Контракт его души - Ольген Би

Конечная остановка не сопровождалась объявлением о прибытии скорого поезда номер такой-то. Праздника по поводу прибытия новопреставленного не наблюдалось. Тоннель просто сменился янтарной комнатой.

А какие еще ассоциации могут возникнуть в голове человека, никогда в жизни не видевшего другого, подобного этому, материала. Янтарь во всем своем великолепии. И ведь кто-то уже видел эту комнату, если пытался воссоздать ее на земле.

Гена был в полном сознании и здравом уме, в котором и пытался уложить все увиденное. «Про запас» или как новую для него реальность, в которой теперь придется жить, или снова жить – не известно. Не все, что он ощущал и видел, удалось перевести на язык земного восприятия. Но не это его заботило.

Его не встречали родственники, оставившие землю давно или не так давно. Его здесь не встречали существа Света, чтобы ободрить или просветить о том, где он и зачем. То есть «свет в конце туннеля» был не для него, хорошо это или плохо. Просто это было так. Свет был с ним во время пути и в конце этого пути и сейчас был с ним.

Пунктом назначения была очень большая комната. Гена вошел в комнату с трепетом. Ощущение таинства наполняло воздух вокруг. Все стены там были из янтаря с красивым замысловатым узором. Вернее это был не узор, а печати, руны. Эта комната создавалась для определенной цели, это был инструмент. Янтарь был необходим, как струны для арфы. Это был монолит, и рисунки сделаны как будто самой природой. Именно природой этого материала. Они усиливали действие янтаря, действие самой геометрии этой огромной комнаты. Попробуй нанести малейший штрих или глубокую царапину на стене – и царапина растает, вернув прежнюю чистоту. Лишний штрих – и меняется геометрия пространства, сбивая с настроя того, кто пришел сюда с определенной целью.

Здесь не было необходимости крутить головой, чтобы увидеть все это великолепие, не подверженное хаосу. Он видел все вокруг одновременно. Сверху, снизу все было настолько четко видно, что даже самое хорошее зрение на земле не сможет передать детали и нюансы. Это была и отдаленная панорама и в то же время, каждая деталь в отдельности. Но самое непостижимое ощущение заключалось в том, что это все была Любовь.

Это слово так потаскано людьми на земле, что уже не передает его смысл, его дух! Любовь была всепроникающая, как тепло солнца. Она была одновременно и словами любви и ласковым светом и щемящей сладкой болью единения. Она была знанием и бессознательным блаженством. Гена дышал ею, она согревала все его существо, проникала в затаенные уголки памяти. Любовью здесь был сам воздух. И это она была творцом всего этого великолепия. Она стояла в воздухе, как аромат, как теплое облако. Каждый кусочек пола, стен, был пропитан любовью. Она напоила все его существо и пробудила память. Любовь звучала тихой, нежной, но сильной мелодией. И это была не любовь за что-то или чья-то любовь, – это была сама Мать всего сущего, проявленная в этом доме, его уюте.

Было ощущение, что он вернулся после командировки. Там, где он жил и работал на земле все это время – был очень узкий диапазон условий для существования. Там он ощущал то невыносимую жару, то мучительный сковывающий холод, сырость, голод. То мешала одежда, то ее не хватало. На земле он испытывал боль. Но все это осталось там, где было его тело, оставленное, как поломавшийся автомобиль. Он бросил его на обочине дороги и вернулся домой.

Здесь не было ни холодно, ни жарко. Здесь было света и тепла ровно столько, сколько необходимо. Здесь не было неожиданностей, которые он так не любил. Было очень спокойно и знакомо. Да, теперь знакомо. Он вспомнил и эту комнату, и этот аромат Реальности, а не просто действительности. Да, он дома, в одной из рабочих комнат, где должно быть Зеркало.

Существование этого Зеркала научно обосновал Вернадский. Не важно, как он дошел до этого, но мир узнал, что существует ноосфера, хранящая все записи происходящего на Земле. Она, подобно атмосфере, тонким зеркальным слоем окружает Землю, отражает все события. В восприятии ученых это видится так, но вызывает больше вопросов, чем ответов: как читать записи, из чего состоит, как запись увидеть, какие приборы создать для работы с ней?

А здесь просто комната, просто Зеркало и… просто Хроники Акаши. Для восприятия Гены они выглядели, как картины.

Картины его жизни, взятые из хроник Акаши, не были плоскими. Картинная галерея была его собственной. Но на этих, с позволения сказать, полотнах, были и другие люди. Они были частью его картин, его жизни. Оттуда тянулись ниточки судеб других людей, тесно переплетаясь с его судьбой.

