Гаяна - Петроний Аматуни

— Туман — хоть лопатой разбрасывай… Засели мы, братцы, денька на два, — вздохнул Шелест.

— Да, не зря цыган две зимы менял на одно лето! — заметил Петушок.

— А Новый год? — спросил Серафим.

— Здесь встретим, конечно.

— Оно так, да скучновато будет.

— Кого-нибудь пригласим, потанцуем…

— Ладно, идемте в столовую продлевать свою жизнь, — сказал Серафим.

К ночи ветер стих, и в морозном конусе света от фонаря над перроном кружились мелкие жесткие снежинки. Петушок и Серафим шли к аэровокзалу. У входа они, точно по команде, остановились.

Перед ними, прислонясь к двери, стояла девушка в темно-синем пальто, отороченном белым мехом, и в такой же шапочке. Свет играл на ее волнистых волосах, и они отливали темным золотом. Лицо у девушки чистое и нежное, с открытым лбом, тонким маленьким носом и чуть заостренным подбородком. Глаза темно-серые, с голубыми искорками. Когда шальные снежинки упали на ее губы, она улыбнулась и на щеках возникли крохотные тени.

— Добрый вечер! — почти одновременно сказали Венев и Черныш.

— Уже ночь, — заметила она.

— Да, правда. И еще новогодняя… Девушка вздохнула и промолчала.

— Разрешите пригласить вас в нашу скромную компанию? — произнес Петушок.

— Мы же не знакомы. Я только знаю, что вы пилот нашего самолета, и все…

— Познакомимся.

— Так сразу?! — удивилась девушка. — Под Новый год разрешается, — уверил Петушок.

— Впервые слышу, — с сомнением ответила девушка, но сама уже повернулась, и по ее лицу было видно, что ей приятно смотреть на Петушка. Серафим досадливо поморщился, бросил в урну недокуренную папиросу и ушел.

— А что в таком знакомстве предосудительного? — продолжал Петушок просительным тоном.

— Ничего. Но я не вижу и необходимости.

— Но ведь и вреда не будет? — Лично мне — нет.

— В таком случае, разрешите представиться: Петр Венев.

Девушка невольно рассмеялась, протянула ему руку и просто сказала:

— Нина Константиновна Тверская.

— Все пассажиры разъехались встречать Новый год, а вы? — спросил Петушок.

— Мужчинам проще; кроме того, у некоторых есть знакомые в Кисловодске или Пятигорске.

— И вы остались одни?

— Как видите.

— Я вижу, что мы вдвоем!

— Ну, это только сейчас, на минутку.

— Как — на минутку? Вы же обещали встретить Новый гоя с нами!

— Я?!

— Ну, прошу вас, не отказывайте, Нина Константиновна.

— Не знаю, право, как быть…

— Я прошу вас от имени всего экипажа, — горячо настаивал Петушок.

Нина задумалась.

— Кроме того, «Наставление по производству полетов» обязывает нас заботиться о своих пассажирах не только в воздухе, но и на земле! — закончил Петушок.

— Хорошо, — решилась она. — Но в таком случае я приглашаю вас к себе. Так будет удобнее. Я — в гостинице, мой номер четвертый.

— Будь по-вашему, — согласился Петушок. — Через полчаса ожидайте гостей…

Она была в скромном синем платье, которое очень шло ей и скрадывало едва заметную полноту. Движения девушки были неторопливы, уверенны.

Знакомясь с Андреем, Нина смутилась. Ей понравилось его строгое лицо, добрый, внимательный взгляд, голос, спокойный и басовитый, даже манера говорить, слегка растягивая гласные. Серафим же показался ей скучным и нелюдимым.

— Нина Константиновна, — весело сказал Петушок, — нам разрешили распить бутылку вина.

— Этого вполне достаточно, — ответила Нина, накрывая на стол. — Располагайтесь… Вы — на диване, вы — на том стуле, а Андрей Иванович может сесть рядом со мной. Прошу к столу… Остались считанные минуты.

Все заняли свои места и замолчали, будто присели на минутку, чтобы тихо проститься с родным домом перед дальней дорогой. Да и в самом деле, разве не стал для них родным и, если так можно сказать, обжитым уходящий год? Сколько радостей связано с ним навсегда! Бывали и неудачи, преодолевая которые они приближались каждый к своей цели; крепче стала большая дружба, выдержавшая испытание печальных недоразумений и ссор; отсеялись случайные знакомства, не устоявшие перед маленькими размолвками…

Что передает эстафетой старый год новому? Что предстоит пережить им еще? Много неизвестного таит эта дальняя дорога. Знать, оттого и хочется посидеть вот так, молча, минуту-другую, поразмыслить, помечтать, пожелать…

Первым нарушил тишину Андрей. Он посмотрел на Нину, встретил ее взгляд и тихо сказал своему радисту:

— Серафим, настрой радио.

В маленькой уютной комнате послышался перезвон кремлевских курантов.

— Еще один год на плечи, — с грустью произнес Андрей, поднимая стакан с вином.

— И уже следующий выпустил шасси и просит посадку, — весело сказал Петушок.

— Ну что ж, посадку ему разрешаем! — ответил Андрей.

ГЛАВА ВТОРАЯ

На острове. Знакомство с его обитателями

1

Первое, что Боб Хоутон испытал на острове, — это тропическая жара, в которую он окунулся, спланировав с прохладной высоты на четырехмоторном «Дугласе» с золотым крабом на фюзеляже. Затем ему пришлось подчиниться местным законам и подвергнуться тщательному медицинскому осмотру.

Врач Мелони оказался человеком словоохотливым.

— С такими бицепсами, мистер Хоутон, — заметил он, — вы проживете долго, как баобаб. Не крутитесь… Мне еще необходимо подвергнуть испытанию ваше тело на самом терпеливом месте, пониже спины.

— Что вы имеете в виду, док? — спросил Боб, хватая одежду охапку.

— Я вам сделаю укол, — пояснил Мелони, загораживая путь двери. — Всего несколько кубиков жидкости.

— Зачем?

— Ну, допустим, от поноса… — уклончиво ответил Мелони. — Прошу вас повернуться ко мне спиной и набраться мужества. Вот так… одну минуту! Не волнуйтесь: понос — враг бизнеса, ибо почти вся сумма, затраченная на питание организма, списывается вами в убытки.

Выслушав это изречение, Боб принялся так хохотать, что врач едва не сломал иглу.

— Черт возьми! — воскликнул Мелони, — Осторожнее, у меня шприц «Келли и сыновья».

— О, это уважаемая фирма, — согласился Боб. — Говорят, полмира пользуется ее медицинским оборудованием.

— Еще бы, — проворчал Мелони, — даже с этого заброшенного клочка земли она снимает какую-то толику дохода… Итак, со всеми формальностями мы покончили, и вы можете считать себя островитянином, мистер Хоутон. Разве лишь денька два вам придется сидеть на половине стула, а затем все пройдет.

— Что поделаешь, док! Я, видите, весь смирение.