Любовь к велосипеду - Николай Верещагин

Проскочив мимо стоящих на обочине гонщиков и сваленных тут же велосипедов, он резко затормозил и повернул назад. Слез с велосипеда и тут только почувствовал, до чего устал. Ноги безвольно надломились, и он присел на корточки, опершись на руку, чтобы не упасть. Насквозь мокрая рубашка прилипла к спине, пот градом катился со лба, заливая скулы и подбородок.

-​ Пятьдесят шесть — пятнадцать, — сказал Поло​сухин, взглянув на секундомер. — Ну, тита–ан!.. — добавил он со своей обычной ухмылкой.

-​ Да это же лучше третьего разряда на гоночном, — сказал Саша Рябов, утирая в темных разводах лицо рукавом велорубашки.

-​ А на дорожном, — добавил кто–то, — лучше второго.

— Титан! — с похвалой, но и с какой–то недоверчивой иронией протянул Полосухин. — Неужто никогда раньше не гонялся?

— Никогда, — сказал Володя, смущенный от похвал. Ему казалось, что слишком уж хвалят его, слишком удивляются его результа​ту, и он поспешил объяснить: — Я зимой на коньках бегал, не успел еще форму по​терять…

-​ Ага! — высоко поднял брови Полосухин. — Вот вам, дети мои, польза предсезонной подготовки.

Ребята достали пластмассовые бачки с чаем. Саша Ря​бов протянул ему свой: «Глотни!» Почти шатаясь от усталости, но с блаженной истомой, Володя припал к бачку, и восхитительно вкусным показался ему этот холодный, слегка подслащенный сахаром чай.

До предела выжатый этой гонкой, но счастливый вер​нулся он домой.

-​ Мам, дай поесть! — крикнул он еще с порога. — Проголодался страшно… Я в другую секцию записался, — стаскивая с себя пропотевшую футболку, сказал он. — В велосипедную…

-​ Еще того лучше! — недовольная, откликнулась из кухни мать. — Это которые с голыми ногами сломя голову носятся?

-​ Они самые! — весело сказал Володя. — И я с ними носился. У нас прикидка была… Я на своем дорожном и то многих обошел…

Наскоро умывшись, он вошел в комнату. За накрытым столом сидел гость, двоюродный брат матери, дядя Павел. Он считался дальним родственником и заходил редко, но мать сразу бежала за водкой, хоть сама терпеть ее не могла. Она каждого, хоть бы и на последние деньги, старалась угостить получше, боясь, как бы люди худого слова о ней не сказали.

— Здорово, дядь Паш! — приветствовал его Володя и, усевшись за стол, сразу набросился на хлеб и колбасу.

— Налить стопарик? — щелкнул тот ногтем по бу​тылке и выразительно подмигнул, хотя знал, что племянник не пьет.

— Не-е!.. — с набитым ртом отмахнулся Володя. — Я пас!..

-​ Ну, дело хозяйское… А я приму, — солидно покряхтывая, сказал дядя. Он налил себе из уже ополовиненной бутылки, выпил и, морщась, захрустел соленым огурцом.

-​ Все спортом увлекаешься? — отдышавшись, заговорил он.

Володя кивнул.

— Пора бы и к делу какому присматриваться, — наставительно сказал дядя. — А то будешь болтаться всю жизнь, как отец. С места на место, как шарамыга…

При упоминании об отце Володя слегка поморщился, но дядя этого не заметил.

-​ Иван–то как, не пишет? — крикнул он матери, занятой на кухне. — Все на Северах? Все фарту ищет?.

-​ Да ты же знаешь, — горестно откликнулась мать. — Другая у него там. Не пишет и денег почти не шлет. Одна я тянусь. Того–другого надо, а где на все напастись?..

-​ Вот–вот, — пробормотал дядя. — Поматросил да и бросил.

Он задумчиво пожевал, глядя в пространство, потом перевел уже хмельной взгляд на племянника.

— Кончай ты, Вовка, эту бодягу — спорт!.. Мучают себя, а чего ради?.. Я так понимаю: в каждом деле цель должна быть. Ну, хочешь кататься, поднакопи деньжат, купи мотоцикл, особенно с коляской. Хоть картошки мешок подвезти, хоть барышню (он подмигнул и сделал в воздухе неопределенное округлое движение корявыми руками) прокатить с ветерком… Потом еще деньжат поднакопишь — машину бери. Ну, хоть «Запорожец» для начала…

— Нет, вы не правы, дядь Паш!.. — с горячностью, но вежливо возразил Володя. — Не всегда же деньги — цель. А бороться, а побеждать — разве это не интересно? Ради этого чемпионами становятся, ради славы…

-​ Что толку–то! — отмахнулся дядя как от несмышленыша. — Я тут к Витьке Сысоеву заходил, — сказал он матери, которая вошла со сковородкой и, поставив ее, села за стол. — Там племяш из Москвы приехал. Мастер спорта по этому… — Он неуклюже потыкал перед собой с растопыренными пальцами вытянутой рукой. — Тьфу ты!.. По фехтованию!.. Где–то на больших соревнованиях первое место занял… Ну, я спрашиваю его, Витькиного племяша, значит: «Сколь тебе за это дело (он выразительно пошевелил пальцами) плотют?» А он вот такой же, как твой, вздернул нос. «Нисколь, — грит, — я, — грит, — не за деньги выступаю». Ну и дурак, думаю. Он, слышь, десять лет этим делом занимается, по пять раз в неделю тренируется. Да ежели б вместо этого где–нибудь еще на полставки устроился, за эти годы машину б себе купил… Я считал, им за это дело большие деньги плотют, а они, вишь, за так! — недоумевая, покрутил он головой.

