Кактус Нострадамуса - Логунова Елена в «Эксмо»

– Десять лет! – ехидно молвил кто-то в одном из тех укромных углов, где Зяма периодически отдыхал от шума и блеска «скромного семейного торжества». – Иным за убийство меньше дают!

Сияющая Лизонька в роскошном кремовом платье со шлейфом как будто только что выпорхнула из-под венца, зато благоверный ее выглядел изрядно заезженным и время от времени так странно и мучительно поводил шеей, словно хомут семейной жизни натер на ней мозоли.

Зяма поглядывал на Лизонькиного мужа с усмешкой, которую осмотрительно прятал за бокалом.

Максим Горохов был не тем человеком, над которым можно безнаказано потешаться. Сегодня у Горохова имелся прекрасный респектабельный бизнес, но двадцать лет назад он держал оптовый рынок, что означало прямые и тесные связи с бандитами. Такой человек вряд ли согласится на роль супруга-рогоносца и вполне способен по старой привычке разгладить «шашечки» на накачанном прессе героя-любовника раскаленным утюгом. Поэтому Зяме не хотелось, чтобы Горохов догадался о намерении Лизоньки приобщить к коллекции украшающих ее опочивальню дорогих безделушек высокооплачиваемого дизайнера Казимира Кузнецова.

Лизонька, надо отдать ей должное, старательно изображала любящую супругу, не отходя от мужа ни на шаг. Если она не вилась рядом с ним в танце, то кружила вокруг с демонстрацией заботливости, оглаживая по плечам, теребя за рукав, снимая пылинки и целуя в щечки, постепенно наливающиеся свекольной краснотой.

Зяма мог поклясться, что счастливый муж, безжалостно упакованный в жемчужный смокинг с бутоньеркой в петлице, с легкостью отдал бы содержимое своего пухлого бумажника за возможность сбежать с этих пафосных танцулек куда подальше. Тем не менее Горохов держался на диво стойко и даже почти не прикладывался к бутылке.

В отличие от Лизоньки, которая еще на старте мероприятия махнула пару бокалов шампанского и с тех пор неуклонно набирала скорость.

Если бы не Горохов, грамотно отсекавший благоверной подступы к барной стойке, Лизонька уже не принадлежала бы к виду двуногих прямоходящих.

– Давайте делать ставки, – бесшумно возникнув рядом с Зямой, незаметно наблюдающим за Гороховыми, предложила пышная дама в парчовых доспехах, щедро инкрустированных бриллиантами. – Несмотря на все старания Макса, говорящая кукла Лиза до обеда не доживет. Я думаю, ее унесут еще до горячего. А вы как считаете?

– А я считаю так: один, два, три! – ответил Зяма, замаскировав откровенную грубость обворожительной улыбкой.

Среди присутствующих было немало его клиентов, однако никого из них он не знал настолько близко, чтобы сплетничать об остальных.

– Вы шалунишка! – после секундного замешательства парчовая дама басовито захохотала.

Она сделала попытку повиснуть на Зямином локте, однако он совершил изящный маневр, подсмотренный у матадора на корриде, и увернулся, в итоге гармонично встроившись третьим-не-лишним в тесную компанию двух выпивающих джентльменов.

– Уодки уыпьешь? – безотлагательно предложил один из них.

– Уи, – согласился Зяма и принял стопку, но не осушил ее.

Вообще-то дама в парче была права: несмотря на то что мероприятие началось в формате утренника, и Лизонька, и ее гости стремительно напивались. Еще бы: все спиртное, надо отдать должное хозяину праздника, было высшего класса – право, грех не напиться!

– Не зря говорится, что шампанское по утрам пьют или аристократы, или дегенераты, – пробормотал Казимир Кузнецов, слишком трезвый, чтобы быть отнесенным к одной из названных категорий.

Он все-таки держал в уме реальную возможность слиться в экстазе с прелестной Лизонькой, и потому почти не пил, чтобы не допустить фатального воздействия алкоголя на крепость всех своих членов.

Оглядев толпу, Зяма подумал, что до поедания праздничного торта доживут немногие, а жаль. Чтобы разъять на части многоярусную башню, сотворенную специально привезенным французским кондитером, потребуется много едоков.

Зяма обещал папуле, что расскажет ему про начинку банкирского торта во всех подробностях. Папулю особенно интересовала нынешняя парижская мода на сложносоставные фруктово-цветочные десерты. Он также потребовал, чтобы Зяма непременно отколупнул для исследования фрагмент глазури с торта, если уж у него не получится принести любимому папе нормальный кусок, пригодный для вдумчивой дегустации.

