По законам звездной стаи - Георгий Ланской

– Я не знаю, – нехотя признался Егор. – Но, как мне кажется, это не просто так. Не от благородства. И вряд ли им движут отцовские чувства. Мне не понравилось, как она разговаривала в последний раз по телефону. Тон был такой… Властный, жесткий. Как будто она могла ему приказывать. А потом рыдала.

Татьяна ненадолго задумалась.

– Ну, тут много чего может быть, вплоть до давно похороненной измены. Возможно, твой папенька до сих пор чувствует себя виноватым, что ушел, бросив вас на произвол судьбы.

– А она в нем это чувство взращивает, – поддакнул Егор. – Она это умеет. Вроде бы голоса не повысит, и слова все правильные, обтекаемые, как на партсобрании, а жить после выволочки не хочется. Она всю жизнь на меня давила: не бегай, не играй, не водись с плохими, читай умные книги, потому что мультфильмы – это зло, они не развивают… Черт побери, да я до четвертого класса проходил в панамке, потому что бейсболка – это зло, а солнце печет голову!

– Как же ты с этим боролся? – сочувственно спросила Татьяна.

Егор помолчал, уставившись в окно, за которым мелькали столбы и деревья.

– Я научился не слышать. Игнорировать. Запираться. Вроде бы нет ярого протеста, бунта – а итог один. Не слышу, значит, не сделаю. Не хочу носить панамку – не буду. Хочу смотреть мультики – не услышу приказ переключить канал. Хочу пойти купаться – не услышу запрета.

– Неужели она тебя не наказывала?

– Пыталась, но бить ребенка, который не проказничает явно, – непедагогично, а устроить словесную выволочку… С определенного момента это стало бессмысленным, я же их не слушал. По-моему, больше всего в теперешней истории маме не нравится даже не то, что я уезжаю к отцу, а то, что уезжаю из дома без ее согласия. Она не сможет в дальнейшем меня контролировать.

– Думаю, ты прав. Видишь ли, она зациклилась на тебе, сделала смыслом своей жизни. Ведь, если я правильно поняла, мужчины в ее жизни нет?

Егор отрицательно помотал головой

– Ну, вот видишь. Она родила ребенка для себя, понимаешь? Для себя. Воспитала его с учетом своих взглядов, а он возьми и подними бунт, да еще из гнезда выпорхнул! Да еще и полетел к тому, кого она, мягко говоря, недолюбливает. Так что я могу ее понять, сама дважды мама.

Егор улегся на полку и уставился в потолок. Поезд мягко потряхивало, колеса отбивали привычный ритм. Татьяна, видя, что попутчик перестал поддерживать разговор, устроилась на матрасе поудобнее, накрыла ноги простыней и взяла кроссворд.

– Думаю, вы правы, – негромко сказал Егор через пару минут. – Я тут подумал и понял: она отца не просто недолюбливает, а ненавидит. Я ведь не рассчитывал на его помощь. И для меня на данном этапе это грозит определенными сложностями.

– Почему? – удивилась Татьяна. – Встретитесь, поговорите… Может, ты напрасно сейчас паникуешь?

– В этом как раз все дело. Я даже не знаю, как он выглядит. У нас нет ни одной его фотографии.

Вопреки ожиданиям, встреча прошла на уровне.

Может быть, даже на высшем.

Попрощавшись с попутчицей, Егор опустил тяжелую сумку на перрон и вздохнул.

Ну, здравствуй, Москва Златоглавая…

Татьяну встречали муж и сын-оболтус, точно в такой же куртке, как у Егора. Чмокнув оболтуса в щеку, Татьяна немедленно нагрузила мужа чемоданами, сунула сыну сумку, бросила Егору «пока!» и покатилась колобком в подземный переход.

Площадь трех вокзалов была грязной, смрадной. Воздух пах нагретыми рельсами, мазутом и еще чем-то кислым, не поддающимся идентификации. Суетливый людской муравейник кишел вокруг, обтекая одинокую фигурку парня с гигантской сумкой у ног. Пассажиры, повинуясь металлическим голосам из динамиков, шагали к поездам, выискивая свои вагоны. Вот по перрону проследовал целый цыганский табор – галдящий, громогласный, цепляющийся жадными взглядами за пассажиров. Завидев Егора, от пестроцветной толпы отделился мальчишка лет двенадцати: тощий, нескладный, с давно не стриженными вихрами и, негромко бормоча, протянул немытую ладошку. Лицо, с тщательно усвоенным выражением мольбы, тоже не мешало бы вымыть. Егор отвернулся, мальчишка подергал его за рукав.

– Кыш! – рявкнул Егор.

Мальчишка отпрянул вспугнутым воробьем на безопасное расстояние, откуда, смерив парня злобным взглядом, что-то пробормотал. Цыганки, наблюдавшие за этой сценой, о чем-то шушукались, а потом одновременно засмеялись, отчего моментально стало обидно. Вот, приедешь в Москву, стоишь на вокзале, как идиот, и тебя еще на смех поднимут! Скоро милиция подойдет и потребует паспорт…

Нет, надо ехать в гостиницу или поискать квартиру на пару дней…

– Егор?