Он остановил свой взгляд на серой неприметной картине. Серой она была от пыли и дыма на поле сражения. Война. Это была его война, судя потому, как у него сильно забилось сердце. Сердце. Как странно это звучит в этом мире. Картина медленно, но уверенно вползала в душу, будила чувства, ощущения и память. В воздухе запахло гарью. Память быстренько подсуетилась и добавила звук: «клац».

– Черт, опять сорвалась гусеница!

Танки шли медленно и зловеще.

Картина вбирала Гену в себя, погружала в войну, в его войну. Где-то на краю цепляющегося за действительность сознания Гену промелькнула мысль:

– «Как я расскажу о картине? Как критик, типа „хорошая техника исполнения, яркие краски, удачный ракурс, мастерство цветопередачи“…или что там еще говорят о живописи? „картина написана неизвестным художником (ну не мастером же) в неизвестно каком году. Холст. Масло“. Бред. А вот то, что происходит сейчас не бред. Да, а расскажу ли?»

На этой картине нет места словам. Или в этой картине? Они звучат самим фоном и выглядят неотъемлемой частью самой картины. Вот грубый мазок отрывистой команды наступать, гортанный окрик офицера.

– Ты еще скажи «нежная акварель стонов умирающих» – сказал кто-то.

Голос мгновенно развеял дым сражения и напомнил, что это картина на стене. Просто картина.

– Нет, не просто. У тебя теперь есть «ключи» от этой комнаты. Изучай, – сказал Хранитель Свитков.

На другой картине было что-то похожее на Рим. Жаль, что внизу нет таблички с названием и годом «выпуска». Да и экскурсовод куда-то пропал, если вообще появлялся. Может только голос и был. Гена все же осмотрелся, ища того, кто объяснит суть происходящего здесь. Вернее объяснит, почему он видит это картинами, а не как еще. И услышал:

– Картина – это концентрированная многослойность мира. Картина – это срез кармического рисунка.

Когда смотришь на работу истинного художника, то глубина познания мира зависит только от глубины души зрителя. Собрание картин – это оркестр. Картина – это концентрат эмоций. Именно эмоции «включают» звук и ищут своего зрителя.

– Что такое абстракция, импрессионизм?

– Какофония или Дверь в безумие.

На другой картине он внимательно оглядывал местность. Все было так, как докладывали разведчики. План наступления танковой бригады он разрабатывал сам. Впереди находился город, который нужно взять…

А вот он объясняет, что колбу нужно держать под наклоном, когда осторожно добавляешь другой реагент…

Здесь он чувствует себя маленьким мальчиком, он видит печь и немцев возле нее. Они работают, закатав рукава немецкой формы. Ужасно костлявые трупы перегружают из газовой камеры. За поясом у немцев болтались противогазы старого образца, с двумя лямками-застежками. На дверце печи отчетливо было видно цифру 1837 г. и надпись «Baden Tirtgohfen».

А вот его и Юлькин дом.

Еще много, много картин его жизни. Эти картины, как маяки зажглись для него в сознании, остались в памяти. Он будет вглядываться в них еще не раз. Он мог заново пережить все, что видел.

Он увидел не просто эту его жизнь: некоторые аспекты его жизни были тесно связаны с его прошлыми рождениями на земле. События одной жизни перетекают в события другой, а характерные черты поведения соединяют то тонкими ниточками, то мощными канатами его судьбы на земле. Наконец-то он может увидеть причину и следствие своих ошибок и заблуждений. Этот «фильм» имел продолжение, Гена видел, куда его может привести цепь событий. Он рассматривал картины жизней, как одно непрерывное действие. Сменялись эпохи, одежда, окружение, а цепь событий и простого быта вела его по намеченному пути, допуская отклонения. «Шаг вправо, шаг влево – расстрел» – не всегда, но бывало и так. И все начиналось снова, снова рождение, испытания, уроки жизни.

Гена вглядывался в эти сюжеты и как лицо заинтересованное и отстраненно, как ученый. Ведь зачем-то он попал сейчас сюда? За ответами, из-за какой-то ошибки в собственной жизни? Или это своеобразная шпаргалка, в которую можно подсмотреть и вернуться с правильным решением. Но уж очень мучительный путь сюда ему пришлось проделать. Все говорило, что с оставленным телом его уже ничего не связывает. Не было и необходимости смотреть, что с ним будет. Да и кому интересно читать детектив, когда все уже известно. Получается, что жизнь – это детектив? Похоже на то. Детектив начинается, если есть смерть человека. Каждая жизнь заканчивается смертью. В каждой жизни есть маленькие и большие нарушения закона. Каждая жизнь полна загадок. А следствие проводится ЗДЕСЬ. Стратегию жизни тоже разрабатывают здесь, а тактикой занимается каждый в отдельности уже на земле. Он понял, что проявление его необычных способностей – не цель в жизни.