Кошачьи истории - Джеймс Хэрриот

— Что же, миссис Хатфилд, больше мне приходить не нужно. Ваш кот выздоравливает и скоро будет совсем таким, как раньше.

Да, в отношении Альфреда я испытывал полную уверенность, но не в отношении Джеффа.

Затем, как повторялось ежегодно, меня совсем поглотила кутерьма весеннего окота со всеми его прелестями. Ни о чем другом думать времени у меня не было. Прошло, наверное, недели три, прежде чем я снова заглянул в кондитерскую лавку купить шоколад для Хелен. Теснота внутри была страшная, и пока я пробирался к прилавку, на меня нахлынули прежние страхи. Я боязливо посмотрел на человека и на кота. Альфред, вновь массивный и полный достоинства, восседал в дальнем конце прилавка как монарх, а Джефф, опираясь ладонями на прилавок, наклонялся вперед и заглядывал в лицо покупательнице.

— Насколько я вас понял, миссис Херд, вам требуется какой-то сорт мягких конфет. — Звучный бас заполнил лавочку. — Не рахат ли лукум имеете вы в виду?

— Нет, мистер Хатфилд, совсем не то.

Джефф опустил голову на грудь и с предельной сосредоточенностью уставился в сверкающий прилавок. Потом поднял лицо и приблизил его к лицу дамы.

— Возможно, пастила?

— Нет… не то.

— Трюфели? Помадка? Мятный крем?

— Да нет. И не похоже даже.

Джефф выпрямился. Да, задачка оказалась не из легких. Он скрестил руки на груди, уставился в пространство и сделал могучий вдох, который я так хорошо помнил. Тут я понял, что он стал прежним. Широкие плечи расправлены, на полных щеках играет румянец.

Его размышления ни к чему не привели. Он выставил подбородок и откинул голову, ища вдохновения на потолке. Альфред, заметил я, тоже посмотрел на потолок.

Джефф застыл в этой позе, и в лавочке воцарилась напряженная тишина. Затем медленная улыбка озарила благородные черты. Он поднял палец:

— Сударыня, — сказал он, — думается, я понял. Беловатые, сказали вы… а иногда розоватые. Очень мягкие. Могу ли я предложить вам суфле из алтея?

Миссис Херд хлопнула ладонью по прилавку.

— Вот-вот, мистер Хатфилд! Ну забыла название, хоть убейте.

— Ха-ха! Так я и предполагал, — пробасил хозяин лавочки, и его голос органными звуками отразился от потолка.

Джефф засмеялся, дамы засмеялись, и, готов поклясться, засмеялся Альфред.

Прежнее вернулось. Все, находившиеся в лавке, были счастливы — Джефф, Альфред, дамы и, отнюдь не меньше остальных, Джеймс Хэрриот.

Оскар. Светский кот

Как-то вечером, в конце весны, когда мы с Хелен еще жили в квартирке под крышей Скелдейл-Хауса, из коридора далеко внизу донесся вопль Тристана:

— Джим! Джим!

Я выбежал на площадку и перегнулся через перила:

— Что случилось, Трис?

— Извини, Джим, но не мог бы ты спуститься на минуту? — Его обращенное вверх лицо было встревоженным.

Я сбежал по длинным маршам, перепрыгивая через две ступеньки, и когда, немного запыхавшись, добрался до Тристана, он поманил меня за собой в операционную в дальнем конце коридора. Там у стола стояла девочка лет четырнадцати, придерживая свернутое одеяло, все в пятнах.

— Кот! — сказал Тристан, откинув край одеяла, и я увидел крупного трехцветного кота. Вернее, он был бы крупным, если бы его кости были одеты нормальным покровом мышц и жира, но таз и ребра выпирали сквозь шерсть, и когда я провел ладонью по неподвижному телу, то ощутил только тонкий слой кожи.

Тристан кашлянул:

— Тут другое, Джим.

Я с недоумением посмотрел на пего. Против обыкновения, он был совершенно серьезен. Осторожно приподняв заднюю ногу, он передвинул кота так, что стал виден живот. Из глубокой раны наружу жутковатым клубком вывалились кишки. Я еще ошеломленно смотрел на них, когда девочка заговорила:

— Я эту кошку увидела во дворе Браунов, когда уже совсем темно было. Я еще подумала, что она очень уж тощая и какая-то смирная. Нагнулась, чтобы ее погладить, и тут увидела, как ее изуродовали. Сбегала домой за одеялом и принесла ее к вам.

— Молодчина, — сказал я. — А вы не знаете, чей это кот?

Она покачала головой.

— Нет. По-моему, он бродячий.

— Да, похоже… — Я отвел глаза от страшной раны. — Вы ведь Марджори Симпсон?

— Да.

— А я хорошо знаю вашего отца. Он наш почтальон, верно?

