Три дня в Париже - Натали Пономаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты сумасшедший, ей-богу! — молвит Мэри ему вслед, совершенно не понимая сути пугающей «операции».
— Расслабься, тебя там и пальцем не тронут… — Том замирает в проходе, нарочно поднимает пристальный взгляд с ее ног до головы, — …если ты, конечно, не будешь сопротивляться, — ухмыляется на «прощание» да так, что б ещё раз задиристо кольнуть.
Конечно, по пути в свой номер Том ещё долго рассуждал, с чего бы надоедливой Гилберт вздумалось его нарисовать. Кривится от любых невольных предположений, не вынимает из кармана свёрнутый листок. Прямо сейчас в голове есть раздумья и поважнее.
Мэри приехала в назначенное время и место, захватив с собой все то, что «попросил» МакКензи. Быстрее бы справиться и улизнуть подальше. Что за грязные игры он проворачивает? Зачем ему чертова картина маслом?
На типично парижской лестничной площадке, отделанной деревом и устланной ковром вдоль всех ступенек, поджидает не менее парадный МакКензи, прислонившийся спиной к стене. Весь в чёрном: рубашка также немного расстегнута, рукава закатаны, фамильный перстень блестит прямо в глаза, а поверх мрачного образа — лёгкое пальто на плечах, чтоб не привлекать лишнего внимания к своей персоне.
А далее все как на быстрой перемотке: без лишних слов заходят в квартиру, здороваются с незнакомым Мэри мужчиной — не менее подозрительным, к слову, — выносят какую-то незамысловатую картину речного пейзажа и просят повторить изображение на ее холсте точь-в-точь!
Галимые махинации…
Но назад пути нет. И она пишет, мажет, водит кистью, прикусывает губу, снова мажет, но уже шпателем. Двое наблюдающих, подобных надзирателям, о чем-то негромко переговариваются между собой. Процесс игры с красками идёт, как заворожённый. Время от времени она забывает, что делает гадкую услугу для такого же гадкого МакКензи. Не замечает, как пролетают сквозь неё три быстрых часа, то ли от желания скорее сбежать, то ли, все же, от любимой работы кистью.
Закончила! Получи и отвали!
Мэри не глупа! Просто так отдавать картину не собирается. Вцепилась в полотно, сняв его с мольберта, отскочила на два шага назад и выставила руку вперёд, мол, сначала верни то, что забрал.
— Пошли, — холодно бросает Том, направляясь к выходу из небольшой квартирки с антиквариатом на каждом шагу.
Мэри повинуется и нехотя бредёт за ним, в руках охраняя «свой» шедевр, пока они не поднялись на мансарду и не завернули на узкий балкон, который выходил на внутренний двор французской многоэтажки.
— Держи рот на замке, — коротко заявляет МакКензи и всовывает между зубами сигарету. Поджигает. — Ясно?
Нет, теперь в корне ничего не понятно!
— Не ясно, МакКензи. Зачем ты тогда взял меня, раз боишься, что я проговорюсь? — та бесстрашно повышает тон и взмахивает рукой. Задирает острый подбородок, а сердце ходуном ходит.
— Поиздеваться решил, — легко роняет он, смотря на неё, и затягивается сигаретой. Ни души, ни сердца. Один холодок в крови.
Художница вспыхивает адским огнём! Сейчас испепелит его до самых конечностей.
— Ты… — она грозит ему пальцем, щурит глаза, но забывает все буквы алфавита, когда экс-однокурсник невозмутимо протягивает ей открытую пачку сигарет.
— Расслабься, угощаю.
Растерянная, Мэри хватается за лоб, нервно выдавливая защитный смех, и отворачивается от пугающего предложения.
— Ну, нет, так нет… — он убирает пачку.
— Подожди! — внезапно для обоих, она прерывает его. — Дай, — открывает свободную ладонь в ожидании.
— Бери, — пресно изрекает Том и вновь подносит пачку ей. Мэри все-таки вынимает сигарету и легонько зажимает ее зубами.
Том делает ей единственное исключение в жизни: поджигает сигарету. Отворачивает голову от Мэри и скользит отрешённым взором по вычурной многоэтажки.
Париж процветал где-то там, по другую сторону дома, улицы кишели народом, пульсировали энергий. А здесь, на тесном полукруглом балконе, поместились двое недругов с тлеющими сигаретами в руках. Без особого стеснения, что как-то даже дико, на первый взгляд.
— Отпусти уже картину, я не украду ее у тебя, — указывает МакКензи после продолжительного молчания, выдохнув дым. Лепит ироничную ухмылку, после того, как мельком глянул на полотно.
— Сначала отдай мне мой альбом, — в очередной раз Мэри тянет руку. Он глядит выжидающе: не двигается и затягивается сигаретой.
— Зачем ты меня рисовала? — впервые не просто спокойно, а скорее ужасно равнодушно спрашивает он и обводит взглядом ее незамысловатую причёску, которую раньше она никогда не сооружала на своей светлой головушке.
Не узнает прошлую Гилберт, ох, не узнает… Сейчас она какая-то… не от мира сего, что ли?
— Да какая тебе разница? — а вот в ее голосе — чистая сталь. Пепел от тающей сигареты падает на плитку. МакКензи, кстати, мысленно удивился, что она даже не закашляла от первой сигареты.
— Ответь.
— Хотела увековечить твоё измученное личико. Знаешь ли, впервые тебя таким видела.
Он одобрительно хмыкает. Точно. Давно таким рассерженным не был. Сейчас же, казалось, для него все решилось и улеглось.
— Я жду, — она сжимает-разжимает ладонь: напоминает, что пора бы поиметь хоть крошку совести.
В период, когда Том лениво достаёт альбом из внутреннего кармана пальто, она бесстыдно выкидывает окурок с балкона.
— Что там такого важного? — он будто нарочно выводит ее на эмоции, не исполняя обещание. Тянет время, как резинку. — Обычные же каракули.
— Сам ты… — не выдерживает девчонка, пытаясь выдернуть альбом из его оков, но Том резко заводит руку над головой — Мэри чуть не впечатывается в его лицо.
Запах, черт… Да у него парфюм с ароматом жёсткого негатива и агрессии. Глумится. Втаптывает в землю? Как там говорят? Пожевал и выплюнул. Именно так сейчас и происходит.
Я надеру тебе зад, Том МакКензи!
Секунда: полотно зависает в воздухе на высоте пяти этажей. Разожми пальцы — полетит вниз и вдребезги распластается на брусчатой дорожке как подарок романтичному Парижу! Презент от двух идиотов, которые не могут договориться.
— Руку убери, истеричка, — командует МакКензи моментально ледяным голосом. Нервничает. Звук пробрался под ее одежду, кожу, ввелся внутривенно.
— Живо отдавай, меня ждут дела, — диктует Мэри также развязно, убивает его
