Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина - Серена Витале

Провинциальная немецкая гостиница, путешественник на пороге смерти, эскорт, сделавший вынужденную остановку, внезапное оживление, шум взволнованных голосов, достигший слуха больного сквозь туман бреда… раздраженный новоприбывший, вынужденный внести нежелательные изменения в свои планы, скука, словоохотливый держатель гостиницы, лестница, дверь, молодой незнакомец; его красивое лицо, искаженное страданием, тело, по которому пробегала дрожь; отсутствующий взгляд, устремленный на темные тени, кружащиеся над его постелью. Нежная забота. Медленное возвращение в мир, благодарность человеку, который вырвал его из когтей смерти, короткие совместные прогулки возле гостиницы, а затем в лесу на окраине богом забытого городка, долгие беседы, признания, планы…

Насколько можно доверять этой сказке о мягком и неотвратимом вмешательстве Судьбы, о трогательном, романтическом пересечении жизненных путей под мрачным крылом болезни и смерти? Вероятно, с осторожностью, поскольку мы имеем дело с версией событий, опубликованной в начале XX века Александрой Петровной Араповой, дочерью вдовы Пушкина и ее второго мужа. Арапова перечисляет события отдаленного прошлого, о которых она ничего не знала непосредственно или пользовалась источниками сомнительной объективности. И большая часть из того, что она писала – ее страстное перо брызгало плохо скрываемой злобой на Пушкина, ее чернила были окрашены в тона бульварного романа, – должно было защитить память ее умершей матери (которой Россия никогда не смогла простить смерть своего величайшего поэта) от «несправедливых и часто оскорбительных суждений». Поэтому мы можем подвергнуть сомнению многое в рассказанной ею истории, включая первую встречу Жоржа Дантеса и Якоба ван Геккерена.

Мы не знаем точно, когда нога Дантеса впервые ступила на российскую землю. Арапова говорит, что он прибыл 8 октября 1833 года. В этот день, согласно сообщению газеты «Санкт-Петербургские ведомости», пароход «Николай I», пришел в Кронштадт после 78-часового путешествия, «с 42 пассажирами на борту, среди которых был королевский голландский посланник, барон Геккерен». Если Дантес действительно был среди этих сорока двух пассажиров, рассказ о серьезной болезни и медленном выздоровлении попахивает преувеличением, поскольку 24 сентября он все еще был в Берлине и должен бы был сесть на «Николай I» в Любеке 5 октября. Это только первый узел в сплетении несоответствий, противоречий, полуправд и порой откровенной лжи, что должен распутать тот, кто исследует трагедию Пушкина или ее отдаленные причины.

Старая регистровая книга, сохранившаяся в архивах Нанта, говорит нам о том, что только 2 ноября 1833 года Жорж Шарль Дантес, «землевладелец, 22 лет, уроженец Кольмара (Верхний Рейн)», уведомил французское посольство в Петербурге о своем прибытии в Россию. Он остановился в английской гостинице на Галерной улице (Тюремная улица – предрекающий голос Судьбы), на третьем этаже, апартаменты номер 11.

Луи Метман, внук Дантеса, пишет: «Интерес, проявленный царем Николаем во многих отношениях, семейные связи Дантеса в Германии и России, внешность, которая согласно портретам того времени была весьма привлекательна, вскоре обеспечили молодому офицеру желанное место в салонах Петербурга. Ему повезло встретиться с бароном Геккереном-Беверваардом, посланником короля Голландии при дворе русского императора, и барон, привлеченный его умом и приятным обращением, проявил к нему интерес и стал регулярно переписываться с его отцом».

Другими словами, Метман полагает, что молодой француз встретился с голландским посланником только после своего прибытия в Петербург и завоевания благоволения царя и симпатий салонов. Кому верить? Все, что мы знаем наверняка, это то, что 9 декабря 1833 года Жозеф Конрад Дантес следующим образом ответил на письмо Якоба фон Геккерена: «Не могу выразить словами мою благодарность за всю Вашу доброту по отношению к моему сыну, и я надеюсь, что он окажется достойным ее. Письмо Вашего превосходительства сняло груз с моего сердца, поскольку я не могу отрицать, что меня беспокоила его будущность. Я боялся, что его наивность и беззаботность могут привести его к людям, которые нанесут ему вред, но благодаря Вашей доброте и протекции, которую Вы ему сделали, обращаясь с ним, как с другом, я успокоился. Надеюсь, его экзамен проходит хорошо».

Константин Карлович Данзас, друг Пушкина, вспоминал:

«Снабженный множеством рекомендательных писем, молодой Дантес приехал в Россию с намерением вступить в нашу военную службу. В числе этих писем было одно к графине Фикельмон, пользовавшейся особенным расположением покойной императрицы. Этой-то даме Дантес обязан началом своих успехов в России. На одном из своих вечеров она представила его государыне, и Дантес имел счастье обратить на себя внимание ее величества… В то время в Петербурге был известный баталический живописец Ладюрнер… Покойный государь посещал иногда его мастерскую, находившуюся в Эрмитаже, и в одно из своих посещений, увидя на полотне художника несколько эскизов, изображавших фигуру Людовика Филиппа (более поздний источник утверждает, что это были карикатуры), спросил Ладюрнера: «Это не вы, случайно, развлекаетесь подобными работами?» – «Нет, государь! – отвечал Ладюрнер. – Это мой соотечественник, легитимист, как и я, господин Дантес». – «Ах, Дантес, я его знаю, императрица говорила мне о нем», – сказал государь и пожелал его видеть. Ладюрнер вытащил Дантеса из-за ширм, куда последний спрятался при входе государя. Государь милостиво начал с ним разговаривать, и Дантес, пользуясь случаем, тут же просил государя позволить ему вступить в русскую военную службу. Государь изъявил согласие».

И на сей раз было бы соблазнительно подумать о мягком вмешательстве Судьбы, но графиня Долли Фикельмон, жена австрийского посланника в Петербурге, до января 1834 года не давала балов и приемов, которые почтили бы своим присутствием их императорские величества. Даже в обычное время она вела тихий образ жизни, и зимний сезон еще не открылся, когда она в начале ноября 1833 года оплакивала преждевременную смерть своей кузины Адели Стакельберг; посланный Провидением ожог на ноге также предоставил ей удобный предлог продолжать скрывать от света свое удрученное сердце. Таким образом, знакомство с императрицей, которое вспоминает Данзас, могло произойти только позже, когда Дантес уже готовился к экзаменам для вступления в русскую армию. Должно быть, кто-то ошибается, или что-то забывает, или что-то путает, и теперь ход событий принимает неясные и смазанные контуры легенды. Тем не менее в любом случае сверкающий ореол звездной пыли начинает исходить от Жоржа Дантеса, навсегда согретого теплым дыханием благоприятных ветров. Истинно, этот человек родился в рубашке.