Но красавец-торт, заранее доставленный в зал на специальной тележке, еще ожидал своего звездного часа.

Тем временем праздничный утренник аристократов и дегенератов шел по программе, рассчитанной явно не на один час. Уже были выпиты приветственные коктейли и состоялся изысканный завтрак, за которым гости посмотрели эпическое кино о первом десятилетии семейной жизни Максима и Лизоньки Гороховых.

Зяма заподозрил, что супруги снимали на видео едва ли не каждый свой шаг, вздох и чих, а приглашенные киношники отнеслись к этому материалу с преувеличенным почтением, сотворив в итоге полуторачасовую сагу, растянувшуюся на четыре перемены блюд. К каждому из них, разумеется, подавалось свое прекрасное вино, тут-то непростой народ и начал массово спиваться.

По мнению Зямы, Гороховы напрасно сэкономили, не позвав в режиссеры своей эпопеи Квентина Тарантино: тот наверняка оправдал бы тайные ожидания публики, прикончив в кадре хотя бы одного из супругов, а лучше обоих. Без Тарантино плазменный экран фонтанировал приторными розовыми соплями, глотать которые было просто отвратительно. Так и хотелось задушить всех, до кого дотянешься!

А после киносеанса морально подготовленной публике предложили насладиться реалити-шоу: герои фильма живьем вышли на подиум и повторили свои брачные обеты в присутствии умильно улыбающегося мэра. После чего он подставил им красную папку, в которой повторно брачующиеся старательно расписались. Это очень походило на подписание инвестиционного соглашения, но хотя бы не сопровождалось сюсюканьем сладкоголосой дикторши. К этому моменту бразды правления праздником перехватил популярный радиоведущий Коля Бэтмен.

Бразды имели вид профессионального микрофона, подключенного к мощным усилителям, так что не услышать Колю было невозможно. А услышав, нельзя было сопротивляться сокрушительному обаянию ведущего, очаровательного, как гаммельнский крысолов, способный увлечь за собой всех грызунов в зоне слышимости.

Первым делом Коля увлек аристократов и дегенератов в самозабвенный пляс.

Уже на этой стадии Зяма начал сторониться компании, потому что веселые нетрезвые дамы то и дело норовили затянуть его в хоровод.

Гороховы, подавая пример гостям, кружились в вальсе и оттаптывали друг другу ноги в кадрили. При этом у хозяина праздника был сосредоточенный и даже суровый вид храброго первоклассника из стихотворения со словами: «Я прививки не боюсь, если надо – уколюсь!» Чувствовалось, что Максим Горохов намерен стойко выдержать все испытания торжественного дня.

Мироздание, очевидно, оценило его беспримерное мужество и сжалилось, организовав телефонный звонок с неким важным сообщением. Получив его при посредничестве секретарши, прибежавшей с трубкой наперевес прямо на танцпол, Горохов взволновался, дернул галстук, отмахнулся от нахмурившейся жены и заторопился прочь, прижимая телефонную трубку к сердцу так, словно там образовалась сквозная рана. Расстроенная Лизонька некоторое время семенила вслед за быстро удаляющимся супругом, а потом топнула ножкой, сверкнула глазками и цапнула с подноса проходившего мимо официанта сразу два бокала.

Очевидно, эта модель красивой говорящей куклы работала на жидком топливе.

Влив в себя шампанское, Лизонька хмурым взглядом исподлобья просканировала помещение и просветлела личиком, высмотрев в тени парчового шатра его автора. И Зяма на полчаса, не меньше, был осчастливлен обществом прелестной хозяйки праздника.

За это время кукла Лиза утомила его так, как прежде – в далекие детские годы – утомляла только принудительная воскресная уборка игрушек в комнате, которая на протяжении недели представляла из себя быстро разрастающийся хламовник.

И то сказать, Лизонька имела немалое сходство с самоходной фабрикой по производству мусора, потому что из нее постоянно что-то сыпалось. Зяма устал подхватывать падающие из рук и под руками буйно жестикулирующей дамы бокалы, тарелки, канапе с тарелок, маслины с канапе, а также приборы, в числе которых оказались не только серебряные ложки, но и золотой мобильник. Его Зяма дважды подобрал с пола, трижды – с подноса официанта и еще один раз выловил из чаши с пуншем, после чего уже завернул, сожалея, в белый саван собственного носового платка. Лизонька понесенной утраты не заметила.

Зяма определенно понял, что толстуха в парче выиграла бы свое пари. С уходом мужа Лизонька сорвалась с тормозов и стремительно покатилась в бездну порока. Зяма всерьез задумался: а хочет ли он составить ей компанию в этой бездне?