Эшелон сумрака - Анна Цой

— За сменой придёте через неделю, — очередной внимательный взгляд, — волосы лучше остричь, а обувь оставьте свою. На следующей остановке выдам вам по медяку, сможете купить новую.

Я от такой перспективы даже улыбнулась. Сама? Мне уже дадут деньги, и я смогу купить себе что-то сама? А ещё мы пойдем на самый настоящий рынок! Интересно, насколько большим он будет? Может я даже смогу увидеть перевозной цирк, как тогда рассказывала сестра!

От мыслей о ней на душе стало холодно.

— Койки выберете сами, из свободных, — Мери вновь рванула вперед, сноровисто отодвигая тяжёлые двери между вагонами, — одной я уже сказала, повторю другим — в мужском вагоне не заседаем! За ваши гуляния отвечаете вы сами, меня они не касаются! И ещё, — резкий разворот и придирчивый взгляд на каждую, — с детём вас держать не буду тем более. Как и военный состав. Все они подписывали контракты, поступая на Эшелона — женщин здесь не любят. Появляться в казармах запрещено. Как и в воинской столовой. Разносом занимаются мужчины. Поняли?

Мы даже переглянулись от такой странности, однако кивнули под её нетерпящим взглядом и вновь рванули за её несущейся походкой.

— А… а почему? — нерешительно спросила одна из девушек, когда мы добежали до очередной вагонной двери и переступили уже привычный шаткий настил над соединением вагонов.

Ответили на наше жаждущее ожидание просто:

— По кочану! Надоели вы мне со своими вопросами! Каждый раз. Одна за другой! Откуда мне знать, скажи мне, горе ты редкостное?! Мне отдали приказ, я делаю. Кому-то может быть дело до твоего интереса? Иди, вон, у девок вопросы спрашивай. Они и горазды слухи пускать! А я что?! Не спрашивай меня, оголтелая!

После такого напора никто больше и слова говорить не хотел, потому, когда мы зашли в очередной вагон, молчание шло за нами в равной нам задумчивости.

— Кухня, — объявила женщина, — здесь вы будете работать ближайший год, если не выведете меня из себя, как эти… Веста! Матерь господня, хватит дымить! Ты закоптила мне всю кухню! Чтоб тебя бог наказал!

На её крики к нам из самого обычного для поезда окна вынырнула женщина, взглядом оценила каждую из нас, потушила самокрутку о толстую створку и хрипло заявила:

— Не ори. Я тебе не твоя служанка. Привела новых помощниц? — очередной привязчивый взгляд, после которого она хмыкнула неприязненно, — самых дохлых выбирала? Как они мне кастрюли носить будут?

Мери дернула щекой, сузила глаза и очень громко выдохнула, не желая, кажется, связываться с поварихой. А это была именно она — в меру упитанная, хмурая и желтозубая до такой степени, что с них можно было бы собирать на краску. У неё были густые седые брови, но совершенно чёрная кудрявая голова без проседи. На вид я дала бы ей не больше сорока, однако лицо по какой-то причине казалось мне моложе общего внешнего вида, словно она постарела частями.

— Справятся, — поджала губы Мери, — не справятся, отправлю к прачкам, ясно?

Мы опасливо закивали, понимая, что кухня точно будет приятнее вечной стирки в ледяной воде. Мы их, к слову, видели — проходили мимо до того, как попали в вагон со шкафами. Приятного в стёртых мозолистых пальцах было мало.

— Как скажешь, — женщина аккуратно поместила окурок в пепельную тарелку и продолжила, — мне дела нет, лишь бы справлялись.

В отличие от Мери она казалась мне живой. В ней были яркие отличительные черты, а в главной не находилось даже цвета глаз — они были блеклыми и пустыми. Мне казались такими все, кто особенно яро поклонялся богу. Словно мелкий коричневый шарик на шее — знак Всезнающего мог забрать у тебя душу, а не впустить в неё свет, как было обещано.

Я была неправильной верующей: за тело я иногда боялась даже больше, чем за душу. По моим же скромным знаниям, она у меня имелась. Может не живее, чем у них всех, но я иногда чувствовала её. Особенно в моменты, когда захватывало дух от видов или же от интереса к чему-нибудь необычному. А необычного в моей жизни стало намного больше после того как… я сбежала.

— Следи за ними, Веста — вторглась в мои мысли Мери, — выбрала самых юных — эти курицы заклюют их, дай им только возможность.

— Следить? — удивленно вскинула лицо к ней повариха, — зачем же ты их взяла, раз за ними следить надо? Неужто сама будешь в чулане с ними спать, а?

Она громко и хрипло рассмеялась и похромала к большой чугунной печи посередине. Главная на её смех ещё больше обозлилась, махнула в её сторону рукой и вышла из кухни, оставив нас троих жаться к стенке в нерешительности.

— А… а чего нам то делать? — спросила та же девушка, что до этого интересовалась запретом.

— Чего-чего! Сядьте вон в угол, — Веста даже не взглянула на неё, подкидывая в находящееся с другой стороны от нас жерло печи дрова, — видели же, что остановка была?! Вояки изволили отобедать в городе. Мы теперь только на ужине — я и поварят пустила отдыхать, а вы? Чего приперлись то?

Отвечать никто ей не стал, этого и не требовалось. Мы сейчас были на попечении самих себя, всё ещё придерживая у груди новые для нас, но поношенные для других серые платьица с рубашками.

— Может переоденемся? — прошептала та самая девушка, будто думая мои мысли, — тут даже глаз меньше.

Мы вновь переглянулись и пожали плечами, а после и в самом деле начали переодеваться.

— Я Нюра, кстати, — представилась она, без смущения расстегивая подол своего платья, — тоже приехали из деревни? Я вот из Йондраш — это село такое. Самое большое во всей округе.

С моим платьем всё было несколько проще — крючков у него не было совсем, потому оно снималось напрямик через голову. Я не была маленькой для названного возраста, для своего да, из-за чего и носила детское платье по щиколотку. Мне было комфортнее в нём, чем в том, которое приходилось надевать дома. Это я вообще забрала из старого шкафа сестры — его сшила ещё мама, а я хотела чувствовать её частичку рядом, когда буду далеко от… неё.

— Ого, что это? — девушка мазнула пальцем по моему плечу, не закрытому нижней рубахой, отчего я резко дернулась и села на лавку, прикрываясь руками и старым платьем, — и тебя папка бил? Меня тоже! — она махнула рукой и продолжила как ни в чём не бывало, — за каждую дурость порол. А я всё равно сбежала! Сбежала, вон, из