Считается убийством - Миранда Джеймс

Услышь кто-нибудь, что я разговариваю с котом, меня бы наверняка заподозрили в старческом маразме. Ну и пусть! Дизель меня любил, и я не сомневался, что он понимал почти каждое мое слово.

Обогнав меня, он взбежал по лестнице, и, когда я вошел в спальню, уже разлегся на постели, положив морду на подушку. Он поморгал и закрыл глаза: побегав по двору с собакой, он нагулял хороший сон.

Когда я отложил книгу, был уже седьмой час, и желудок напомнил мне, что пора ужинать. Я оставил Дизеля спать на кровати, вышел из спальни и остановился наверху лестницы.

Постоял, прислушиваясь. Комната Шона была рядом, в нескольких шагах, дверь закрыта. Он так устал, что мог проспать и до утра.

Потом я вспомнил про пуделя. Данте вряд ли захочет сидеть всю ночь взаперти, его нужно покормить и еще раз вывести погулять. Я решил, что если Шон не встанет к тому времени, когда будет пора ложиться спать, то я сам займусь Данте и постараюсь не разбудить сына.

Я еще сидел за столом, когда на лестнице раздался топот ног и цоканье коготков, и появился Шон, одетый, но босиком, а впереди шли Дизель и Данте. Дизель вальяжно направился ко мне, Данте скакал кругами около хозяина.

– Данте, да уймись ты уже, – проворчал Шон, и пес сел прямо перед Дизелем. Кот перешагнул через него, и Шон рассмеялся.

– Ты успел как раз к ужину, – я кивнул на накрытый стол. – А я уже решил, что ты так и проспишь всю ночь.

– Может, и проспал бы, – Шон зевнул. – Меня Данте разбудил, и я понял, что умираю с голоду. И он, наверное, тоже.

– У меня нет корма для собак, но в холодильнике, кажется, оставались остатки окорока.

– Не беспокойся, пап, корм я привез с собой.

Шон ушел в кладовку и тут же вернулся с банкой корма и двумя мисками. Он положил пуделю еду и налил воду, Дизель подошел поближе с заинтересованным видом, но пудель зарычал на него и уткнулся в миску. Дизель пару раз хлестнул хвостом, отвернулся, ушел ко мне и сел возле моего стула.

– Бери тарелку. В холодильнике есть сладкий чай и кола без сахара.

– А что, пива нет? – спросил Шон.

– Нет, извини.

– Ладно, я потом куплю.

Шон взял себе тарелку и приборы, вернулся к столу и сел напротив. Некоторое время мы ели молча, и я с удовольствием отметил, что он выглядит уже не таким изможденным.

– Это Азалия готовила, да? – Шон отложил вилку.

– Думаешь, твой отец так не умеет? – Я сделал вид, что обижен.

– Ну, ты неплохо готовишь, но так зажарить ростбиф тебе ни разу не удавалось, – ответил Шон, посмеиваясь, и отправил в рот еще кусок мяса. – М-м-м…

– С этим не поспоришь. Азалия – потрясающий кулинар. Из-за нее у меня в последнее время начался поперечный синдром, – Шон с удивлением посмотрел на меня, и я объяснил: – Становлюсь поперек себя шире.

Он закатил глаза в ответ на этот замшелый южный юмор, съел еще немного, потом отложил вилку и откашлялся.

– Пап, я в Хьюстон не вернусь. Можно пока пожить у тебя?

Глава третья

В изумлении глядя на Шона, я не знал, что сказать. Молчание затянулось, и Шон опустил взгляд в пустую тарелку.

– Если я тебе мешаю, найду другое место, – он порывисто встал.

– Шон, сядь.

Мы, кажется, оба не ожидали, что мой голос прозвучит так резко, но Шон послушался. На его лице было смятение.

– Как тебе в голову только пришло, что я буду против? – Я рассердился и старался успокоиться. – Разумеется, ты можешь жить у меня.

Моей ноги коснулась лапа. Дизель посмотрел на меня и что-то пропел. Я погладил его по голове, чтобы он не волновался.

– Прости, пап, – Шон снова уставился в тарелку.

– И на сколько ты взял отпуск? Ты так похудел! Видно, что тебе пора отдохнуть, – я решил, что не дам сыну отмалчиваться, даже если каждое слово придется тянуть из него клещами.

Внезапно взгляд Шона стал злым.

– У меня бессрочный отпуск.

– Как это? Я не понимаю.

– Бессрочный. Отпуск. Это значит, что я уволился, – объяснил Шон подчеркнуто терпеливым тоном, сложил руки на груди и стал ждать моего ответа.

Зря я удивился. Нужно было самому догадаться, что означает этот внезапный приезд без звонка в середине дня в пятницу.

– И почему ты уволился? – Я старался говорить спокойно.

Шон расцепил руки, наклонился и потрепал Данте по голове.

– Не мог больше терпеть.

Когда Шон что-то скрывал и не договаривал, он всегда отворачивался.

– Что именно ты не смог терпеть? – Я решил, что если буду терпелив, то докопаюсь до правды.

