Дети Арахна - Юлия Горская

 - Авинций Торшский умер!

 Несмотря на ранний час, питейные дома и таверны гостеприимно распахнули двери, а неурочные посетители обсуждали только одну новость: нежданную кончину короля. Конечно, в этом тайно и явно винили арахнидов – соглядатаев и прислужников Кхорха. И снова лютой злобой вспыхивали сердца антигусов, ненавидящих владыку-чужеземца. И снова слабо, но так сладко разгоралась в душах надежда, что с новым монархом в Антавии начнется другая жизнь.

   Взбодрив себя крепким вином, хмельной народ отправлялся на самую большую площадь Дэнгора, чтобы хоть издали взглянуть на остров Бэгов, где, окутанные сизоватым туманом, высились башни королевского дворца.

 Там, во внутреннем дворике, окруженном галереей из сорока колонн голубого мрамора, уже была возведена огненная усыпальница короля. Завтра, с восходом солнца соберется вокруг нее последний совет. В этот день с владыкой Антавии смогут проститься его подданные: все те, кто служил ему, а может, предавал; все те, кто любил, а может, ненавидел. А на закате коснется бренных останков очищающий огонь, и прах Авинция развеет ветер над священными водами Лакриса. 

 Темной и таинственной была последняя ночь, что смотрела на усопшего короля из рода Бэгов бледным оком луны. Странные, призрачные тени мелькали возле усыпальницы владыки Дэнгора. Может, то пришли взглянуть на него души тех, кто давно ожидал его на суд в загробном мире. А может, это были те, кто и при жизни держал на короля обиду. Много, много зла и грехов оставил за собой потомок легендарных королей, что дали имя этой земле, подняли дивные города и заслужили любовь и благодарность своего народа. Потомок их, король-отступник, умер с проклятьем на устах…

   Но минула ночь, и рассвет позолотил высокие шпили Бэгенхелла. Яркие блики заиграли в стрельчатых окнах, проникли в наполненные мраком щели бойниц, заиграли на золотых узорах гербов трех царей на башнях. Горячие лучи озарили сухое, жилистое тело короля, укрытое багряным саваном, осветили восковой лоб, на котором лежала печать Дэнгора, и вспыхнули яркими искрами на острие меча в его руках. Но они не в силах были согреть сердца юной вдовы Авинция, что в рыданиях и мольбах провела ночь у остывших ног своего супруга.

 В тишине закрытого дворика снова слышался ее одинокий жалобный плач. Он, то усиливался, и тогда невыносимо горькое отчаяние слышалось в нем, то стихал до дрожащего всхлипывания, похожего на слабые стоны умирающего. Королева была безутешна: сама ее жизнь закутана была в багряный саван и лежала на сухих ветках кострища; саму ее жизнь должен спалить безжалостный огонь. После чего, темные стены обители Вдов навсегда укроют юную королеву антигусов от света и людей. Там, в сыром и холодном полумраке, проведет она остаток дней печальной жизни. Таковым стал удел королевских вдов Антавии по воле царя царей.

 Сейчас он слышал плач несчастной. Сидя в огромном кресле, Кхорх плотоядно улыбался в полумраке холодной залы, расположенной в Черной башне-донжоне. И тоже думал о короле.

   Авинций оказался преданным слугой. Но его господин не сожалел об утрате. В груди Кхорха билось холодное и жестокое сердце. Оно не ведало земных привязанностей за многие века, что минули перед владыкой. Правление Авинция стало одной из вех в длинной череде лет и событий, выпавших на его долю. Он долго жил. Видел глазами мальчишки рождение Иктуса, и сам услышал глас таившегося в черной горе. Помнил первого короля юной Антавии. Своей рукой Кхорх венчал на царствование всех, кто восходил по воле его бога на престол Дэнгора. Он долго жил и уже чувствовал в древних жилах холод конца. Слышал пустым сердцем зов того, кто наградил его властью над всей землей, именуемой Сульфуром. Но жил сын Арахна слишком долго, чтобы понимать теперь, что душа его бессмертна, и уйдя в страну теней города Мертвых, он сумеет найти дорогу обратно. А вот преданный раб его, Авинций, навсегда потерял свою душу, легковерно вняв лживым словам коварных духов, что соблазняли на мерзкие поступки и глумились над родом людским, обещая за то вечную жизнь его слабой душе.

   Страшно горели в темноте бесцветные, со стальным блеском, глаза царя царей. Он остро чувствовал горе вдовы, и  впитывал непостижимое для него. Ощущая на губах соленую влагу, он пил слезы и боль королевы. Кхорх ясно видел перед собой образ хрупкой, как дикий, озерный цветок, девушки, так и не покорившейся ему душой. Теперь дух ее был сломлен, и он наслаждался страданьями гордой строптивицы…

   Горю королевы сочувствовал старший сын Авинция, Овэлл, который тоже слышал сейчас ее рыдания, стоя в часовенке замка и устремив взор на статую Аспилуса. На его бледном лице, с большими, всегда печальными светло-карими глазами, лежала тень от большого черного капюшона карутского плаща.  Временами он плотно сжимал сухие губы, и тогда его горящие глаза наполнялись слезами. Принц думал о том, что завтра презренный Кхорх возложит на его чело корону Антавии, и старший наследник престола займет место отца, которого презирал всем сердцем. Но Овэлл не желал этого! Он жалел себя, как жалел осиротевшую королеву Дэлу, которая теряла все. Все, чем владела совсем недавно, чему радовалась восторженным сердцем.

 Но и принц, приобретая корону, обрекал себя на плен. Он не хотел ни венца, ни царствования. Венца – от рук Кхорха. Царствования - под его гнетом. Стать королем без королевства? Превратиться в раба властелина Сульфура? Считаться «опорой и наставником» народа, и даже не принадлежать самому себе! Ведь всё в Антавии, всё, до последней пылинки было собственностью сына улхурского демона.

 Не так давно принц искал спасения на острове Карут, где в уединенной тиши галерей монастыря слушал долгие беседы отцов-служителей и перелистывал труды мудрецов Апикона. Наставники указали принцу дорогу в иной мир, где законы Арахна не имели над ним власти. То был мир, где награду получали достойнейшие, и не по праву наследования, а благодаря личным достижениям - уму, таланту, душевным качествам. И он всем сердцем жаждал остаться в нем, но … не мог противостоять воле настоятеля, открывшего ему эту благословенную землю, и теперь захлопнувшего перед ним ее врата.

 В обители Наррмора у принца Овэлла была своя келья, которую ради исключения предоставил ему магистр. И, нужно заметить, он проводил в ней больше времени, чем в замке короля-отца, предпочитая удел отшельника придворной жизни. Ни у Авинция, ни у младшего брата Ормонда, ни у одного из многочисленных родственников принц не находил ни симпатии, ни понимания. В огромном дворце, среди сотни подданных, наследник трона чувствовал себя одиноким и ненужным. Приемы, собрания совета Дэнгора, пиры – все это казалось Овэллу праздным времяпрепровождением. Военные походы отца – неоправданной жестокостью. Суды Кхорха, где царь царей глумился над людьми, не различая ни сословия, ни возраста, ни пола – надругательством над великим народом. Вся  жизнь, что велась в Бэгенхелле, давно стала для принца греховной и чужой.