Отец стоял позади, нерешительно улыбаясь.

Егор мгновенно оглядел его с головы до ног.

Да, это он, без всякого сомнения, хотя прежде видеть папашу не приходилось…

У отца были такие же черные глаза, черные волосы, правда, потускнели от седины, щеки синели от свежего бритья. А еще у него был смешной толстый нос, совсем как у собаки, и он забавно сморщился, когда улыбнулся, совершенно не представляя, как себя вести.

Сын оказался слишком взрослым.

В последний раз Александр видел его издали, заехав попрощаться перед отъездом. Экс-супруга не впустила его даже на порог, прошипев что-то жестокое, но Егор, только учившийся ходить, на мгновение показался в дверях, держась за косяк, а потом шлепнулся на попку и захныкал, засунув в рот кулачок. Теперь перед Александром стоял молодой мужчина, пожалуй, красивый, как профессиональный танцор, с дерзким взглядом, надменный и… испуганный, хоть и старавшийся не подавать виду.

Их похожесть все-таки не была столь явной, как хотелось бы Александру. Причудливая цепочка генов смешалась в замысловатом коктейле, подарив Егору смешанный образ, словно стереокартинка. На первый взгляд – перед тобой нагромождение одинаковых пятнышек, и только потом, под определенным углом, замечаешь внутри хаоса нечто иное. От отца парню достался набросок, от матери – глубина. Черты лица Александра были грубоваты. Экс-супруга на его фоне казалась бесцветной, тусклой и лишенной жизни, однако в ее тонком профиле, посадке головы и глубине синих глаз виделась порода. Егор унаследовал лучшее от своих родителей.

– Наверное, отец должен обнять найденного сына? – шутливо спросил Александр. Голос предательски сорвался.

Черт побери! Ему вовсе не хотелось этой сентиментальности. Ему сорок пять, за плечами два неудачных брака, в том числе и с женщиной, которая много лет назад совершила нечто ужасное…

– Да ладно, – делано рассмеялся Егор. – Не парься. Я тоже чувствую себя глупо.

Они все-таки обнялись, скомканно, как бы второпях, словно опасаясь быть уличенными в неуместной теплоте. Егору неожиданно показалось, что здесь, на грязном, заплеванном перроне ему рады куда больше, чем в холодной атмосфере собственного дома.

Оставленный Новосибирск вдруг показался тусклым, несмотря на чистый воздух, заполненный запахом сосен. Громогласная Москва поглотила его в один момент…

Однако на новоприбывших город смотрел холодно, с пустым блеском в глянцевых стеклах многоэтажек, иногда оценивающе, как таможенник в аэропорту, присматривающийся к пассажиру, который излишне нервничает перед металлоискателем. Новосибирск был иным: дружелюбным, живым и приветливым. Однако, поднимая с асфальта тяжелую сумку, Егор почувствовал, как за спиной словно закрылись двери, отсекая прошлую жизнь.

«Все будет хорошо», – подумал он.

– Ты, наверное, голодный? – спросил отец, игнорируя фальшиво-услужливых носильщиков, бросившихся наперерез, дабы захватить груз. – Можно заехать в ресторан.

– В восемь утра? И потом, я после трех суток в поезде грязный, как свинья.

– Да, это я как-то не подумал… Тогда Макдоналдс? Кстати, почему ты на самолете не полетел? – озабоченно спросил отец.

– Не было билетов. А оставаться дома не хотелось, – ответил Егор.

– Понимаю, – cказал внезапно помрачневший Александр, вскинув руку с брелком сигнализации. Роскошный лоснящийся зверь с инфернальным именем «Майбах» хрюкнул и приветственно мигнул фарами. Александр покосился на сына: оценит или нет?

Оценил.

– Красота, – одобрительно фыркнул Егор и ласково погладил дверцу кончиками пальцев. – Куплено на нетрудовые доходы?

– А то, – гордо надул щеки Александр. – Я же такой: владелец заводов, газет, пароходов… Мистер Твистер, миллионэ-эр. Знаешь такой стишок?

– Не-а.

– Ну да, где тебе… Ты слишком молод для Маршака. Что у вас сейчас в моде? Гарри Поттер?

– «Сумерки», – криво усмехнулся Егор. – Девочки предпочитают мертвечину. Она любит его, он любит ее, а в перерывах оба пьют чужую кровь. Романтика…

– Ужас, – с притворным сочувствием сказал Александр. – А моя дочка тащится от Шрэка.

– У тебя дочь есть?!

– Есть. Твоя сестра. Ей восемь.

– Как зовут?

– Алиса. Мать тебе не говорила? – небрежно осведомился Александр, выруливая со стоянки. Позади недовольно загудела грязная «Калина», но отец и ухом не повел.