим металлическим забором, куда не доставал свет прожекторов. Фи всегда была упряма, и если что-то решила, отговорить уже невозможно. Ей бы пацаном родиться, да угораздило девчонкой. Нередко из-за ее ершистого, неуживчивого характера возникали сложности.

Поначалу, когда Фи об этом заговорила, еще два месяца назад, Поляков от ее слов просто отмахнулся. Почти семнадцать лет, прожитых в убежище, просто так со счетов не спишешь. Эти стены давно стали их домом, а дом всегда тяжело покидать, уходить в неизвестность. Даже когда мрачная беспросветная атмосфера, воцарившаяся внутри надежных ранее стен, теперь пожирает нервы своих жильцов, словно грибковая плесень – выброшенные на помойку объедки. Да и Павел Храмовой – глава бункера и старый друг Полякова, его не поймет. Не пойдет навстречу. Он давно уже запретил уход, понимая, что если люди начнут разбегаться, то убежище протянет недолго. С людьми и так сейчас дефицит. У Храмового имелась теория, что для любого поселения существует некая критическая масса, ниже которой люди начинают быстро деградировать, сначала морально, потом и физически. Зависит, конечно, от многих факторов – не только от количества, но и от «качества» людей, которых волею случая судьба свела вместе. К примеру, скопище отморозков, тех, которые живут лишь сегодняшним днем и удовлетворяют только низменные потребности, но не способны в момент смертельной опасности, рискуя жизнью, прийти на выручку товарищу, – такие выродятся раньше остальных. Исчезнут в бесконечном противостоянии с опасностями окружающего мира, особенно такого гибельного, каким этот мир стал сейчас. Именно это в первые годы после Катаклизма и произошло. Много было банд, зверствовавших на поверхности, выживавших в различных схронах и подвалах за счет мародерства и убийств, да где они сейчас? Канули в небытие. Растворились, словно вода в песке. Но если у человека хоть что-то есть за душой, хоть какие-то моральные и нравственные ориентиры, за которые стоит цепляться, – такой продержится дольше. Продержится и сплотит против общей беды тех, кто слабее духом, поможет выжить и им.

Именно таким лидером стал для них всех Храмовой. Но тем не менее убежище уже достигло критической черты – осталось всего полсотни человек из ста, с которых колония начиналась. Каждый год, словно слепая и безжалостная автоматная очередь, уносил нескольких человек в мир иной – от болезней, от случайных травм, да и просто от старости и тоскливой судьбы без будущего. А бывали и проступки, за которые некоторым индивидам жизнь приходилось укорачивать насильно. Отчаянные времена диктуют отчаянные меры. Прошлым летом двое мужчин попались на попытке удрать из колонии втихую, и Храмовой долго не колебался. Он ведь тоже уже не тот человек, каким был двадцать лет назад. Прагматик в нем давно сожрал идеалиста. Несчастным устроили показательную казнь – вывели в этот самый дворик и расстреляли возле забора.

Казнь всегда вершилась руками Грешника.

Кровавая работа давалась ему без особых нравственных угрызений. Это не он такой моральный урод, считал Сергей, а жизнь такая. Без железной дисциплины и суровых мер за нарушение общепринятых правил колония давно бы развалилась. А так – столько лет прожили лучше, чем нищеброды из метро. На полном самообеспечении. И только когда заметно начали убывать запасы продовольствия – консервы и крупы, завели торговлю с бродягами.