-​ Ничего вы не понимаете в спорте, дядь Паш, — сказал Володя с улыбкой.

-​ Нет, ты погоди! Ты подумай мозгами–то. Он ведь за десять–то лет на машину б скопил или, скажем, дом поставил.

-​ Я уж своему тоже говорю, — поддакнула мать, — чем попусту бегать да книжки читать, готовился бы лучше в финансово–экономический. Ведь какая специаль​ность золотая!.. Всегда при деле будешь, при начальстве, от всех уважение и почет…

— Да не нравится мне эта специальность, — отмахнулся Володя.

— Вот сколь у них понимания–то! — большим пальцем через плечо дядя выразительно потыкал в сторону племянника. — Фыркнул и все тут! А вырастут, поумнеют, локти кусать будут…

Мать вздыхала и кивала, соглашаясь. Она всегда поддакивала собеседнику, даже если в душе и не согласна была. Володе наскучил этот разговор — он встал и ушел на кухню.

— Так–то он у меня парень хороший, — понизив голос, сказала мать. — Не пьет, не курит, копейки без спросу не возьмет. Только вот упрямый — не сговоришься с ним никак… Без отца воспитывался, — вздохнула она. — Жалеть–то он меня жалеет, да не слушает нисколь…

На кухне Володя погасил свет, включил транзистор на подоконнике. Передавали фортепьянный концерт Грига, и эта изумительная музыка, прилетевшая сюда из Москвы, заглушила бубнящий дядин голос из комнаты. Он сел на табурет, прислонившись спиной к стенке, прикрыв глаза. Тут же, стоило лишь сомкнуть веки, вернулось ощущение быстрой езды, и он почти въяве почувствовал руль в натруженных ладонях, встречный ветер на разгоряченном лице…

Вместе с воспоминанием о гонке снова навалилась усталость. В полном изнеможении сидел он на табуретке, привалившись к стене. Каждая мышца болела и ныла, измученная непосильным напряжением, ноги онемели почти до бесчувствия. Но стойкая, затаенная радость не покидала его. И дело было не просто в том, что он хорошо выступил на прикидке. У него появилось счастливое предощущение, что он нашел наконец себя, что отныне жизнь его обретает какой–то новый смысл — у него есть призвание. Он старался не думать об этом: слишком рано, он не имел еще права. Но в глубине души все равно чувствовал, и это было здорово — ради этого стоило изнурять себя на тренировках, этому стоило отдавать всего себя до конца.

Когда Володя шел записываться в секцию на стадион «Авангард», у него была еще одна цель, еще одна причина, о которой он, правда, старался не думать. Там же в секции художественной гимнастики занималась и Галя Малинова. Он отгонял эту мысль, хмурился, когда она приходила в голову, — совсем не из–за Малиновой записался он в секцию. Все так, однако же он помнил и об этом, когда шел записываться на «Авангард».

Еще в девятом классе Галя была просто живая черноглазая девочка, в такой же, как у всех, школьной форме, а в десятом, после летних каникул, проведенных с мамой на юге, явилась вдруг в школу такой загорелой статной красавицей, что все только ахнули. И хорошела день ото дня. Это не только Володе казалось, это стало признанным фактом и скоро уже навязчиво повторялось по любому поводу. Девочки говорили о Малиновой с завистью, ребята с многозначительными ухмылками. А учителя, как водится, напав на тему, эксплуатировали ее нещадно: «Ты, Малинова. прической больше занимаешься, чем матема​тикой», «Учти, Галя, за красивые глаза я тебе четверку не выведу», «Ах, если бы ваши знания, Малинова, соответствовали вашей внешности!». Галя относилась ко всему этому легко, на упреки не обижалась, а делала такое покорное и грустное лицо, что сердца учителей смягчались, и они, бывало, все–таки выводили ей за красивые глаза хорошие отметки.

Она давно нравилась Володе, еще с девятого класса, когда совсем не считалась первой школьной красавицей, и теперь ему было даже досадно, что она так похорошела и все вокруг об этом раскудахтались. Это отдаляло Галю, делало какой–то недоступной. Ему казалось, что он ей совершенно неинтересен, слишком зауряден для нее. Вот если бы он был победителем математических олимпиад, или писал стихи, или стал бы мастером спорта, тогда другое дело. Тогда бы он мог ей поправиться. А так, что он из себя представляет?.. Ну, неглупый парень, это все признают. Ну, начитанный — тоже есть. Ну, неплохо бегает на коньках и вообще спортивный. Этого, может быть, достаточно, если у тебя внешность Алена Делона, а так… Ничего особенного.