— Ага! — Она попыталась улыбнуться, но губы у нее дрожали. — Ну так я пойду. Вы его усыпите, чтобы он не мучился, правда? Ведь вылечить такое… такое нельзя?

Я покачал головой. Глаза девочки наполнились слезами, она тихонько погладила тощий бок и быстро пошла к двери.

— Еще раз спасибо, Марджори, — сказал я ей вслед. — И не тревожьтесь, мы сделаем для него все, что можно.

Мы с Тристаном молча уставились на растерзанное животное. В ярком свете хирургической лампы было хорошо видно, что его буквально выпотрошили. Вывалившиеся кишки были все в грязи.

— Как по-твоему, — спросил наконец Тристан, — его переехало колесом?

— Может быть, — ответил я. — Но не обязательно. Попался в зубы большому псу, а то кто-нибудь пнул его или ткнул острой палкой.

С кошками всякое бывает: ведь некоторые люди считают их законной добычей для любой жестокости.

Тристан кивнул.

— Ну да он все равно подыхал с голоду. От него один скелет остался. Его дом наверняка где-нибудь далеко.

— Что же, — сказал я со вздохом. — Остается одно. Кишки ведь в нескольких местах порваны. Безнадежно.

Тристан только тихонько засвистел, водя пальцем по пушистому горлу. И — невероятная вещь! — мы вдруг услышали слабое мурлыканье.

— Господи, Джим! — Тристан поглядел на меня округлившимися глазами. — Ты слышишь?

— Да… поразительно. Наверное, ласковый был кот.

Тристан, низко наклонив голову, почесывал кота за ухом. Я догадывался, что он чувствует: хотя к нашим пациентам он относился словно бы с бодрым безразличием, обмануть меня ему не удавалось и я знал, что к кошкам он питает особую слабость. Даже теперь, когда мы оба разменяли седьмой десяток, он частенько описывает за кружкой пива проделки своего старого кота. Отношения между ними весьма типичны: оба немилосердно изводят друг друга, но связывает их самая нежная дружба.

— Что делать, Трис, — сказал я мягко. — Другого выхода нет.

Я потянулся за шприцем, но мне стало как-то неприятно втыкать иглу в это изуродованное тело, и я прикрыл голову кота краем одеяла.

— Полей сюда эфиром, — сказал я. — Он уснет, и все.

Тристан молча отвинтил крышку флакона с эфиром и поднял его. И тут из бесформенных складок снова донеслось мурлыканье. Оно становилось все громче, словно где-то вдали урчал мотоцикл.

Тристан окаменел. Пальцы напряженно сжимали флакон, глаза уставились на одеяло, из которого доносились эти дружелюбные звуки.

Потом он посмотрел на меня и сглотнул:

— Рука не поднимается, Джим. Может, попробуем что-то сделать?

— Убрать все это на место?

— Да.

— Но ведь кишки повреждены, кое-где это просто решето.

— Так их же можно зашить, а?

Я приподнял одеяло и вновь осмотрел рану.

— Трис, я просто не знаю, с чего тут можно начать. И ведь кишки все в грязи.

Он только молча смотрел на меня. Правда, особых убеждений мне не требовалось. Мне не больше Тристана хотелось заглушить эфиром это ласковое мурлыканье.

— Ну ладно, — сказал я — Попробуем.

Голова кота скрылась под маской, побулькивал кислород, а мы промывали теплым физиологическим раствором выпавшие кишки. Но удалить все комочки присохшей грязи было попросту невозможно. Затем началась невероятно медленная штопка множества отверстий в маленьких кишочках, но я вновь с радостью убедился, насколько гибки пальцы Тристана: он орудовал небольшими круглыми иглами куда более ловко, чем я.

Потрудившись так два часа и израсходовав ярды и ярды кетгута, мы наконец засыпали заштопанную брюшину сульфаниламидом и вложили клубок в брюшную полость. Когда я сшил мышцы и кожу, наш пациент обрел вполне благопристойный вид, но меня томило скверное чувство, словно, убирая комнату, я заметал мусор под ковер. Такие повреждения при такой загрязненности… Перитонита не избежать!

— Во всяком случае, Трис, он жив, — сказал я, когда мы начали мыть инструменты. — Посадим его на сульфапиридин и будем надеяться на лучшее.

Хотя антибиотиков тогда еще не существовало, это новое средство было значительным шагом вперед.

Дверь открылась, и в нее заглянула Хелен.

— Что-то ты долго, Джим… — Она подошла к столу и поглядела на спящего кота. — Бедняжка. И такой тощий!

— Видела бы ты его, когда мы за него взялись! — Тристан отключил стерилизатор и завинтил кран анестезирующего аппарата. — Сейчас он выглядит много лучше.

— А у него серьезные повреждения? — спросила Хелен, поглаживая пеструю шкурку.