– Например, их график, – Шон взглянул на меня. – Столько работы, что жить некогда.

– Кажется, поначалу тебе больше всего нравилась серьезная нагрузка.

На это Шон вскинулся, решив, наверное, что я его осуждаю.

– Я не боюсь нагрузок, и я выкладывался на сто десять процентов каждый день без выходных.

– Я вовсе не осуждаю тебя, просто вспомнил. И я не сомневаюсь, что ты много работал. Им повезло, что они нашли такого целеустремленного сотрудника!.

– Вот именно, я вкалывал как проклятый!

Шон немного успокоился, откинулся на спинку стула.

– Таких нагрузок никто не выдержит, – сказал я.

Шон, наконец, посмотрел на меня:

– Да, это была настоящая каторга. Сначала я был не против, что у меня совсем не остается времени, чтобы думать о…

Я знал, что он имеет в виду. Его мать умерла в то лето, когда он закончил первый курс юридического факультета в Остине[4]. На втором курсе я его почти не видел. Потом умерла моя тетя и оставила дом, Лаура уехала в Лос-Анджелес, а я решил вернуться в Афины. И бросил Шона одного в Техасе.

Надо же, я никогда не смотрел на свой переезд с этой точки зрения, а сейчас понял и был потрясен. Выходит, после смерти Джеки я так погрузился в свое горе, что не подумал о детях – и лишил их дома, где они родились и выросли.

Не оттого ли у нас с Шоном с тех пор такие напряженные отношения? Что я теперь ему скажу, как попрошу прощения? Но я ничего не успел сказать: Данте залаял, и мы оба вздрогнули от неожиданности. Он пританцовывал возле стула Шона.

– Извини, это он просится гулять, – сын встал. – Если его не вывести, он может сделать лужу.

Он взял пуделя на руки.

– Ничего, – сказал я. – Если ты не против, я пойду с тобой.

Я тоже отодвинул стул, Дизель недовольно заворчал.

– Это же твой дом.

Шон пошел вперед, а мы с котом вслед за ним вышли на заднюю веранду.

Я выпустил Дизеля вместе с пуделем, и мы с Шоном встали у дверей, глядя в полумрак двора. Кот и пес нырнули в тень под кустами азалии. Воздух был прохладный и сладкий, от изгороди доносился аромат китайского жасмина.

– Я рад, что ты приехал, – я потрепал Шона по плечу.

– Спасибо, пап, – он глубоко втягивал воздух и откровенно наслаждался. – Я и забыл, как тут тихо. В Хьюстоне шум на улицах не смолкает ни днем, ни ночью.

– Здесь хорошо набираться сил и приходить в себя, – я замолчал. Мне не хотелось уклоняться в сторону, но и поднимать тяжелые темы я сейчас был не готов. – Ты уже решил, что будешь делать дальше?

– Буду спать пару недель, не вставая, – Шон помолчал. – Может, тогда мозги заработают, и я что-нибудь придумаю.

– Не торопись.

– Не исключено, что я тут застряну на дольше, чем ты думаешь.

Шон сел в то же кресло, что и днем.

– Ничего страшного.

Я высматривал Дизеля и Данте, но тут они сами появились из темноты. Дизель вприпрыжку догонял пуделя.

– Я готов платить за жилье, денег у меня хватает. Даже тратить было некогда, – голос у Шона был обиженный.

– И думать забудь про деньги, я тебе рад.

– Хорошо, спасибо, – Шон откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. – Постараюсь не путаться под ногами. И пожалуй, действительно сначала отосплюсь.

Он ясно дал понять, что больше говорит не хочет. И я не стал настаивать, потому что вдруг понял, что и сам ужасно устал. Может, утром он станет более разговорчивым…

Данте принялся лаять и скрестись в дверь, я впустил их с Дизелем на веранду. Пудель помчался прямо к Шону и вспрыгнул к нему на кресло. Шон протянул руку и гладил его, пока тот не успокоился. Дизель мяукнул и ткнулся мне в ногу.

– Мы с Дизелем помоем посуду, и спать. Утром увидимся.

– Ага. Доброй ночи, – Шон так и не открыл глаз.

– Доброй ночи.

Я стоял на пороге, глядя на сына с той же нежностью, с какой мы с женой смотрели на детей, укладывая их спать по вечерам. Дизель снова боднул меня под колено, чтобы я не зацикливался на воспоминаниях, и я пошел с ним на кухню. Мы быстро управились с посудой, и вскоре были уже наверху в постели. Я немного почитал, потом отложил книгу и погасил свет.

Заснуть было трудно. Я все думал о Шоне и ругал себя за то, что раньше не догадался, что мой переезд в Афины испортит наши отношения. Обнадеживало то, что, бросив работу, он приехал ко мне. Но я не сомневался, что он рассказал не все и сломался не только от нагрузок.

Наутро после беспокойной ночи у меня разболелась голова. Я вылез из постели и пошел в ванную за аспирином; Дизеля не было видно.